В путь отправились вшестером: Бурцев, Гаврила, двое слуг‑гондольеров, сам венецианский купец и его благоверная. Дездемона уговорила‑таки супруга взять ее с собой. Это оказалось нетрудно: отказать «ореолу святости», да в присутствии двух «Хранителей Гроба» Джузеппе не мог.
Две небольшие, ярко разукрашенные гондолы, принадлежавшие купцу, покачивались на воде неподалеку – среди других лодок победнее и целого леса полосатых причальных шестов. На одной разместились Джузеппе и Бурцев, причем под тяжестью шагнувшего с берега толстяка венецианца гондола едва не опрокинулась. Вторую лодку заняли Гаврила с купеческой женушкой. Ну и по гондольеру на корме.
Алексич больше не скромничал и ничуть не стеснялся молчаливых слуг Джузеппе. Дездемона – и подавно. «Ореол святости» пристроилась на коленях новгородца. Утренний ветерок трепал роскошные черные волосы, омытые – бр‑р‑р! – львиной мочой. А их миловидная обладательница часто, заливисто смеялась. Гаврила тоже оглушительно взгогатывал. Эти двое неплохо спелись за ночь. Бурцев был рад за товарища, вот только мысли об Аделаиде омрачали эту радость. Ему‑то на колени сейчас сажать было некого!
Джузеппе никак не реагировал на подозрительное веселье собственной жены. Сам, будучи в возбужденно‑приподнятом настроении, он радостно поторапливал слуг. Те, наконец, опустили весла в воду.
Лодки отчалили...
К глубокому удовлетворению Бурцева в день церемонии обручения с морем на венецианских улочках было многолюдно. А каналы буквально кишели пестрыми гондолами. Праздник... И даже унылолицым тевтонским братьям, даже грозным Хранителям Гроба его не испортить.
Гондольеры Джузеппе виртуозно провели лодки по узким проливчикам, ловко протиснулись среди множества таких же легких суденышек с беззаботными пассажирами. Потом в лицо дохнуло свежестью, прохладой и близким морем.
– Большой Канал! – торжественно объявил Джузеппе. – По его водам мы доберемся до самого центра Венеции. К ее вратам – к порту...
Туда, впрочем, стремились не только они. У Бурцева сложилось впечатление, будто все население Венецианской республики спешит сегодня поглазеть на торжества по случаю венчания Венеции с Адриатикой. Ладно, то, что они сейчас не выделяются из общей массы, – это даже хорошо. Бурцев, пользуясь случаем, наслаждался видами средневековой Венеции. Все равно ведь ничего другого не оставалось.
При дневном свете город выглядел иначе, не то что ночью. А может, облик его просто изменялся по мере приближения к центру. С обоих сторон Большого Канала высились дворцы местной знати и просторные дома богатеев‑нуворишей вроде Джузеппе. И вновь в глаза бросалось безумное количество крылатых львов. Бурцев смотрел... Мысли текли столь же неторопливо, как вода за бортом.
Тринадцатый век – суровое время. Естественные водные преграды и частая сеть каналов не гарантировали венецианцам безопасной жизни, а потому приличный участок города опоясывали крепостные стены, нужда в которых отпадет еще не скоро.
Однако защищать приходилось не только сушу. Большой Канал – тоже. Эта некогда главная артерия Венеции рассекала город надвое гигантской – почти в четыре километра – синусоидой. Глубина, если верить словоохотливому Джузеппе, здесь достигала пяти‑шести метров, расстояние между берегами – от тридцати до семидесяти метров. В общем, вполне достаточно для прохода вражеских кораблей.
Чтобы не пропустить в город с моря незваных гостей – пиратов, а также заклятых врагов и извечных соперников республики – генуэзцев, венецианцы с заходом солнца перегораживали канал цепями. Сейчас над водой виднелись лишь их концы – ржавые массивные звенья, свисавшие с огромных береговых воротов. Сами цепи лежали где‑то на илистом дне.
Кроме оборонительных цепей берега Большого Канала соединял единственный пока мост Риальто – хлипкое деревянное сооружение, годное, однако, для прохода пешеходов, проезда всадников и груженых телег. М‑да, а выглядел‑то этот Риальто тринадцатого столетия поскромнее новгородского моста через Волхов.
– Посмотрите сюда! Палаццо Фарсетти! Дворец, воздвигнутый великим дожем Энрико Дандоло, который с помощью крестоносцев взял Константинополь![157] – Джузеппе, желая угодить спутникам, вел себя как услужливый гид. – А вон там – Палаццо Лоредан! А вот и жемчужина Венеции – главная площадь города пьяцце де Сан‑Марко с базиликой, также носящей имя Святого Марка. Эта золотая базилика[158] – поистине гордость республики! Пизанцы со своей церквушкой могут теперь кусать свои вонючие локти![159]
Базилику начали строить почти двести лет назад – еще при славном доже Доменико Контарини, а украшать ее продолжают и поныне[160].
«Поразительный долгострой!» – изумился Бурцев. Впрочем, оно того стоило! Собор Святого Марка – даже неоконченный и облепленный лесами – впечатлял. Грандиозный комплекс из нескольких зданий, расположенных крестообразно, словно парил над водой. В центре и по краям равностороннего креста‑базилики возвышались купола. Входы – как понял Бурцев из восторженных объяснений купца, их в базилике ровно пять – украшали бесчисленные мраморные колонны, арки и порталы. Часть фасада еще влажно поблескивала свежей лепниной и пестрыми мозаичными картинами.
– Посмотрите налево, синьоры! Видите, вон там... Новая мозаика. Мастера только‑только закончили работу.
Бурцев пригляделся. Рассмотреть хоть что‑либо в слепящем утреннем солнце оказалось мудрено, но Джузеппе это обстоятельство ничуть не смущало. Размахивая от восторга руками, он говорил и говорил без умолку:
– Сюжет посвящен внесению мощей святого Марка в базилику. Вы ведь слышали о подвиге двух отважных венецианских купцов Рустико да Торчелло и Буоно да Маламокко? Они выкрали в Александрии нетленные мощи святого Марка и тайком вывезли их из Египта под свиными тушами, рыться в которых мусульмане побрезговали[161].
«Вообще‑то это больше смахивает не на подвиг, а на воровство и банальную контрабанду», – подумал Бурцев. Однако от комментариев воздержался. Он с удивлением смотрел на вдохновенного рассказчика. Купец преображался прямо на глазах. Нет, Джузеппе вовсе не играл роль словоохотливого экскурсовода в угоду спутникам. Сейчас он жил ею. Этот толстенький нескладный человечек с алчными поросячьими глазками, оказывается, безумно любил свой город. Не исключено, что после страсти к наживе Венеция была его второй страстью – гораздо более чистой и возвышенной.
Глава 50
А купец продолжал:
– Мощи блаженного проповедника были упокоены за алтарной оградой темно‑красного веронского мрамора, под 250 иконами. С тех пор он считается покровителем и защитником Венеции, а лев святого Марка стал символом республики.
Ага, так вот, значит, откуда здесь такое изобилие резных, литых, кованых и лепных представителей семейства кошачьих!
– В базилике Сан‑Марко дожи клянутся в верности Венеции. И там же им воздают последние почести, трижды по три раза поднимая на носилках тела упокоившихся правителей республики. Кстати, Дворец Дожей – вот он рядом, у самой воды.
Дворец Дожей тринадцатого века выглядел скорее угрожающе, нежели красиво. По сути, Дворец представлял собой замок‑крепость – квадратный, неприступный, с тремя мощными башнями. В таком можно отсидеться и в случае вражеского нападения, и во время народных волнений.
– А во‑о‑он там, видите, решетки? Это тюрьма Карчери. Большая тюрьма, очень. И очень жуткое место, – не преминул похвастаться очередной достопримечательностью Джузеппе. – Внизу – Поццы, вверху – Пьомби. Не приведи Господь туда попасть! В нижних камерах, бывает, заключенные отбывают свой срок по пояс в воде. В верхних – жарятся заживо под раскаленными свинцовыми крышами. К тюрьме из Дворца Дожей ведет мостик. Мост вздохов – так его у нас называют. Кто проходит по этому мосту, назад обычно не возвращается.
– А это что? – раздался голос Гаврилы с соседней лодки. – Высоченная такая, с золотой фигуркой наверху...
Новгородец указывал на башню, что стояла напротив базилики и торчала над городом подобно персту, уткнувшемуся в небеса. На самой верхотуре, действительно, что‑то поблескивало золотом. Внизу же – в тени башни – шла бойкая торговля. Кажется, на площади Сан‑Марко по случаю праздника продавали вино.
– Это наша главная колокольня, маяк и сторожевая башня, – гордо ответствовал Джузеппе. – Ей добрых две сотни лет. А наверху – золотая статуя архангела Гавриила.
– Правда?!
Алексич широко улыбнулся – тезка все‑таки. Потом добавил на русском, обращаясь уже к Бурцеву:
– Самое подходящее место для вечевого колокола. Собрали бы эти венецианцы народ на вече, как в Новгороде, да всем миром накостыляли б по шеям и дожу‑князю своему, и боярам из Советов, чтобы делом занимались, а не отдавали город на откуп немцам.
