— Угу.
— Вот, у тебя он железобетонный.
Силясь сдержаться, улыбаюсь. Горе с чуваками вроде этого Перри. Ты их ненавидишь, а все равно им улыбаешься.
— Ну и вот как все будет. — Он смотрит на Руба. — Ты будешь выигрывать бои и станешь звездой, потому что ты проворный, молодой, и у тебя корявый, но почему-то симпатичный череп.
Теперь и я смотрю на своего брата. Оглядываю его, и это все правда. Он хорош собой, но на странный манер. Какой-то внезапный, грубый, зазубренный. Какая-то пролетная красота, которая больше вокруг Руба, чем на нем. Скорее, ощущение, ореол, что ли.
Перри смотрит на меня.
— А ты? Тебе, скорее всего, придется огребать, но если драться будешь честно, не липнуть к канатам, то баксов до двадцати будешь собирать: публика увидит твой стержень.
— Спасибо.
— Не за что благодарить. Я говорю, как есть. — Дальше без обиняков: — Так соглашаетесь, нет?
— Не знаю, как вот с братом, — признается Руб осторожно, — он, конечно, держит удар у себя за домом, но это не то, что получать каждую неделю от какого-то чела, который хочет тебя убить.
— У него каждый раз будет новый противник.
— И что?
— Большинство там хорошие бойцы, но есть и полное ни рыба ни мясо. Просто сильно нуждаются в деньгах. — Перри жмет плечами. — Как знать. Малыш может и победить раз-другой.
— Какие другие опасности?
— Вообще?
— Угу.
— Вообще, такие, — он перечисляет, — крутые ребята смотрят матч, и, если ты сливаешь поединок, они могут тебя порешить. С этими ребятами приходят классные девчонки, и, если ты до них дотронешься, тебя могут порешить. В прошлом году копы чуть не накрыли старую фабрику в Петершэме, где мы проводили бои. Если они тебя поймают — порешат. Поэтому в такой ситуации — беги.
Перри ужасно доволен собой, особенно последним замечанием:
— Но самая страшная опасность — это кинуть меня. Если так сделаете, я вас порешу, а я — это хуже, чем все остальные вместе взятые.
— В общем, справедливо.
— Ну что, подумаешь?
— Да.
Ко мне:
— А ты?
— Я тоже.
— Лады. — Он встает и протягивает свой телефонный номер. Он записан на обрывке картона. — У вас четыре дня. Позвоните мне в понедельник вечером, ровно в семь. Я буду дома.
У Руба еще два вопроса.
Первый:
— Что если мы согласимся, а потом захотим уйти?
— До августа вы должны предупредить меня за две недели или найти кого-то себе на замену. Всё. Люди все время уходят — это жесткая игра. Я все понимаю. Предупреди за две недели или три серьезных имени тех, кто хорошо умеет драться. Таких везде полно. Незаменимых нет. Если дотянешь до августа, надо завершить сезон, остаться до сентября, когда полуфиналы пойдут. Гляди, у нас ведь жеребьевка, турнирная таблица, все дела. Бывают финалы и все такое, там растут ставки.
Второй вопрос:
— В какой весовой категории мы будем драться?
— Вы оба легковесы.
Это вызывает вопрос у меня.
— А придется нам драться друг с другом?
— Может, но вероятность слабая. Время от времени ребятам из одной команды приходится драться друг с другом. Такое случается. А что, у вас с этим сложности?
— Да, в общем, нет, — это говорит Руб.
— Тоже нет.
— А чего спросил тогда?
— Просто интересно.
— Остались вопросы?
Мы соображаем.
— Нет.
— Отлично.
Мы провожаем Перри Коула за дверь. На крыльце он нам напоминает:
— Не забудьте, четыре дня. В понедельник в семь вечера вы мне звоните: да или нет. Если вы не позвоните, я буду недоволен, — а вам не понравится, если я буду недоволен.
— Договорились.
Он уходит.
Мы смотрим, как он садится в машину. У него старый «холден», хорошо заделанный, и, наверное, стоит прилично. Поди, этот Перри купается в деньгах, раз у него и микроавтобус, и эта тачка. А деньги делаются на таких вот оторвах, как мы.
Вернувшись домой, мы занимаемся с Пушком, скармливаем ему сало из бекона. Ничего не говорим. Ничего. Что сейчас говорить? Пушок катается на спине, мы чешем ему пузо. Я иду в комнату с намерением выяснить окончательно, что же там воняет. Приятного будет мало.
— Нет, не сплю.
— Как ты догадался, что я спрошу?
— Ты всегда спрашиваешь.
— Я нашел, что воняло.
— И что?
— Помнишь тот мешок лука из лавки?
— Что? Который мои друганы сперли? На Рождество?
— Ага.
— Это ж, блин, полгода назад!
— Несколько штук, видно, укатились. Они были у меня под кроватью, в углу, дрянь и гниль.
— Мрак.
— Уж точно. Я их вынес в компостную кучу, к ограде.
— Хорошо придумал.
— Хотел тебе показать, но они так воняли, что я бегом с ними.
— Еще лучше… А я где был?
— У соседей, Пушка отводил.
— Вон оно что.
Смена темы.
— Ты думаешь, — спрашиваю я, — про этого чудика Перри?
— Ну.
— Думаешь, мы сможем?
— Трудно сказать.
— С виду оно…
— Что?
— Ну, не знаю… Страшновато.
— Но это шанс.
…Ага, но шанс на что, интересно. Нынче в нашей комнате как-то особо темно. Тяжко темно. Я вновь задумываюсь. Шанс на что?
5
Вечер пятницы, и мы смотрим «Колесо Фортуны». Обычно мы не особо пялимся в телек, потому что или деремся, или творим какие-нибудь глупости на заднем дворе, или околачиваемся перед домом. Ну и к тому же все равно хрень, которую там показывают, мы, по большей части, терпеть не можем. Есть только одна польза от нее: иногда за просмотром может прийти в голову какая-нибудь классная идея. Идеи, которые пришли нам в голову за просмотром телика до сего дня:
Ограбить зубную клинику.
Поставить журнальный столик в гостиной на диван, чтобы играть в футбол свернутыми носками.
Впервые пойти на собачьи бега.
Продать соседям за пятнадцать баксов Сарин сломанный фен.
Продать Рубов испорченный кассетник пареньку с нашей улицы.
Продать телик.
Ясно, не все из этих идей мы смогли воплотить.
У зубного была катастрофа (мы, естественно, сдали назад). Футбол носками закончился разбитой губой у Сары, проходившей через гостиную. (Клянусь, это был локоть Руба, не мой.) На собачьих бегах было весело (хотя мы и вернулись с них на двенадцать баксов беднее, чем уходили). Фен прилетел к нам через забор с прицепленной запиской: «Верните наши пятнадцать баксов, не то порвем, жулье паршивое». (Деньги мы вернули на следующий день.) Кассетник так и не нашелся (да и парнишка все равно изрядно прижимистый, не думаю, что удалось бы с него много получить). Наконец, последнее: продать телик нечего было и думать, даже при том, что я составил список из одиннадцати причин с ним распрощаться. (Причины такие:
Первое. В девяноста девяти процентах фильмов в конце побеждают хорошие, а это прямое вранье. Ну, то есть давайте признаем. В настоящей жизни побеждают гады. Им достаются все девчонки, все бабло и вообще все. Второе. Если постельная сцена, то все идет как по маслу, а на самом деле люди на экране должны быть перепуганы так же, как я. Третье. Тыщи реклам. Четвертое. Реклама всегда гораздо громче самой передачи. Пятое. От новостей всегда как-то погано. Шестое. По телику все люди красавцы и красавицы. Седьмое. Все самые лучшие сериалы закрываются. Например, «Северная сторона». Слышали? Нет? Именно — ее зарубили несколько лет назад. Восьмое. Все телеканалы принадлежат богачам. Девятое. Богачам принадлежат, кроме того, прекрасные женщины. Десятое. Сигнал у нас все равно что-то адское, потому как антенна плохо ловит. Одиннадцатое. Постоянно повторяют шоу под названием «Гладиаторы».)
Сейчас вопрос один: какая нынче идея? Но на самом деле, это скорее решение, которое надо было принять вчера вечером, как ясно из слов Руба. Он начинает с «Эй».
— Эй! — говорит он.
— Да?
— Твои какие соображения?
— О чем?
— Ты знаешь, о чем. Перри.
— Денег-то надо.
— Надо, да вот предки нипочем нам не разрешат платить по счетам.
— Ну да, но за себя-то мы сможем платить — покупать еду и вещи, тогда всего хватит на дольше.
— Да, наверное.
Потом Руб подводит итог.
Решено.
Сказано.
Конец.
Руб произносит:
— Мы пойдем.
— Лады.
Правда, мы знаем, что не будем платить за свою еду. Не. Не собираемся вообще. Мы идем на это по другой причине. По другой причине, которая вынуждает нас изнутри.
