хирургии понесет чувствительный ущерб. Между тем, не желая препятствовать сему ученому воспользоваться выгодами, обещанными ему академией и коих Дерптский университет не может, по-видимому, ему доставить, я не оставлю сделать распоряжение, чтобы как со стороны университета, так и со стороны министерства были приняты надлежащие меры к избранию способного преемника профессору Пирогову и одновременно войду со Всеподданнейшим представлением о сих обстоятельствах и о сокращении срока обязанного служения профессора Пирогова в ведомстве министерства, мне Высочайше вверенного» [83].
Однако Уваров не спешил выполнить свое обещание. Учтивая переписка министров двух ведомств ни на йоту не изменила положение Пирогова. Поэтому ему ничего не оставалось, как самому включиться в борьбу за свой перевод из Дерпта в Петербург.
На рождественские каникулы, в конце декабря 1843 г., Николай Иванович поехал в Москву навестить свою мать, но вначале он посетил Петербург. Там он хотел встретиться с влиятельными людьми, которые могли бы способствовать его увольнению из Дерптского университета. В первый же день приезда он нанес визит президенту академии – Ивану Богдановичу Шлегелю, который сочувствовал Пирогову и его переводу в академию, но не располагал возможностями ему помочь. Он посоветовал Пирогову обязательно нанести визит попечителю академии – генерал-адъютанту Клейнмихелю. Генерал принял его любезно. Он снова стал хвалить проект Пирогова об учреждении кафедры и клиники госпитальной хирургии, но ничего конкретного о переводе Пирогова в академию сказать не мог. Затем Пирогов обратился к одному из влиятельных чиновников министерства народного просвещения – И. Т. Спасскому, который был членом медицинского совета при министерстве и с которым Пирогов познакомился еще в 1828 г., когда приезжал в Петербург по поводу утверждения его в профессорском звании. Зная, что Спасский был доверенным лицом Уварова, с мнением которого министр считался, Николай Иванович очень надеялся на его помощь. Пирогов, объяснив Спасскому мотивы перехода в Медико-хирургическую академию, очень просил оказать ему в этом содействие. Неожиданно Спасский, узнав, что Пирогов направляется в Москву, предложил ему заехать в Тульскую губернию к одному богатому помещику, внучке которого надо было удалить нёбные миндалины. Этот помещик был большим приятелем директора департамента Министерства народного просвещения – князя Ширинского-Шахматова. Спасский при этом намекнул, что князь в случае успеха операции может помочь склонить Уварова к разрешению перевода Пирогова в военное министерство и в академию.
Навестив в Москве мать, Пирогов отправился в имение тульского помещика, где был очень любезно принят. В тот же день он сделал восьмилетней девочке операцию «вырезывания миндалевидных желез». Операция прошла успешно, и через день Пирогов поехал в расположенное недалеко от Тульской губернии село Бунино, где находилось Орловское имение его учителя Мойера, который жил там после завершения службы в Дерпте и выхода в отставку вместе со своей тещей Екатериной Афанасьевной Протасовой и дочерью Катей. Пирогов был счастлив встрече с людьми, с которыми сблизился в Дерпте. Однако больше всего его привлекала дочь Мойера – Катя, превратившаяся из маленькой девочки, какой она была, когда Пирогов учился в профессорском институте, в привлекательную барышню. Дни, проведенные Пироговым в Орловском имении и связанные с ними события, нашли свое отражение в его воспоминаниях. «Уже давно думал я, – пишет Николай Иванович, – что мне следовало бы жениться на дочери моего почтенного учителя; я знал его дочь еще девочкой; я был принят в семействе Мойера как родной. Теперь же положение мое довольно упрочено – почему бы не сделать предложение? В имении Мойера я пробыл десять дней. Екатерину Ивановну (дочь Мойера) нашел уже взрослой невестой» [84].
В имении Мойера Николай Иванович так и не смог преодолеть свою робость. Он решился сделать предложение Кате только в письме к ее бабушке – Екатерине Афанасьевне, которая всегда ему благоволила. В день отъезда Пирогова она попросила его заехать в Москву к ее племяннице Авдотье Петровне Елагиной и передать ей свои родственные приветы. После непродолжительного пребывания в семье Елагиной теперь уже Пирогов просит ее передать свое письмо Екатерине Афанасьевне, написанное в дороге, объяснив ей тут же его содержание. Прощаясь с Елагиной, он заметил на ее лице странную улыбку, смысл которой ему стал ясен позже.
Через месяц, находясь уже в Дерпте, Пирогов получил ответ от Екатерины Афанасьевны и от самого Мойера. И отец, и Екатерина Афанасьевна, бабушка Кати, весьма сожалели, что должны были отказать ему. Катя, объясняли они, уже давно обещана сыну Елагиной. Теперь Николаю Ивановичу стала ясна загадочная улыбка Елагиной.
Этот отказ глубоко ранил Пирогова. Однако он нашел силы написать вежливый ответ теще Мойера – Екатерине Афанасьевне.
Вот так судьбе было угодно, чтобы Екатерина Афанасьевна Протасова встала на пути двух выдающихся людей России – Жуковского и Пирогова. Одному она не позволила жениться на дочери, а другому – на внучке.
Не прошло и года, как Николай Иванович получил к этим событиям обидное послесловие. Одна из его высокопоставленных знакомых – Екатерина Ивановна Долганова рассказала ему о разговоре, который она имела с Катей (Екатериной Ивановной Мойер) на пароходе при отъезде за границу. «Жене Пирогова, – говорила Е. И. Мойер, – надо опасаться, что он будет делать эксперименты над ней». «Говоря это, – пишет глубоко уязвленный Пирогов, – Мойер, конечно, не знала, что через год придется ей писать в лестных выражениях поздравительное письмо к подруге своего детства, Екатерине Дмитриевне Березиной, не побоявшейся мучителя дерптских собак и кошек и выходившей за него бестрепетно замуж» [85].
1840 г. оказался для Николая Ивановича очень трудным и горьким. Он получил отказ руки полюбившейся ему девушки. Затягивается дело по его переводу в Петербург. Деятельный, энергичный человек, он не может постоянно находиться в состоянии неопределенности. Тихий университетский Дерпт стал вызывать у него чувство уныния. Коллеги-профессора, зная его желание покинуть университет, заметно охладели к нему. В Петербург, где Николая Ивановича ожидала интересная, полная напряженного творческого труда работа, планы которой он сам предложил и получил полную поддержку от высшего руководства и Конференции академии, он не мог поехать. Пирогов находился на грани нервного срыва.
Он неоднократно направляет письма Клейнмихелю и Уварову с просьбой решить, наконец, вопрос о его увольнении из Дерптского университета и позволить ему занять кафедру в Петербургской академии.
Обращается он и к директору департамента Министерства народного просвещения князю Ширинскому-Шахматову, на которого возлагает большие надежды и надеется, что князь не забыл его успешную операцию, произведенную не так давно внучке его тульского приятеля. Он пишет: «Пребывание в Дерпте сделалось для меня теперь по многим причинам совершенно нетерпимым; предвидя угрожающее мне расстройство и нравственных, и физических сил, я, наконец, решился просить у вас помощи. Я осмеливаюсь надеяться, что труды, предпринятые мною для
