А затем случается своего рода мини-спор в рамках ссоры на тему, следует ли заворачивать меня в вату или нет (как по мне, скорее, в пузырчатую пленку, ведь в наши дни все поставляют в пузырчатой пленке, я никогда не видел, чтобы что-то приходило в вате). Мама упрекает отца: ты сам не захотел, чтобы сын пошел в среднюю школу в Галифаксе. Папа отвечает: все не так, и говорит немного тише.
Когда кажется, будто худшее позади, мама заикается: Финна используют, чтобы школа лишние баллы могла себе приписать. Папа возвращается к полноценной девятке и кричит:
— Ты ставишь под угрозу будущее нашего сына из-за своих политических убеждений, и я этого не допущу!
В этот момент голос мамы повышается как минимум до семи, а мама обычно никогда не сердится выше пяти баллов, и она кричит:
— Это никак не повлияет на его будущее, сам знаешь, ты просто пытаешься эмоционально шантажировать меня!
Я сижу на лестнице, пока у них еще один мини-спор о том, кто же кого эмоционально шантажирует, а потом папа говорит, что не позволит ей такое провернуть. Хлопает задняя дверь, я бегу в свою комнату и выглядываю в окно. Папа стоит в саду, опустив голову, и пинает яблоню, что довольно грубо с его стороны, ведь яблоня точно не имеет никакого отношения к тестам.
Я беру укулеле и пытаюсь поиграть, но мелодия звучит неправильно, поэтому я останавливаюсь, ложусь на кровать и какое-то время читаю, стараясь не думать о своем урчащем животе. К тому моменту, когда мама зовет пить чай, у меня боли, и я больше не хочу есть.
Спускаюсь и замираю в коридоре. Папа уже сидит за обеденным столом. Мама достает из духовки макароны. Мы целую вечность не ели макароны с сыром. Мама всегда говорит, что это успокаивающая пища, так что, возможно, приготовила ее как лекарство.
Папа поднимает взгляд и выдавливает улыбку, когда я сажусь рядом с ним.
— Как твои подсолнухи, в порядке?
Я киваю. Знаю, отец пытается сгладить ситуацию, но все равно думаю, что придется бросить цветы, когда родители продадут дом.
Входит мама и ставит передо мной тарелку с макаронами. Там же лежит брокколи. Это нормально, потому что мне нравится брокколи, но я знаю, что папа ее не любит. Он все равно благодарит маму, когда та подает ему тарелку, хотя на ней тоже брокколи. Мы сидим и едим, и никто ничего особо не говорит, но макароны с сыром очень вкусные, и я невольно думаю, что нам нужно чаще есть успокаивающую пищу.
Даже если папа не притрагивается к брокколи.
До. 6. Каз
— Мэттью говорит им не доверять, — заявляет Терри, пока я обуваюсь.
— Тебе и не нужно им доверять. Просто делай, что должен.
— Они заберут все мои детали и перешлют их в МИ5. И снова начнут за мной наблюдать.
Все это я уже слышала. Точно первые признаки надвигающейся простуды. Вот только пара дней — и простуда пройдет, а текущий нос — это не самая большая неприятность. Особенно в сравнении с тем, с чем придется иметь дело моему брату.
Знаю, что ничем не могу помочь. Мне остается лишь поддерживать Терри, смотреть, как он мучается, пока все не станет настолько плохо, что им придется принять меры.
— Я буду с тобой, Терри. Не о чем переживать. Наушники захватил?
Брат кивает, надевает их на голову и прячет шнур под капюшон, как я учила.
— Молодец, — хвалю я, надеясь, что не выдам, как волнуюсь сама. — Идем.
Мы подходим к автобусной остановке, там еще три человека; два парня, которые выглядят так, будто недавно окончили школу, и пенсионер с тележкой для покупок. Терри переминается с ноги на ногу. Он уже бормочет себе под нос — и он еще даже не сел в автобус.
Когда тот прибывает, я плачу, а Терри устраивается сзади, напротив парней-подростков.
— Я их вижу, Мэттью. Я знаю, кто из них шпионы, — говорит он.
Я смотрю в окно, притворяясь, будто Терри разговаривает с кем-то по телефону. Для того я и заставляю его надевать наушники. Чтобы он выглядел нормально. Сливался с толпой. Сколько раз я сама оборачивалась, думая, что обращаются ко мне, а человек говорил в динамик в своих наушниках.
— Змеиные глаза и бейсболка, вот как я их вычисляю, — бормочет Терри и косится на парня в бейсболке.
— У тебя проблемы? — вскидывается тот.
Терри игнорирует его и продолжает говорить:
— Ага, они меня преследуют. Прошлой ночью наблюдали за моим домом в бинокль. Я их видел.
— Че он прицепился? — спрашивает меня парень в бейсболке.
Я пожимаю плечами и показываю, что брат говорит по телефону. Терри продолжает бубнить:
— Я услышал «Это грех»[7] Pet Shop Boys и все понял. Нил Теннант иногда подает мне знаки.
Ну почему автобус так медленно тащится? Не знаю, чем закончится эта сцена, и мне это не нравится.
— Да что с ним не так? Долбаный чудик, — говорит парень в бейсболке.
Мне хочется крикнуть ему, чтобы отвалил и не лез не в свое дело, но по опыту знаю, станет только хуже. Мой длинный язык и так меня в неприятности втягивает. Поэтому я молчу и ненавижу себя за это.
— Думаю, они пытаются за мной проследить, — не унимается Терри. — Нет, все в порядке, Мэттью, я сам с ними управлюсь. Не волнуйся, я сам.
Повисает пауза, он «слушает Мэттью». И правда похоже на телефонный разговор. И хорошо, иногда получается не привлекать лишнего внимания. Но не всегда так везет.
— Да нет там никого на том конце, — обращается парень в бейсболке к своему приятелю. — Он, блин, говорит сам с собой. — Оба принимаются тыкать пальцами и громко смеяться. Другие пассажиры оборачиваются.
Терри заводит It’s a Sin. Так он пытается перекрыть насмешки, но становится только хуже. Встаю и даю сигнал водителю. До центра занятости еще две остановки, ну и пусть. Надо выйти, пока ситуация не
