Шли двадцать третьи сутки блокады. К исходу дня немецкая авиация совершила четыре массированных налета. Лес гремел от непрерывных взрывов. После бомбежки фашисты снова начали артиллерийский и минометный обстрел. После часовой артподготовки гитлеровцы двинулись на партизанские окопы. Но шли они уже не в открытую, как раньше, а короткими перебежками от дерева к дереву. В сотне метров от окопов были прорублены широкие просеки. И когда каратели попытались сунуться на открытый участок, они были встречены плотным огнем автоматов и пулеметов. Партизаны не пропустили немцев дальше середины просеки.
Опасаясь наступления темноты, гитлеровцы больше не осмелились в тот день атаковать. Потери давали себя знать. Не хватало патронов, мин, гранат и снарядов. Кончались продукты. На исходе была соль. Ее выдавали только тяжелораненым.
Самое тяжелое испытание выпало бригаде, которой командовал Морогов.
Его поредевшая бригада, в которой теперь насчитывалось около семисот бойцов, держала десятикилометровую оборону. Партизаны стояли насмерть. Беспредельная храбрость бойцов этой бригады была под стать их боевому, смелому и талантливому комбригу.
Учитывая создавшуюся обстановку, оперативный центр на совещании командиров принял решение всем бригадам идти на прорыв блокады.
Вернувшись с совещания, Андрюхин сразу же созвал командиров взводов и проинформировал их о принятом центром решении. Он доложил командирам взводов, что их отряду предстоит прорываться из окружения на северо-запад, в направлении бельских лесов. Все понимали, что пробиться будет очень трудно, а вернее, невозможно — силы слишком неравные, да и в немецком кольце нигде не просматривалось слабого места.
У Андрюхина не было времени на долгое обдумывание плана прорыва: решение надо было принимать немедля, сейчас.
И тут поднялся командир первого взвода Типугин. Он предложил послать связного к регулярным частям Красной Армии с просьбой о помощи. Андрюхин в душе обрадовался этой мысли, но, прикинув свои возможности, засомневался: едва ли кому-нибудь удастся пройти сквозь вражеское кольцо.
Тогда-то и вспомнил командир третьего взвода Баутин о своем разговоре днем с Сережкой Корниловым. Сережка понимал, в каком тяжелом положении находится отряд, и про себя тоже думал, как бы помочь партизанам. О том, какой у него созрел план, Сережка рассказал командиру взвода. Баутин не поверил ему, не придал особого значения его словам, а сейчас, вспомнив, доложил Андрюхину:
— Товарищ командир, — обратился Баутин к Андрюхину. — Боец Корнилов мне сказал, что он придумал, как можно выйти из окружения, и обрисовал подробно свой план, как бы он смог это сделать. Только я не поверил его выдумке. Уж слишком велик риск.
Когда командиры взводов разошлись, Андрюхин задумался над сказанным Баутиным. Взвешивая все «за» и «против», он все больше начинал верить, что именно Сережка, и только он, сумеет справиться с таким заданием.
«Да, риск большой, — рассуждал Андрюхин, — несомненно. Но иного выхода нет. И это, наверное, только Сережка мог придумать».
Командир разведки Сергеев, постукивая карандашом по карте, нарушил молчание:
— Так, что ли, говорят? Все гениальное — просто. А ведь мальчишка, Алексей Яковлевич, нам как подарок. Смотри сюда, — сказал он, водя карандашом по карте. — Здесь сплошного фронта нет. Надо оттянуть карателей на себя, и тогда по этому коридору Корнилов добежит до какой-нибудь регулярной части. Согласен?
Отбросив все колебания, Андрюхин тут же вызвал Сережку Корнилова в штаб.
Войдя в землянку, Сережка доложил о своем прибытии. Андрюхин усадил мальчика рядом с собой, внимательно посмотрел на него, строго спросил:
— В бою участвовал?
— Немного, товарищ командир.
Складки залегли на лбу Андрюхина.
— Я слышал, ты говорил своему командиру, что мог бы выбраться из окружения?
— Смог бы, — ответил Сережка.
— И не побоишься?
— Да чего тут бояться, товарищ командир. Что я, фрицев не знаю?
— Это верно, — промолвил Андрюхин, покачав головой. — Но то было раньше, а сейчас дела наши иначе обстоят. Товарищ Корнилов, у нас нет связи. Рацию разбило осколком. Не хотелось мне отпускать тебя, скажу откровенно, но другого выхода у нас нет. Предложение твое заманчивое, хотя и очень опасное. Мы вот посоветовались и решили с тобой поговорить. Может, попробовать?
— Да я, товарищ командир, хоть сейчас.
— Погоди, — сказал Андрюхин, склоняясь над картой. — Мы оставим тебя, к примеру, вот здесь, в ельнике, на спуске к реке. И на этом участке отойдем в глубь леса, отвлекая немцев. Будем держать их на выгодном для нас участке полдня. Запомни. Нам будет нелегко сделать это. Но ради задуманного удержим врага. А ты тем временем не зевай. Как услышишь одну за другой три пулеметные очереди, выбирайся из своего укрытия и дуй во все лопатки вдоль реки до деревянного моста, а там по дороге. И не жалей ног.
— Понятно.
— Только смотри не попадись к немцам в лапы. Нам тогда из этого мешка не выбраться.
— Не попадусь, товарищ командир.
— Перед тем как отправиться, получишь пакет. Дойдешь — передашь командиру регулярной Красной Армии. Наши войска сейчас ближе всего к нам, они наступают юго-западнее Белого. — Андрюхин замолчал, потом тихо добавил — Доложи, что прорываться бригады будут двенадцатого февраля. Вот здесь, здесь и здесь, — Андрюхин указал места на карте. — Главные направления ударов у немцев с юго-востока. Запомнил?
— Да.
— Будь осторожен, — напомнил начальник штаба. — А то что мы потом твоей матери скажем?
— Я постараюсь.
— Верим, — ответил Андрюхин.
— Можно идти?
— Погоди, — командир вынул из кобуры тускло поблескивающий вороненой сталью пистолет ТТ, запасную обойму и протянул Сережке.
— На вот, возьми. Держи все время под рукой. Владеть умеешь?
— Могу, товарищ командир, — принимая пистолет, сверкнул глазами Сережка.
— Взведи.
Сережка оттянул кожух ствола и плавно отпустил назад — мелькнул патрон, поданный в ствол, сухо щелкнул металл.
— Поставь на предохранитель. Если случится что, — патроны расходуй с толком. Экономь. А еще прихвати с собой пару гранат на всякий случай.
— Слушаюсь, — ответил Сережка, засовывая пистолет и обойму во внутренний карман ватника.
ни
Мальчик хотел было повернуться и выйти из землянки, но начальник штаба задержал его: он протянул руку и крепко пожал Сережкину, а командир шагнул к нему, обнял парнишку, прижал к груди и по-отечески сказал:
— Ты должен пройти, Сережка. Пакет получишь завтра. А теперь ступай, но прежде зайди к тете Даше, она накормит тебя.
Когда Сережка ушел, Андрюхин сказал, обращаясь к Сергееву:
— Пока светло, пошли своих ребят, пусть быстро подготовят надежное укрытие. Самое подходящее место — это за боевым охранением, перед лощиной. Баутина возьми с собой, чтоб не плутал ночью.
На кухне Сережка поел горячей пшенной каши, в которую повариха добавила ложку постного масла, выпил кружку подслащенного чая и вернулся в землянку своего взвода. Сдав карабин командиру, Сережка сразу лег спать, как было приказано. Часа за полтора до рассвета его разбудил Баутин.
Сережка поднялся с нар, зевнул и зябко поежился. Он тут же вспомнил про особое задание, и сонливость его сняло как рукой. Он проверил, на месте ли пистолет, обул валенки и надел ватник.
Баутин налил ему кружку горячего чая и поставил на стол котелок с кашей.
— Подзаправься, — сказал командир. — Тебе долго на холоде быть придется.
Быстро покончив с едой, Сережка встал.
— Я готов, — сказал он, пряча в карманы две ручные гранаты.
Баутин внимательно оглядел его.
— Ничего не забыл? Всё при тебе?
— Так точно!
— Добро. Тогда пошли к командиру отряда.
Снаружи было темно и холодно. В отдалении то тут, то там взлетали немецкие осветительные ракеты, и пока они горели, дежурные пулеметчики карателей начинали бить в сторону партизан. И это было совсем небезопасно: шальные пули залетали и в лагерь.
Вручая пакет Сережке, Андрюхин напомнил:
— Мы все надеемся на тебя, боец Корнилов.
— Все помню в точности, товарищ командир.
— Тогда выполняй приказ.
Баутин и Сережа вышли из землянки и тут встретили Шуру Чувашову.
— А я вас ищу. Командир с вечера наказал проводить Сережку.
— А он как штык, всегда готов. Сам проснулся, — пошутил Баутин.
— Молодец, — ответила Шура. — Как настроение, Корнилов? Что-то ты легко оделся, в одной телогрейке?
— Ничего. Не замерзнет. Я для него полушубок прихватил, — сказал Баутин.
— Зачем он мне, — возразил Сережка.
— А затем, в нем тебе теплее будет. Только ты его с собой не бери. Оставь на месте, когда к нашим пойдешь.
