что-нибудь придумали. Я снова забираюсь в колесницу, натягивая поводья и умоляя.
Так продолжается, кажется, целый час.
Я уже собираюсь сдаться, когда океан клокочет.
– Что за…
Златошторм срывается вперёд.
К океану.
Мой мир превращается в ветер и воду, стихии не щадят моих чувств. Соль попадает в рот. Златошторм такая быстрая…
Только эта мысль приходит мне в голову, как пальцы пронзает боль, и я лечу.
Падаю на землю, поводья запутываются в руках. Они тянут Златошторм, и она разворачивается назад, стремительно выходя из воды. Колесница вращается с силой камня, брошенного через океан. Ударяется о мои ноги.
Боль сотрясает кости с такой силой, что у меня пропадает голос, и изнутри вырывается лишь испуганный вздох.
Златошторм воспринимает это как приглашение к нападению и разражается исступлённым криком. Она живое взбешённое существо. Пасть алая, как кровь, свирепый язык скользит между острыми резцами.
Кости леденеют от ужаса. Я не в силах пошевелиться. Хотя она рычит мне прямо в лицо.
Я на земле, ладони зарываются в песок. Марилениха угрожающе нависает надо мной. Призрачные глаза даже бледнее обычного, ноздри дико раздуваются. Одно движение шеей, и моя голова окажется у неё во рту, зубы раздерут мою шею в клочья. Затем она войдёт в воду, а Эмрик, вероятно, обнаружит здесь мои останки. Марилениха смотрит на меня змеиными мутными глазами. Я не двигаюсь. Заставляю себя застыть, как утёсы позади меня.
Воротниковый плавник вспыхивает.
Златошторм бросается на меня. Гигантский зуб целится мне в лицо. Я шарахаюсь от неё, прилив вдоль берега тянет меня вниз, словно сила притяжения.
Как обуздать взбесившегося мариленя?
В конюшне я делала это тысячу раз.
Почему же забыла теперь?
Мысли рассыпаются во все стороны, но я не смогу вечно от неё бегать. Она не выдохнется. Златошторм топает задними лапами по земле, и меня обдаёт водой с песком. Соль попадает в глаза и рот.
Белые глаза горят хищным расчётом.
Отец всегда говорит: «Разгневанный олень – ослеплённый олень».
Как это понимать? Я знаю, что стоит за словами, но почему-то не могу вспомнить.
Мышцы рук дрожат.
Чувства ослеплённого мариленя притуплены. Им движет лишь первобытный инстинкт. Так было со зверем, напавшим на Эмрика.
Брат кричал мне, чтобы я схватила мариленя за хвостовой плавник – это проще, чем удержать плавник-гриву. Эта часть тела помогает им ориентироваться в пространстве.
Я бегу к Златошторм. В крови поднимается паника.
«Хоть бы сработало».
Златошторм всё ближе и ближе, вот-вот вопьётся в меня… но, прежде чем у мариленихи появится возможность, я проскальзываю под неё, забуравливаясь в мокрый песок подо мной, и хватаю поводья.
Они цепляются за рога Златошторм, и она резко останавливается. В руках пульсирует кровь. Я тяну. Но Златошторм прыгает вперёд, и я падаю на землю. Череп звенит, затуманивая зрение. Златошторм тут же пятится – с той же бешеной скоростью, и я едва успеваю свернуться калачиком, чтобы не быть растоптанной.
Пляска смерти.
Златошторм вскидывает голову. Она убьёт меня, стоит ей высвободиться. Я держусь за поводья изо всех сил. Она сопротивляется и тащит меня за собой. Я кричу. Как мне выпутаться из положения? Времени нет! Голову пронзает боль.
Как вдруг короткий пронзительный свист прорезает воздух где-то неподалёку. Златошторм внезапно останавливается, навострив уши. Она оглядывается по сторонам и отступает от меня на шаг. Словно последних нескольких секунд и не было.
Я встаю, ноги дрожат; вспотевшая, злая, по лицу текут горькие слёзы.
Если я не в состоянии держать в узде своего мариленя, что вообще я могу? Возможно, земельщики правы. Турнир – их территория, и они никогда не позволят мне просто быть. Я всегда буду той, кто прячется в свою раковину, чтобы не мешать другим, и уступает дорогу, даже если это мне преграждают путь.
Или спускаются за мной на пляж.
Я всегда буду той, кто останавливает меня на каждом шагу.
– Думала, мы балуемся с игрушками? – Этот голос мне слишком хорошо знаком. Я судорожно вздыхаю и одёргиваю себя. Силуэт на фоне неба смотрит на меня сверху вниз. Дориан Акаян. Как давно он здесь? Видел, как я ревела? Я поворачиваюсь, подстёгиваемая его дерзостью. Златошторм совершенно спокойна. Словно никогда и не скалилась. – Собиралась взять мариленя и выиграть турнир, словно океанические олени – крошечные мерельрыбки?
– Кого пытаешься убедить? – говорю я, хотя у меня нет желания с ним общаться. Уголки глаз продолжает пощипывать. – Уж я-то знаю, как легко некоторые забирают мариленей и с них взятки гладки.
Дориан сбегает на берег трусцой. Двигается уверенно. Словно падальщик. Когда-то мы оба были там наверху, спускались со скалы, осторожно поддерживая друг друга. Я тяжело сглатываю. Ностальгия по нему – последнее, что мне нужно.
А что нужно ему? С чего он взял, что может вот так просто подойти ко мне? Это место не увидеть с пляжа. Со стороны кажется, будто оно полностью под водой. Вот почему я решила здесь потренироваться.
«Хорошенькая вышла тренировка», – думаю я горько.
К тому моменту, когда Дориан оказывается внизу, я уже снова взяла Златошторм на привязь. Она фыркает и всхрапывает, но не делает резких движений.
Двойной воротник Дориана поднят для защиты от холодного океанского бриза, заостряя черты лица. Ржаво-рыжие волосы собраны на затылке простой лентой. Непривычно. В тени утёсов их цвет кажется ещё темнее. Он останавливается передо мной. Слишком близко. Словно хороший знакомый. Или человек, привыкший, что перед ним расступаются.
– Перемена ветра влияет на колесницу так же сильно, как вес, который она перевозит, – замечает Дориан. Кто говорит с таким безмятежным спокойствием, пытаясь унизить другого? Мой взгляд скользит к шнурку вокруг его пальцев. На нём висит что-то вроде свистка. Дориан замечает, куда я смотрю. – Забавно: на мариленей охотишься ты, но разбираюсь в том, как их обуздать, я.
Тот пронзительный звук. Златошторм тут же унялась. Всё благодаря свистку. В глазах Дориана сверкает вызов. Он хочет, чтобы я попросила у него свисток, так он сможет вернуть долг.
– Трюки менестреля в сапогах вряд ли помогут против природы во всей её необузданности.
Если в его глазах прежде и проглядывался какой-то намёк на былую дружбу, то теперь он полностью исчез. До меня резко доходит: Дориан Акаян – земельщик.
– Тебе нечего делать на гонке славы, – произносит он мрачно. – Кровь земельщиков веками полировала трассу арены. Что может привнести съёмщик? Пот и слёзы. Думаешь, раз охотишься на мариленей, умеешь их контролировать? Ты и с этой-то не справляешься. Не останови я её, ты бы умерла. Вот что такое съёмщики в этом мире. Один миг здесь, а в следующий уже нет. Забытые. Гонка славы кипит жизнью. Она про борьбу и победу. Нашу борьбу и нашу победу. Думаешь, сможешь обойти нас? Обойти меня?
– Да. Я в этом уверена, – рявкаю я.
Он такого не ожидал. В глазах гаснет жестокий блеск. Но Дориан
