class="v">Андре Дерен по-прежнему дает интервью Рене Кревелю,
И бахромчатый пух дикой джиды в небесном свете,
Увиденный в летнем сне, в три часа пополудни,
Все еще клубится мимо твоих глаз.
Как неуютно, говорит он, жить в местах,
Где многие вещи напоминают о будущем,
Как беструдно и кайфно пацану
В «Бабур-намэ» у отца на голубятне, оба
Пшеничнокожие, немного белее
Бактрийского терракота; как безопасно и
Комфортно без бряцающих фарангов, без
Грядущего (пока) андижанского мятежа
1898 года. Ну, да,
Откликается кто-то, а
Межкняжеская бойня на берегу Кувасайской реки,
Битва за клочки обитания местных
Карлукских царьков?.. Потом
Ты стоял у могилы Грамши
В позе Пазолини недалеко от Тестаччо.
Это и есть fabula как обостренная форма
Порядочности перед бесплотностью твоего
Диалогического партнера – времени,
Чей избыток не позволяет выйти за его черту,
Чье отсутствие позволяет выйти за его границы, где
Ты слушаешь «Маятник» Криденс, или смотришь «Мушетт»,
Или вспоминаешь, как крепкоикрые прачки
Выбивают белье у реки Шура-сай
На фоне ленточных снегов Алайского хребта?
Яна Юшина
Человек человеку
Родилась в 1979 году в Загорске Московской области (ныне – Сергиев Посад). Окончила Московскую Государственную Академию Приборостроения и Информатики. Живёт в Москве. Победитель поэтического конкурса «Заблудившийся трамвай» им. Н.С. Гумилева 2018 года.
Ленинградский синдром
вечный турист запускающий дрон
пара таджиков старуха с ведром
вся твоя улица вкратце
непреходящий стокгольмский синдром
только уже ленинградский
в небе свинец а в ногах зеркала
вычисли тангенс шестого угла
чтоб на пяти не прощаться
строчка из блока коньяк из горла
это совсем не про счастье
по вечерам маяки сигарет
вместе с бронхитом за выслугу лет
в каждом замызганном сквере
осень даёт мерлезонский балет
камень становится зверем
стой не его ли ты кормишь с руки
так что внутри дребезжат позвонки
если приходит под окна
дома где медленно с красной строки
в нас заживают подонки
Прошлого тысячезимия
он говорит останься
она говорит с хера ль?
между ними дистанция
станция и февраль
прошлого тысячезимия
заснеженной бузины
она говорит увези меня
куда-нибудь из зимы
из этой вечной лапландии
в тёплый микрорайон
волосы цвета платины
сливаются с февралём
платформа зеленоградская
сугробы до рюкзака
робость его дурацкая
протянутая рука
губ донельзя обветренных
лукавые уголки
тройка по геометрии
точка в конце строки
За разнотравьем памяти
как странно за минуту до расстрела
упущенное время повзрослело
и тронулось серебряным умом
над тихой рощей в медном купоросе
утиный вождь прокладывает осень
почувствовав её в себе самом
сезон охоты пуще чем неволи
камыш обводит зеркало кривое
где плещется рябая высота
здесь не слышна заезженная трасса
а тишина похожая на здравствуй
рождается с упавшего листа
ещё сентябрь
пахнущий грибами
брусникой и сырыми погребами
так словно мы не вышли в города
так будто от земли не отрывались
корнями необузданно свиваясь
склоняясь к колыбелям по родам
за разнотравьем памяти – деревня
ещё разлука не заматерела
не надо
ничего не говори
вразрез с тоской
обманута собой же
нечаянная верность длится дольше
на поворот кудрявой головы
Человек человеку
человек человеку волк
человек человеку vogue
cosmopolitan и playboy
человек человеку Бог
чтоб носили его с собой
открываю глаза тайга
открываю глаза тонка
а казалась себе скала
отпущу тебя с языка
встрепенутся колокола
и посыплются из башки
позолоченные божки
незаконченные стишки
только руки не обожги
человек человеку мат
человек человеку март
человек человеку мал
покурили и по домам
Чёртово колесо
как легко превращается песня в притон для нот
оттого что тебе не двадцать притом давно
оттого что на взлётно-посадочной полосе
ты бескрыло шевелишься в чёртовом колесе
отгорело прошло устаканилось улеглось
и любовь не любовь как и злость на себя не злость
а местами ты даже счастлив исподтишка
с проходной маетой разбросанной по стишкам
с проходной маетой с воспитанной немотой
словно ходишь по замкнутой улице молодой
там шаги остаются на память для никого
и зевает Господь как усталый экскурсовод
надоедливой песни разнашивая мотив
прекрати в себе гадского лирика прекрати
но скрипит по нему непрошеная попса
где-то в ржавом сердце чёртова колеса
От камина
после имени пауза после паузы темнота
я спешу по коридору разговаривает вода
велосипедная камера мотор снято
свято
это план генштаба телефонная трубка мира
я однажды научу тебя прикуривать от камина
осторожно ещё затяжка ещё застёжка
ждёшь как
голубые бабочки вспыхнув уйдут под купол
ибо точное время мучеников и кукол
половина шестого от сотворения мира
мимо
нам давно четырнадцать или недавно тридцать
поутру в одном из нас умирает птица
чтоб в другом родиться
а когда обнажённая правда уже одета
я не знаю зачем должно продолжаться лето
с сумасшедшими лучшими дерзкими но не с нами
и оно не знает
