— Удачи, господа! Сообщите, когда будете отправляться, чтобы я мог вас проводить!
Избушка тронулась по тропинке шагом, выбралась на дорогу, поредевшая дружина выстроилась вокруг нее, врубилась мигалка, взвыла сирена, пробиваясь через шум, и вся процессия, набирая ход, скрылась за изгибом лесной дороги. — IX-
Летать на ступе действительно здорово. Управлять ею оказалось чрезвычайно легко, маневренность и скорость — выше всех похвал. Полет на ступе — удовольствие, сравнимое, разве что, с дельтапланеризмом. Но пробовали ли вы на дельтаплане зависнуть на одном месте, дать задний ход? Вы скажете: шум. Как выяснилось, его можно отключать! Ибо он играет исключительно ту же роль, что габаритные огни автомобиля. И кстати, даже если он включен, свой шум внутри ступы не слышен, зато слышны все малейшие звуки окрест: шорох мыши, треск ветки под ногой кабана внизу, свист встречного ветра, рев ступ товарищей, выстроившихся сзади журавлиным клином… Хотя что я, какой клин из трех журавлей.
Так или иначе, к исходу недели тренировок мы вполне могли показывать класс группового пилотажа не хуже, чем эскадрилья "Голубые ангелы" ВВС США. А значит, пора было лететь.
Князь Остромысл обставил наш отлет целым ритуалом: напутственные речи князя и Лешего, сводный оркестр рожечников… Стартовали мы не с лесной поляны, а с площади перед красным крыльцом княжьего терема, на которой собралось едва ли не все население Москвы, а также лесной народ со всех окрестностей. Тут-то я и увидел наконец их всех: и лешие, и водяные, и домовые, и кикиморы, и звери лесные, и молодежь из университетов Западной Европы… И даже наш знакомый медвежонок, поклонник группы "Шокинг Блю", в этот раз оставил дома свой плейер.
И люди, и лесной народ стояли единой толпой, не видя друг в друге ничего необычного, да и что было видеть: если не считать лесных зверей или таких приметных фигур как лешие, в массе своей представители лесного народа отличались от москвичей разве что одеждой. Как я понял, лесной народ играл в местном обществе ту же роль, что Немецкая слобода во времена царя Алексея Михайловича. И как я понял, сам я тут считаюсь именно представителем лесного народа.
Я, кстати, впервые увидел здешнюю Москву. Располагалась она не на Боровицком холме, как можно было бы ожидать, а немного северозападнее, у впадения в Москву реку речки Сходни. В целом — вполне в духе исторических описаний: на холме, за деревянным частоколом, располагался княжий терем, неподалеку от него — казармы дружинников и подсобные постройки: арсенал, продовольственный склад, товарный склад… Все — бревенчатые, опрятные и добротные постройки, украшенные резными карнизами, наборной крышей из дранки, вычурными башенками… В целом — похоже на зимний корпус Покровской церкви в Кижах.
Столь же добротны были посадские избы, располагавшиеся на противоположном, низком берегу Сходни. Посад скорее напоминал фешенебельный коттеджный поселок в ближнем Подмосковье, а вокруг него значительную площадь занимали сельскохозяйственные угодья, на мой неискушенный взгляд, весьма ухоженные. Апрель уже перевалил за середину, снег сошел, и на полях дружно зеленела озимь, на удивление ровно, без проплешин, как хороший газон. То, что паслось на лугах, пытаясь выдать себя за коров, вряд ли на самом деле ими являлось, во всяком случае, в это было трудно поверить: совершенно не исхудавшие за зиму, эти ходячие горы мяса поражали размерами. Я таких прежде не видел не то что живьем, но даже и по телевизору, в зарубежной хронике о выставках достижений народного хозяйства где-нибудь в Дании.
Что удивительно: никаких религиозных сооружений я не увидел. Ни христианских церквей, ни капищ в честь Перуна — ничего! Впрочем, оно и понятно: для чего религия, когда людям доступна магия, и с ее помощью каждый — сам себе ровно настолько бог, насколько ему нужно.
Но вот отзвучали речи и приветствия, умолк оркестр, и мы, для пущего эффекта врубив шум ступ на полную громкость, рванули вверх, выстроились треугольником и, сделав круг над городскими стенами, взяли курс на юго-запад.
Земля развернулась под нами, как исполинская топографическая карта, освещенная лучами весеннего Солнца, лишь кое-где на нее падали тени от редких высоких облаков. Среди поросшей лесом равнины виднелись пятна возделанной почвы около поселений, как заплаты изумрудного шелка или черного коленкора там, где распахана зябь, на нежно-зеленом от лопнувших почек бархате лесов, расшитом серебряными нитями рек и полированными лазуритовыми бляшками озер. Это удивительное полотно медленно прокручивалось под нами, пока вдруг не вздыбилось бурыми складками Карпатских гор, коронованных усыпанными бриллиантами, как Российская Императорская корона, венцами вечных снегов.
За горами пейзаж изменился: бледно-зеленый бархат лесов уступил место изумрудному шелку степей, крытые дранкой бурые избы — белым пряничным домикам с черепичными крышами, черный коленкор пашни — оливковому вельвету виноградников.
Мы обошли Карпаты с юга и сочли за благо повернуть на юговосток, держа курс на Босфор. Показалось море, сверкавшее в солнечных лучах, как хрусталь. Мы полетели над побережьем. Окрашенные розовыми лучами заката, горы простирали свои склоны под воду, как будто в замысловатую оправу вставили зеленое бутылочное стекло.
Вот и Босфор, Мраморное море, Дарданеллы. Зеленое бутылочное стекло Черного моря сменилось лазурью моря Средиземного. Вечерние тени углубили прибрежные долины, обрамленные оранжевыми вершинами гор, и там, в непроглядном синем мраке, засветились грозди огней. Дятел, до того отважно рассекавший воздух крыльями чуть впереди нас, теперь пристроился на маленькой приступочке внутри моей ступы, сунув голову под крыло.
Оранжевый цвет горных склонов сменился рубиновым, потом вишневым, как будто Солнце за день накалило горы добела, и теперь они постепенно остывали от подножий к вершинам. Синий мрак долин сгустился и почернел, а в стремительно темнеющем небе, будто отражения огоньков прибрежных селений, как-то вдруг сразу высыпали звезды.
По моим расчетам, Троя уже была недалеко. И правда, впереди показалась россыпь огней, похожая на исполинский костер, угли которого едва подернулись пеплом. Мы пошли на посадку, и уже через полчаса входили в приемный покой одной из гостиниц на побережье. — X-
Как приятно иметь много денег! Мы свято помнили завет Остромысла о том, чтобы траты были хоть и безграничными, но в пределах разумного (Альтова он читал, что ли?), тем не менее первоклассный отель лучше, чем третьеразрядная гостиница, согласитесь! А сэкономить можно и на времени пребывания. В конце концов, мы же не отдыхать сюда прилетели. Но отчего не позволить себе пару экскурсий?
Отвергнув пешую экскурсию "Корабли и лагерь ахейцев", мы остановили выбор на двух ковровых экскурсиях: обзорной по Трое и "Троя — город-герой", по местам боев Троянской войны. Кто еще не догадался — ковровая экскурсия отличается от привычной нам автобусной только тем, что вместо автобуса используется коверсамолет. Большой, комфортабельный, ручной работы, турецкий ковер, один из такого множества, что если бы не строгое соблюдение эшелонов высоты — не миновать несчастных случаев…
Вскоре мы воочию увидели это странное сооружение, игравшее роль Троянского коня. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что оно довольно грубо сколочено из горбыля, который периодически перебирали и по мере износа заменяли, и разве что гвозди использовались бронзовые, как в те времена, когда по этому берегу ступали Ахилл, Патрокл, Одиссей и другие герои.
Гораздо интереснее оказалась толпа туристов, которые глазели на это чудовище от архитектуры. Наших бы этнографов сюда! Кого в ней только не было. Японцы в кимоно и папуасы в перьях; африканцы в пестрых развевающихся одеждах и, по-моему, родовитые вельможи империи инков, опять же не без перьев; европейцы, будто сошедшие с картин Веласкеса и Рембрандта (известны ли этому миру такие имена?) и китайцы, в свою очередь тоже будто сошедшие, но уже с росписи на изящном фарфоре…
Как живут местные жители, нам старались не показывать, но сами понимаете, нет такой щели, в которую не пролезут туристы. Троянцы жили и в правду бедно но опрятно, хотя все-таки дома ветшали без должного ухода. Зато улицы были увешаны лозунгами типа (только не смейтесь!): "Экономика должна быть экономной!", "Решения Великого Победоносного Славного Цезаря Кощея Бессмертного — в жизнь!", "К 2010 году каждой семье — отдельную квартиру!" Последний плакат был уже несколько потрепанный, за исключением недавно переправленных цифр года.
Но экскурсии экскурсиями, а пора и честь знать. И здесь уже большую роль сыграло официальное письмо от князя Остромысла, ибо как выяснилось, очередь на прием к Кощею была расписана на годы вперед. Он мало кого вообще принимал, как мы догадывались, просто в силу своего плачевного физического состояния. Но для нас было сделано исключение, и вот уже перед нами — фортификационный шедевр, воплощение параноического бреда, дворец Кощея.
