утра.
Мне постоянно казалось, что коллеги-интерны справляются со своими обязанностями гораздо лучше меня, и это подпитывало неуверенность в себе.
До поступления в медицинскую школу Ариэль занималась консалтингом, решив на третьем десятке поменять сферу деятельности. Во время обхода она была настоящей звездой: докладывала четко, без единого лишнего слова. Я представлял себе, какой она была в своей прежней жизни, как стояла перед советом директоров в костюме, объясняя им, что компании следует сократить руководителей среднего звена и использовать меньше бумаги. Я подкрался к угольно-черному хвостику Лалиты.
– Привет, – прошептал я. – Как оно?
Мы так много работали со своими старшими напарниками-ординаторами, что времени поболтать особо не оставалось.
Лалита смотрела прямо на Ариэль, уголком рта она прошептала мне: «Тошнит». Я прикусил нижнюю губу, чтобы не засмеяться, тоже не сводя глаз с Ариэль – она говорила что-то про заостренные Т-волны на ЭКГ, – и задумался о том, что имела в виду Лалита. От чего именно ее тошнило? Ей нездоровилось? Или она имела в виду работу? Боковым зрением мне было толком не разглядеть выражения ее лица. Или она это про меня? Я все воспринимал на свой счет. Неужели я как-то ненароком ее обидел? Я глянул на Байо и вспомнил его слова про личные конфликты.
Я нацарапал в своем блокноте «От чего тошнит?» и подсунул его Лалите под нос. «От всего», – снова шепотом ответила она, по-прежнему не сводя глаз с Ариэль, которая отчаянно пыталась собрать в пучок спутанные волосы.
– А кто-нибудь задумывался, – сказала Лалита, обращаясь теперь ко всей группе, – что дело может быть в отравлении литием? Это все объяснило бы.
У меня уж точно такой мысли не было. Об отравлении литием мне доводилось только читать. Почти ни дня не проходило, чтобы я не восхищался интеллектуальными способностями своих коллег. В больнице работали люди с невероятно разными умами. У кого-то была, казалось, фотографическая память, в то время как другим легко давались числа и логическое мышление. Интерны и ординаторы Колумбийского университета были людьми, которые могли заниматься в жизни чем угодно, но выбрали медицину, где приходилось работать больше за меньшие деньги, потому что это было важно для них. Я был рад находиться в окружении таких людей.
– Как по мне, это довольно очевидно, – заключила Лалита.
Повернувшись ко мне, она прошептала: «Вчера ординатор заставил меня брать кровь у четырех людей. Совсем не круто». От врачей в других известных больницах не требовали проводить эту процедуру, на которую уходило много времени, но в медицинском центре Колумбийского университета мы этим занимались.
«Не говори».
Я до сих пор не очень хорошо умел брать кровь. Лалита же могла хоть с закрытыми глазами. Она ходила в медицинскую школу, где студентов обучали флеботомии[54] – в моей такого не было.
– А что думаешь ты, Мэтт? – рявкнул доктор Крутой. – Ты согласен?
Я почесал подбородок, сомневаясь, что сказать, но при этом рассчитывая сделать вид, будто погружен в глубокие раздумья.
– Думаю, – сказал я, – что было бы ошибкой делать какие-либо выводы, пока мы не услышали все детали касательно данного пациента.
Лалита закатила глаза.
– Однако, – добавил я, – я склоняюсь к тому, чтобы согласиться.
Обтекаемые ответы, к которым впоследствии не придраться, хороши в политике. Но в медицине ты должен быть уверенным в своей точке зрения и уметь ее отстоять.
Лалита нацарапала что-то в своем списке задач, после чего наклонила его в мою сторону и криво улыбнулась. Я опустил глаза и увидел слово «политик» с указывающей на меня стрелкой. Возможно, она была права. Возможно, я действительно старался давать во время обхода расплывчатые ответы, чтобы их потом нельзя было использовать против меня.
Мы молча слушали, как Ариэль излагает подробную клиническую информацию, то и дело убирая свои вьющиеся рыжие волосы с глаз, в то время как Крутой требует от нее объяснить результаты трансторакальной эхокардиографии[55]. То, как она держалась после бессонной ночи, заслуживало восхищения. Я после ночного дежурства выглядел как кусок дерьма.
– Итак, доктор Маккарти, – сказал Крутой по завершении ее доклада, – вы услышали про пациента все, что надо. Каков ваш диагноз?
– Все услышанное мной, – сказал я повернувшимся ко мне головам, – указывает на отравление литием. Избыток лития в организме привел к почечной недостаточности. Которая, в свою очередь, вызвала гиперволемию – переизбыток жидкости в организме. Жидкость попала в легкие и сердце, и у пациентки началась…
– …гипоксия, – закончил Крутой за меня. – Очень хорошо. Я согласен. Следующий пациент.
Но я не был готов переходить к следующему пациенту. В голове крутился совет, который дал Байо, – по сути, все подвергать сомнению, – и я не мог отделаться от одной мысли по поводу пациента Ариэль, которая не давала мне покоя.
– Но как так вышло? – спросил я. Все замерли на месте. На секунду я почувствовал себя персонажем какого-нибудь детектива. Переводя взгляд с одного коллеги на другого, я добавил: – Это какая-то бессмыслица. Как у нее в организме мог вообще оказаться избыток лития?
– Передозировка, – сказала бойкая студентка-медик. У нее были светлые волосы с рыжим оттенком и веснушка на кончике носа.
Меган, четвертый интерн из нашей группы, покачала головой. У нее было доброе, открытое лицо и пронзительно голубые глаза. Подобно мне, в студенчестве она занималась лабораторными исследованиями, а на вводном занятии мы обменялись парой слов по поводу того, что однажды станем гематологами[56]. Она была родом из Далласа и тщательно скрывала акцент, который давал о себе знать лишь после пары бессонных ночей.
– Пациентка принимала одну и ту же дозу лития на протяжении двенадцати лет, – сказала она, проведя рукой по своим светло-русым волосам, – и прежде с этим никаких проблем не возникало.
– Попытка суицида, – задумчиво предположил Диего, ординатор кардиологии. – Крик о помощи. Что-то типа того.
– Я поговорила с ее мужем, – сказала Ариэль. – Женщина была в хорошем расположении духа. Получила повышение на работе. С нетерпением ждала отпуска в Тоскане, запланированного на это лето. Не вижу причин ей пытаться себя убить.
– Это хороший вопрос, – сказал Крутой. – И я согласен, что некоторые детали данного случая не поддаются объяснению. Доктор Маккарти, я попрошу вас подробнее его изучить после обхода. Между тем в целях экономии времени нам следует продолжить.
Позже я осознал, что его безжалостный прагматизм был единственным способом уложить обход в четыре часа.
– Да, сэр. Будет сделано, – сказал я и нацарапал «Литий?!».
После обхода мы собрались на черных кожаных диванах в ординаторской и распределили оставшуюся на день работу. Диего и Крутой потом ушли,
