чтобы мы могли восстановить силы после обхода и быстренько пообедать.
– Лалита, мне нужно, чтобы ты взяла посевы крови в двенадцатой, – сказал Байо, изучая список задач, составленный им за последние три часа. – А ты, Мэтт, доставь пациента из четвертой на КТ[57]. Меган, нам нужен центральный катетер для…
– А зачем КТ? – я был в ударе.
Он поднял на меня взгляд:
– Мы пришли к такому плану действий во время обхода. КТ нужна, чтобы исключить легочную эмболию. Вы не против, доктор?
Остальные врачи и студент-медик медленно повернулись в мою сторону. Бо́льшую часть времени в процессе обхода я тайком читал про диагностику и лечение легочной эмболии, готовясь к этому самому моменту.
– У пациента все классические симптомы эмболии, – робко сказал я. – Для пациентов в критическом состоянии рекомендуется приступать к лечению до проведения КТ. Зачем ждать? Мы же попусту тратим драгоценное время.
Байо улыбнулся – его манеры обезоруживали:
– Неплохо, доктор Маккарти. Кто-нибудь хочет прокомментировать?
Тишина.
– Или же все здесь попросту бездумно выполняют указания? – спросил он.
Я осмотрел комнату: головы были опущены, все думали о предстоящей работе. Мое лицо стало горячим: я никак не хотел, чтобы коллег-интернов из-за меня сочли несведущими роботами.
– Когда Мэтт услышал слова «легочная эмболия», он сделал то, что следовало, – сказал Байо, хлопнув в ладоши. – Изучил основную информацию, касающуюся диагностики и лечения. Молодец. Он заглянул в учебник и попробовал принять клиническое решение.
Порой то, что по учебнику было бы отличным решением проблемы, может обернуться чуть ли не убийством.
Было немного странно слышать его типичные нравоучения в адрес всей группы. Я потихоньку начинал собой гордиться.
– Тем не менее он допустил критическую ошибку. Не стал принимать во внимание особенности нашего пациента.
Я сжал зубы с такой силой, что чуть не прикусил язык. Байо вечно был на шаг впереди меня. Не нужно бежать в библиотеку, когда у пациента сердечный приступ.
– В данном случае, – продолжал Байо, – если бы Мэтт удосужился ознакомиться с медкартой, то увидел бы, что пациентка недавно перенесла желудочно-кишечное кровотечение, которое ее чуть не убило.
– Ох, – пробормотал я.
Байо наклонился и похлопал меня по спине:
– Традиционное лечение от легочной эмболии практически наверняка убило бы этого пациента.
– Дерьмо.
– Но спасибо, что поинтересовались, доктор.
Байо повернулся к студентке-медику:
– Запомни: в медицине ничего не бывает универсальным.
Она закрыла глаза и сказала:
– Разумеется.
Глава 15
Неделю спустя Байо стоял в ординаторской, рисуя таблицу с надписью «ШОК» сверху, когда я решил задать ему вопрос, не дававший мне покоя с момента нашей встречи:
– Откуда ты столько всего знаешь?
Он продолжил писать, внося в свою таблицу последние штрихи.
– Всего за один год, – продолжил я, – ты…
Он повернулся ко мне:
– Ладно, пять минут на основы шока.
– Фотографическая память? Прочитал кучу учебников? В чем секрет?
– Лесть тебя никуда не приведет, доктор Маккарти. К тому же медицина, к сожалению, развивается так быстро, что большинство учебников устаревают в день выхода из печати.
Я вспомнил одну главу из учебника, над которой месяцами корпел в медицинской школе.
– Так в чем же тогда дело? – не унимался я. Почему он так увиливал от ответа? Мне хотелось знать, что год интернатуры[58] сделал с его психикой и как ему при этом удалось уцелеть.
Байо пожал плечами и уставился в окно на плывущий по Гудзону корабль.
– Наверное, за год интернатуры просто многое успеваешь повидать. И вот эти небольшие моменты обучения помогают. Еще как помогают. Чтобы обучать, нужно знать свое дело.
– Это точно.
Он хлопнул меня по плечу:
– Нужно быть готовым ко всяким тупым вопросам.
– Знаешь, как говорится, не бывает тупых вопросов… – сказал я.
– Бывают тупые люди, – закончил он, ухмыльнувшись. – Знаешь, тебе и правда следует учить.
– Мне? Кого?
– Научи чему-нибудь студента-медика. Чему угодно. И никогда не стоит недооценивать, – сказал Байо, все не отрывая взгляда от корабля, – то, какое влияние может оказать на человека унижение. Я до сих пор зажимаюсь, когда вижу Джейка. И некоторых других врачей. Но они настолько многому меня научили, что это просто абсурдно.
В больнице редко бывают спокойные дни. Жизнь там кипит и постоянно подбрасывает задачи, которые необходимо решать. Так интерн и становится настоящим врачом.
Неужели достаточно просто приходить каждый день в больницу? Неужели рабочие будни настолько динамичны и насыщенны, что ты неизбежно обучаешься медицине? Я на это надеялся.
– Скоро вернусь, – сказал Байо, устремившись к двери.
Мгновение спустя зашел Диего. Пробурчав что-то в моем направлении, он следующие тридцать секунд пытался решить, съесть яблочный маффин или гроздь винограда.
Я наблюдал за ним с другого конца комнаты. Диего пользовался в нашей группе большим уважением. В отличие от Байо или Крутого, он, стоя в больничной иерархии выше меня, не был моим непосредственным руководителем, и я восхищался его умом, хотя мы и не были с ним близки. Проведенное Диего исследование было опубликовано в одном из самых уважаемых кардиологических журналов в мире, но он предпочитал об этом не упоминать, сказав мне однажды, что его работа была «в основном скучной ерундой».
Внезапно я услышал свой голос:
– Диего, а ты, э-э, помнишь Карла Гладстона? Профессора, что был у нас несколько недель назад?
Диего выбрал маффин и повернулся в мою сторону:
– Помню.
Я задержал дыхание – было такое чувство, словно я только что нырнул глубоко под воду без кислородного баллона. Диего сел рядом со мной.
– А ты знаешь, что с ним случилось? – спросил я.
– Конечно, знаю, – его глаза расширились. Я ждал, что он продолжит говорить, но Диего молчал. Я перебрал все возможные ответы на мой вопрос, но к молчанию готов не был.
– Он в порядке? – наконец спросил я.
Диего отложил маффин в сторону и вздохнул:
– А ты в курсе, Мэтт, что я был в приемном покое, когда Гладстона привезли в больницу на скорой? Или что я прикатил его в лабораторию катетеризации? Или что я первым заметил его зрачки и позвонил в нейрохирургию?
Я вздрогнул и сделал короткий, резкий вдох, чуть ли не ахнув от изумления:
– Понятия не имел.
Диего был прав: я не совсем понимал, как проходит процесс поступления пациентов в кардиореанимацию. А еще толком не знал, чем занимался Диего, когда не поправлял меня во время обхода. Так чего же тогда взъелся Сотскотт? К чему был тот ужасный телефонный звонок?
– Мне позвонил один из нейрохирургов, – робко сказал я.
– Который, наверное, был в гребаном замешательстве, прочитав твою запись в медкарте. Это
