«Какая это борьба? Ты похож на бродягу — у тебя ни формы, ни оружия нет, да и врагов что-то не видно. Разве это борьба?! Ты шутишь?» И громко рассмеялся. Он кричал во весь голос — горы откликнулись ему громким эхом, и парочка птиц, сидевших неподалеку на дереве, в страхе улетела. Такое бурное выражение чувств сняло тяжесть с его души. Теперь же он надеялся, что этот листок избавит его на время от скуки. По крайней мере, можно будет что-то почитать, а не смотреть без конца на склоны гор и верхушки деревьев. Судьба привела его сюда. Восставать против нее не было смысла.
Шрирам лежал, растянувшись на циновке. Третьего дня он прикатил сюда большой камень и поставил его в изголовье своего ложа. Он нашел его на склоне, в траве и сорняках; сдвинуть его с места оказалось нелегко. Потребовался целый час, чтобы притащить его сюда. На камне еле виднелись округлые буквы и орнамент. Шрирам задумался о том, что бы они могли значить: округлые буквы казались знакомыми, но прочесть их он не мог; возможно, тысячелетия назад их выбил какой-то царь, император или тиран, которых изображают в учебниках по истории. Шрирам считал, что в этих учебниках была куча персонажей, с виду похожих на простых бандитов. Он часто задумывался о том, какой смысл читать про этих усатых головорезов, да еще отвечать на вопросы о них. Облокотясь на свой камень с надписью, он размышлял о том, что, сдай он хотя бы экзамены, как положено, он не вел бы сейчас такую жизнь. Сидел бы себе добродушным клерком в какой-нибудь конторе, как его друг Прасанна. Вчера еще он гонял футбольный мяч по улице, а глядишь, уж попал в упряжку, трубит каждый день за столом в казначействе.
Удобно облокотясь о древний камень, Шрирам стал читать анекдот, в котором «Он» и «Она» вели диалог в четыре строчки. «Когда же ты выгладишь мой галстук?» На что Она язвительно отвечает: «Ровно через час после того, как я получу вон то платье». Снова и снова Шрирам раздраженно перечитывал анекдот. Разве это шутка?! Что в ней смешного? Он всмотрелся в диалог; внимательно перечитал, но так и не нашел в нем никакого смысла. На картинке была изображена гротескная пара с расползшимися фигурами. Шрирам подумал: «Уж эти англичане! Никогда не поймешь их юмора!»
И отложил газету — уголки зашелестели на ветру. Ему показалось, это звенят бубенчики на ногах его возлюбленной — и в ту же минуту он увидел ее внизу.
По дороге в полмиле от него подымалась Бхарати. Никогда еще он так ей не радовался. Он вскочил и, завопив от счастья, бросился ей навстречу. Словно ангел, она явилась спасти его от уныния. Она шла так уверенно и весело со всегдашней сумкой в руке. Увидев за поворотом Шрирама, она вздрогнула.
— Привет! — закричал он во весь голос. — Вот и моя Девата!
Она замедлила шаг и сказала:
— Что это с тобой? Люди о нас бог знает что подумают, если увидят!
— Кто это нас увидит и подумает? — ответил он свысока. — Как будто здесь людей не протолкаться! — прибавил он, вложив в эти слова всю горечь, скопившуюся за время его одиночества. Она это уловила, но предпочла не обсуждать его настроение.
— Чего ты хочешь? Быть центром огромной ярмарки? — весело бросила она на ходу.
— Куда ты идешь? — спросил он.
— На встречу с тобой.
— Вот он я! — воскликнул он.
— Я не собираюсь официально признавать твое присутствие здесь, но если ты хочешь, чтобы я изложила свое дело, я это сделаю и пойду назад. У меня отличные новости.
— Какие? — вскричал он взволнованно, идя за ней следом.
Она сказала, не останавливаясь:
— Пойдем, я все тебе скажу наверху.
Поднявшись к себе, он церемонно указал на циновку и предложил ей устраиваться поудобнее, опершись на древний камень. Она повиновалась. Вытянула ноги, откинулась на камень и, вынув из сумочки письмо, подала его Шрираму, который смотрел на ее фигуру с колотящимся сердцем.
— Это тебе письмо от Бапу. Что скажешь?
Шрирам прочитал письмо и задумался. Небо померкло; ухали совы; в темных кустах оглушительно трещали цикады. Он сел рядом с ней на циновку. Он видел, как от биения ее сердца дрожало белое домотканое сари над левой грудью. Она, казалось, не замечала, какие она пробуждает в нем чувства.
— Ты понимаешь, что это значит? Бапу хочет, чтобы ты остался и работал здесь. Он считает, что твоя работа здесь очень важна и что тебе надо ее продолжать.
— Откуда ты знаешь, что он хочет сказать именно это?
— Я знаю, потому что могу прочитать, что он пишет, и понять его.
— Я тоже могу прочитать, что он пишет, — сказал Шрирам с бессмысленным высокомерием.
— Ты ему что-то писал? — спросила она.
Ему не понравился этот допрос.
— Возможно, — ответил он сердито. — А может, и нет.
— Чего ты сердишься? Я напишу Бапу, что ты стал очень сердитым человеком.
В ответ он вдруг бросился на нее, бормоча:
— Ты ему только напишешь, что мы поженились.
Нападение было неожиданным для него самого — она не могла ему противостоять. Обезумев, он держал ее в железных объятиях, не давая возможности ни бороться, ни освободиться. В темноте он не видел ее лица. Он лишь почувствовал ее дыхание, когда она сказала:
— Нет, Шрирам, так нельзя.
Он пробормотал:
— Да, можно. Никто не может помешать нам пожениться сейчас. Так боги вступают в брак.
Он чувствовал приятную тяжесть ее косы у себя на плече. От ее щек пахло сандаловым мылом. Он поцеловал ее в ямочку на шее. От сандала, которым благоухало ее тело, у него кружилась голова.
— Ты так чудесно пахнешь, — сказал он. — Я буду твоим рабом. Я сделаю все, что ты попросишь. Куплю тебе все на свете.
Он вел себя, как последний дурак. С минуту она извивалась в его руках, но в то же время будто отвечала на его ласки. Он положил голову ей на грудь и смолк. Любые слова в эти минуты были бы святотатством. Вокруг стояла непроглядная тьма. Деревья шелестели, цикады и прочие ночные насекомые продолжали свой неумолчный звон. Ему хотелось что-то сказать про лунный свет и звезды, но он не мог вымолвить ни слова. Сейчас на свете не было ничего, кроме ее теплого дышащего тела рядом с ним.
— Я всегда это знал, — прошептал он. — Ты моя жена.
Она осторожно высвободилась из его рук и сказала:
— Еще нет. Я должна подождать, пока Бапу даст согласие.
— Как ты его получишь?
— Напишу ему завтра.
— А если он не разрешит?
— Тогда ты женишься на другой.
— Разве я тебе не нравлюсь? Скажи мне… Скажи мне… — твердил он, словно в лихорадке.
Она чувствовала, как дрожит его тело.
— Тогда я бы сюда не приходила и не виделась с тобой.
— Разве Махатмаджи не знает об этом?
— Нет. Его помыслы слишком чисты, чтобы думать, будто что-то не так…
— Что не так?
— Все это нехорошо… мы… нам не следовало… Я… я… — всхлипывала она. — Не знаю, что Бапу будет теперь обо мне думать. Я… должна… написать ему о том, что случилось.
Он никогда не видел ее такой юной и слабой. На миг он ощутил удовлетворение от того, что сломил ее волю, усмирил ее гордость. И с вызовом произнес:
— Бапуджи ничего не скажет. Он поймет. Он знает чувства людей, не беспокойся. В любви нет ничего плохого. Мы с тобой заключили брак.
— Когда?
— В первый же день, как я тебя увидел.
— Этого недостаточно. Я не могу выйти замуж без согласия Бапу.
Но он не мог больше ждать.
— Мы поженимся сию же минуту, — поклялся он.
И втащил ее за руку во внутреннее святилище. Он забегал, лихорадочно подготавливая все необходимое. Зажег светильник и поставил его перед изображением божества, у которого были отбиты руки и нос, но в чьих глазах по-прежнему светилось благоволение. Выбежал во двор и вернулся с пучком цветов и листьев, которые возложил к основанию пьедестала. Сорвал нить со своей прялки и сказал:
— У тебя не может быть более святого тали, чем эта нить, и более священного жреца, чем этот бог.
Но она легонько отстранилась, когда он попытался обвязать нить вокруг ее шеи.
Она заговорила, и в голосе ее зазвучала внезапная твердость.
— Знай же, Шрирам. Если б я не верила в тебя, я бы не приходила сюда снова и снова.
Он не понимал, зачем она это говорит. Ее слова его озадачили. К чему все это? Возможно, она вдруг вспомнила, что должна выйти за Горпада или еще кого-то. Ну да, теперь его осенило: случалось, она обменивалась с Горпадом многозначительным взглядом. Тоже выбрала себе муженька! Грубого, как наждак!
Его пронзила ревность, и он сказал:
— Поклянись перед этим божеством, что ты ни за кого, кроме меня, не выйдешь.
— Да, если я вообще выйду замуж — и если Бапу согласится, запомни!
— Бапу! Бапу!
Его охватило отчаяние. Он простонал:
— Он слишком велик, чтобы беспокоиться о нас. Не приставай к нему с нашими делами.
