его накажут. Минимум четыре недели без выплат.
— Вы не можете так с ним поступить. Ему нужны деньги. И так придется пять недель ждать. Как он продержится девять?
— Прошу, поймите, это не мое решение. Правительство устанавливает правила, а мы лишь их исполняем.
— Так что, ему надо на собеседование? — вздыхаю я.
— Нет, мы уже устроили вашего брата на это место. Все согласовано.
— Только не с ним самим. Вы же сами вчера его видели, ну какая ему работа?
— Как я объяснила, вы можете запросить обязательный пересмотр, ну а пока мистер Аллен заключил с нами договор, чтобы получать льготы. Если он разорвет контракт, то потеряет права на выплаты. Все просто.
Я не знаю, что сказать. Этого не должно было случиться.
Терри влез в эту программу только затем, чтобы получить немного денег, пока мы обжалуем оценку комиссии.
— Ну я вам сразу могу сказать, ничего не выйдет. И это выяснится в первый же день, так что будьте готовы к телефонному звонку. Когда брат должен выходить?
— В пятницу.
— Да вы и правда шутите, — фыркаю я.
Дениз непрошибаема.
— По почте вам придет письмо с подробной информацией. Если возникнут вопросы, пусть ваш брат звонит мне. Буду признательна, если вы ему это передадите. До свидания.
Она вешает трубку. Наверняка побежит жаловаться коллегам, что в наши дни никто не хочет работать. Она понятия не имеет, как мы живем. Вот вообще.
Я жду следующего утра, прежде чем что-нибудь сказать Терри. Отчасти потому, что мне самой нужно увидеть это письмо, прежде чем я поверю в происходящее, а отчасти потому, что новость погрузит Терри в адское состояние, а я хочу оттянуть этот момент.
Вскрываю конверт и вчитываюсь в надежде, что случилось чудо и брата перепутали с кем-то другим.
Ничего подобного. Терри Аллен, мой младший брат, обязан выйти на работу завтра. На самом деле.
Терри в гостиной смотрит «Булсай», свое второе любимое ТВ-шоу. Когда ведущий, Джим Боуэн, умер, брат плакал навзрыд, словно отца родного потерял. Честно говоря, Джима Терри видел куда чаще, чем своего настоящего папашу. Брат поворачивается ко мне:
— Не смог прожить и дня без «Булли».
Обычно эти слова вызывают у меня улыбку, но не сегодня. Чувствую себя последней гадиной, что приходится вторгаться в крохотный безопасный мирок брата и выкидывать беднягу в реальный мир.
— Дениз из центра занятости прислала, — говорю я, протягивая письмо.
— Они признали, что облажались? — хмурится Терри.
— Нет, милый. Она нашла тебе работу. Какая-то программа, чтобы ты имел право получать выплаты. Выходить надо уже завтра.
Джим Боуэн объявляет главный приз — фургон на колесах. Сегодня таким никого не впечатлишь. Нынешние зрители меньше чем на «порше» не согласились бы, но тогда аудитория ахала от восторга.
Терри смотрит на меня.
— Где?
— В городе, в торговом центре. Уборщиком туалета.
Собираюсь с духом. Не стану упрекать брата, если тот ударится в слезы. Однако ничего не происходит. И так еще страшнее. Без единого слова Терри просто продолжает смотреть «Булсай». И ковырять пуговицы на кардигане.
После. 5. Финн
Едва проснувшись, смотрю календарь садовода, что висит напротив кровати. Оказывается, сегодня не только отличное время для обрезки сухих головок цветов, но и день, которого я так долго ждал.
Последний день летней четверти, а значит, последний день в младшей школе.
Только вот теперь мне не хочется, чтобы он наступал, ведь напоследок придется пройти через выпускной шестого класса. Нас всех посадят в самом начале зала, станут показывать старые фото, где мы только пришли и стоим в дурацких костюмчиках, говорить, какие мы молодцы, и придется хлопать — даже тем, кто изводил меня все это время (кроме последней половины четверти, но было почти так же паршиво, ведь я понимал причину такой перемены).
Еще все мамы непременно расплачутся и станут твердить: да вот же буквально пять минут назад привели нас в первый класс. Легко им говорить, их тут не было, всего-то забот — привести ребенка, забрать да прийти на пару собраний. А вот я будто лет пятьдесят тут отбыл.
Папа хотел прийти. Честно постарался выкроить время, но случилась важная встреча, отец очень извинялся, а я уже привык. Когда я рассказал об этом Каз, она предложила прийти вместо папы. Мне стало так приятно: бабушки редко заявлялись на подобные мероприятия, а Каз похожа на бабушку, если не считать ее кос. Бабушек с косами я не встречал.
— Она правда твоя бабуля? — спрашивает Лотти, когда я хвастаюсь тем, что у меня еще кое-кто придет.
— Нет. Настоящая живет в Девоне, оттуда слишком далеко добираться. А другая умерла, когда мне было семь.
— Моя мама придет, — сообщает Лотти.
— Серьезно? — Ее мама всего раза два была на собраниях, причем оба раза сбегала с них на работу, еще и махала Лотти напоследок, чем изрядно ту смущала. Так что подруга не возражала, если ее мама не приходила вовсе.
— Ага, сказала, это важный переходный момент, нельзя такое пропускать.
— А куда мы переходим?
— Не знаю. Она не уточнила.
— Как думаешь, что миссис Рэтклифф скажет обо мне?
— Наверное, похвалит твою игру на укулеле.
Думаю, Лотти права. Ну хоть играть на этот раз не придется. И без того плохо, что все до сих пор помнят мое прошлое выступление.
— Ага. Вежливый способ сказать, что я странный.
— Ты по-хорошему странный, — улыбается Лотти.
— Правда?
— Да. Ты странный только в сравнении с кучей идиотов. И на самом деле неправильные они, но, поскольку их больше, они могут выставить странным тебя и умыть руки.
— Точно. Надо разыскать побольше хороших чудиков вроде меня, чтобы никого из нас больше не считали странным.
— Ага.
— А ты встречала таких, как я?
— Нет.
— Получается, я всегда буду странным, и неважно, что при этом
