так, как я считаю нужным. На колени.
Соломон плохо знаком с культурой индейцев, но он не уверен, что они всех гостей заставляют падать в песок. Возможно, мать Сиэтла воспринимает его не как гостя, а как варвара, который вторгся им в дом и угрожает напасть.
Глупость, конечно.
Соломон даже в Форт-Уэйне плохо умеет угрожать, не то что на острие смерти.
Но на колени он все-таки опускается.
— Смешной человек, — заявляет ведьма, вдруг хищно впиваясь в Соломона взглядом. — И жизнь у тебя смешная, тебе не принадлежит.
Соломона пробирает холодная дрожь. Совсем не от тех слов, которые он слышит. Ведьма может разбрасываться ими, как ей угодно, вот только она слишком пронзительно смотрит на Соломона. И читает его как раскрытую книгу.
— Не бойся того, чего пока не понимаешь, — изменившимся голосом, почти что потусторонним, продолжает ведьма, обращаясь уже к Вилме. — Однажды у тебя будет сын. И он будет обладать магией. Куда более сильной, чем вы привыкли в ваших краях.
— Сомневаюсь, — усмехается Вилма и едва склоняет голову вбок, выдерживая упорный взгляд шаманки. — Дети и семейное ранчо не входят в мои планы.
— Ранчо у тебя и не будет, — ведьма позволяет себе неприятный смех. — Но будут деньги. Будет война. И будет твой сын с такой сильной магией, что война его поглотит. И не вернет обратно.
Соломон, по-прежнему преклоняющий колени, старается не поддаваться первобытному страху. Ведьма всего лишь нагоняет на них ужас. Ни одно из ее пророчеств не может сбыться. Она всего лишь играет с чужаками, развлекает себя и народ, выглядывающий из палаток вокруг очага. Еще немного поглумится и точно отпустит их.
Вот только слова, сказанные Вилме, Соломона настораживают. Будет война? Неужели и этот континент вновь захлестнет кровью?
— Я решу, что с вами делать после нашего вечернего празднества, — выносит вердикт ведьма и возвращается к своим венкам. — А пока будьте гостями в нашем племени.
Скорее уж, пленниками.
Сиэтл появляется будто бы из воздуха. Он помогает Соломону подняться на ноги и уводит его и Вилму в сторону, вероятно, к одному из шатров. Зачем-то племени индейцев понадобились мэр и шериф небольшого городка. Вероятно, придется провести парочку переговоров.
Но Соломон хмурится вовсе не по этой причине. У него в голове наглухо застревают слова ведьмы.
Однажды к их порогу подойдет война. И после себя она ничего не оставит.
Только магию, злую и неконтролируемую. Которая уничтожит все, что так дорого Соломону. И самого же Соломона, вероятно, не пощадит.
Глава 11
В племени индейцев арапахо, от которого не представляется возможности выдвинуться в сторону города самостоятельно, Вилме ничего не остается, кроме как присматриваться и изучать. Когда вместе с Бернадетт она приезжала к племени, оно точно располагалось в другом месте. Ее не подводит память — индейцы, похоже, перебрались на новую точку в пустоши.
Скорее всего это произошло из соображений безопасности. Если после магического шторма к вам в племя наведываются городские власти, значит, могут наведаться и менее обремененные следованием букве закона жители, настроенные против индейской магии. Вилма не удивится, если племя после ее и Соломона здесь пребывания переместится снова.
С самим Соломоном она решает общаться поменьше. Потому что все еще остается на него зла.
Этот чертов Соломон…
Вилма встряхивается и свободно перемещается по территории племени. Ей никто не препятствует, но никто же и не с ней пытается заговорить. Индейцы делают вид, словно ни ее, ни Соломона просто не существует.
Мимо нее пробегает ребенок лет восьми. Вместе с ним — собака с него же размером. Понять, девочка это или мальчик невозможно — на взгляд Вилмы одежды индейских детей одинаковые. Да и волосы у всех длинные.
Собак, стоит только присмотреться, на стоянке арапахо оказывается много. Они не сидят на цепях, свободно играют с детьми, болтаются около костров, на которых готовится пища.
Невольно Вилма мысленно возвращается к словам местной шаманки, предсказавшей ей какого-то сына, а с ним деньги и войну, которая его поглотит. Все это, конечно же, чушь. Шаманка просто наверняка решила пустить пыли в глаза своими туманными предсказаниями. Будто этой пыли в пустошах мало. Увидела женщину, занятую на городской службе, а, значит, бездетную. И начала «предсказывать», исходя из самого очевидного для практически любой горожанки будущего.
Только ошиблась, конечно. Вилме все это не светит. От кого бы ей заводить детей? В их городе не повенчаны только совсем молодые парни и мужчины, которые могут это себе позволить. Например, Соломон.
Чертов он…
Вилма оборачивается, чтобы выхватить его фигуру на совсем другом конце лагеря. Пока на пустоши опускается вечер, Соломон также неприкаянно слоняется вокруг. И сам не спешит идти на контакт. Хотя Вилме кажется, что мог бы.
Что должен бы.
Подходит к ней, правда, другой человек.
— Кажется, вы больше не очень дружны, — с легкой улыбкой замечает Сиэтл.
У него приятное лицо. И приятная же улыбка. Но это не значит, что можно делать выводы о нем, как о хорошем человеке.
— А ты наблюдательный, — усмехается Вилма.
— Не стоит выбираться в пустошь с человеком, которому не доверяешь, — говорит Сиэтл.
Вилма пожимает плечами.
— Я могла бы доверить ему и свою жизнь.
— Но?
Да, всегда должно быть какое-то «но». В случае с Соломоном это «но» обрело черты Каролины.
— Но это, прости, не твое дело, — отрезает Вилма.
Еще не хватало делиться какими-то своими незначительными внутренними переживаниями с Андервудом.
Он понимающе кивает, а затем указывает в сторону большого костра, разведенного посередине всего лагеря. Вокруг этого костра уже начинают собираться индейцы.
— Давайте подойдем ближе, — предлагает он. — Может, вам будет интересно.
Вилма пожимает плечами и молчаливо соглашается.
Мужчины племени предстают перед костром в плотной раскраске и украшениях из перьев, как вплетенных в волосы, так и являющихся элементами одежды. У одной части из них в руках копья, у другой — туго натянутые барабаны. Между мужчинами можно заметить и женщин. Они облачены в более простые платья, а головы их венчают венки.
Вилма обращает внимание на то, что на коже индейцев, как женщин, так и мужчин, вне ритуальной раскраски нарисованы узоры из колец, переплетающихся в незамысловатые узоры. На коже Сиэтла такие тоже есть.
— Так что у вас за празднование? — спрашивает Вилма.
— Начало сезона большой охоты. Нам нужно запасаться провизией, и мы проводим ритуалы, которые помогут привлечь к нашим охотникам больше дичи. Традиционно в это время женщины заканчивают с работами по запасам целебных трав и сбором урожая на наших полях. Смогут посвятить больше времени вынашиванию детей и уходу за ними.
— Почему ты не участвуешь?
— Я
