Когда строительство канала было закончено, Нарцисс перед тем, как будет пробита последняя перемычка и воды озера хлынут в канал, устроил для императора невиданного размаха празднество. Клавдий пожелал, чтобы военные корабли вели на озере настоящий морской бой. Большие суда с двумя и тремя ярусами весел либо тащили от моря волоком по земле, либо строили прямо на месте. Для судов этих требовалось в общей сложности девятнадцать тысяч человек экипажа. Чтобы набрать такое количество людей, Клавдий отворил двери тюрем и разрешил вербовать самых сильных и крепких из строителей канала. Чтобы предотвратить попытки бегства отдельных матросов или даже целых экипажей, Нарцисс по всему берегу озера расставил лодки с рассаженными в них стрелками, задачей которых было не оставить в живых ни одного беглеца.
Помимо судов с набранными наспех экипажами, на озеро прибыли и профессиональные моряки, а также отряд преторианцев. Их корабли были оснащены катапультами, обеспечивавшими им явное и огромное преимущество. Присутствие гладиаторов было предусмотрено Нарциссом для того, чтобы продемонстрировать рукопашные схватки на корабельных палубах. Кульминацией выступления гладиаторов должна была стать повторная схватка между Пугнаксом и Вителлием.
Пощада, дарованная Вителлию Мессалиной, вынесенный ему приговор и спасение его весталкой Туллией привлекли к юноше интерес обожавших посплетничать римлян. То, что он попросил у весталки не золота и не денег, а право на повторную схватку со знаменитым Пугнаксом, привело римлян в восторг. Уже поэтому все симпатии были на стороне Вителлия, хотя мало кто верил в его победу.
Еще за пару дней до празднества римляне и жители окрестных мест начали прибывать, занимая места на окружающих озеро холмах или устраиваясь поудобнее в палатках и под навесами, куда приглашали приезжих крикливые зазывалы. На одежду, украшения и разные безделушки избалованные римляне выменивали у местных жителей продукты, потому что положение с продовольствием в столице вновь стало критическим. Многие из кораблей, на которых отправлялись изгнанные из Рима иудеи, так и не достигли портов назначения по никому достоверно не известным причинам. То ли их застигла буря, то ли они были захвачены не по доброй воле оказавшимися на их борту пассажирами. Как бы то ни было, флот, доставлявший в Рим зерно, сократился до одной трети своей обычной численности. Чтобы избежать беспорядков, Клавдий воспользовался испытанным рецептом — устроил грандиозный праздник.
Усеянные людьми холмы вокруг озера напоминали сейчас огромный, переполненный амфитеатр цирка. Разносчики продавали разлитый по глиняным кружкам ледяной лимонад, торговцы птицей из деревень Кампании — жареных цыплят, и жирный чад поднимался над кострами продавцов рыбы. Шлюхи, промышлявшие возле Большого цирка, сменили рабочие места и предлагали свои услуги прямо на зеленой травке. Возмущенные жены буквально кулаками отгоняли их от своих мужей. Кустов, окружавших озеро, не хватало, а потому непристойные, сопровождавшиеся вульгарными воплями сцены разыгрывались временами прямо у всех на глазах.
Звук фанфар возвестил о прибытии императора. Окруженный тридцатью преторианцами, бесцеремонно расшвыривавшими в стороны мешавшую проходу толпу, он направился к богато украшенной трибуне, воздвигнутой на самом берегу озера. На Клавдии была роскошная алая с золотой каймой мантия полководца, но лысая голова и неуверенная походка выдавали его возраст. Совсем иначе выглядела шедшая рядом с ним жена, Агриппина.
В полупрозрачном, расшитом золотом одеянии, с гладко зачесанными, падающими на шею волосами, она не давала вежливо аплодирующей публике никаких поводов сомневаться, кому принадлежит реальная власть в стране. Агриппина улыбалась собравшейся толпе, хотя вряд ли хоть кто-нибудь отвечал на ее улыбку.
Почетная трибуна вмещала около тысячи зрителей — сенаторов, жрецов и высших чиновников, всегда занимавших привилегированные места в театрах и цирках. Ни от кого не ускользнуло то, что сигнал к началу игр подал не император, а Агриппина. Под оглушительный рев литавр и труб пятьдесят снабженных носовыми таранами судов двинулись навстречу друг другу. Надсмотрщики хлестали рабов, сидевших за расположенными где в два, а где и в три яруса веслами. Окровавленные бичи разрывали кожу прикованных к скамьям гребцов, оставляя на ней неизгладимые шрамы. Над озером разносились резкие выкрики команд. Суда набирали скорость, а возбужденная публика продолжала кричать: «Citius, citius… быстрее, быстрее!»
Таран одной из трирем с громким треском врезался в корпус идущего ей навстречу судна. Хлынувшая в пробоину вода заставляла корабль крениться все больше, увлекая за собой и сцепившееся с ним атакующее судно. Теперь сталкиваться начали и другие суда. Некоторые из них при этом переворачивались, и слышны были отчаянные крики уходящих под воду прикованных к скамьям рабов. В одном месте сошлись в схватке двадцать, по меньшей мере, судов. Их команды дрались друг с другом короткими мечами, шестами и веслами, сбрасывая противников в воду или рубя руки гребцам, чтобы лишить вражеское судно маневренности. Крики и стоны не доносились до берега, потому что рев возбужденных зрителей перекрывал звуки боя.
Откуда-то в гущу сцепившихся кораблей полетел зажженный факел. Через несколько секунд пламя охватило их, и вот уже первое судно, окутанное дымом, повалилось набок и с громким шипением исчезло под водой, тут же начавшей приобретать рыжевато-красный оттенок. Между обломками на поверхность всплывали трупы с раскинутыми в агонии руками. Тех, кто пытался спастись, доплыв до совсем близкого берега, встречали расставленные там дозорные. Не давая выбраться из воды, они били несчастных ногами или кололи копьями до тех пор, пока те не переставали подавать признаки жизни.
Пока на воде разыгрывался морской бой, под трибуной, там, где располагались оружейная и раздевалка гладиаторов, встретились два человека, вот уже несколько месяцев не видевшие друг друга, — Вителлий и Пугнакс.
Пугнакс ушел из школы гладиаторов, разочарованный, судя по всему, тем, что после казни Сульпиция Руфуса не был назначен его преемником. Одержав двадцать одну победу, он многократно завоевал себе право на свободу, так что уйти из школы мог в любую минуту. Злые языки распространяли слух о том, что за показания, данные во время процесса против заговорщиков, Пугнакс получил вознаграждение в целых сто тысяч сестерциев. Тем не менее брошенный Вителлием вызов задел Пугнакса за живое. Отказаться от него означало приобрести репутацию труса. Нет, отклонить этот вызов Пугнакс не мог!
Получив неожиданное помилование, Вителлий возвратился в школу гладиаторов. Лентул, новый ее руководитель, сумел мастерски смягчить напряжение, существовавшее в отношениях между внезапно завоевавшим всеобщую популярность молодым гладиатором и его более опытными коллегами. Вителлию приходилось старательно, как никогда раньше, упражняться во всех видах боя и доказывать свое мужество, участвуя в схватках с альпийскими медведями и привезенными из Фракии рысями. Теперь, нарастив мускулы, словно у кельтского раба, он начал выделяться даже в кулачных боях.
Сейчас Пугнакс остановился, извлек обезглавленного, но все еще трепыхающегося петуха и бросил его под ноги Вителлию.
— Эта птица принесет тебе несчастье, — не разжимая губ, прошипел Пугнакс.
Вителлий отступил на шаг, с недоумением глядя на околевавшую птицу. Затем он поднял голову, с холодной ненавистью посмотрел на Пугнакса и, не произнеся ни слова, плюнул ему в лицо.
— Я тебе все кости переломаю, гадина! — крикнул Пугнакс, бросаясь к Вителлию. Юноша, однако, сумел выскользнуть из захвата выведенного из себя противника.
Рабы, в обязанности которых входило натирать маслом тела гладиаторов, развели соперников по разным углам, чтобы подготовить их к бою.
— Он вне себя от ярости, — сказал секундант Вителлия. — Будь осторожен!
— Его ярость — мой лучший союзник, — спокойно ответил молодой гладиатор. — На арене победу завоевывают не криком, а головой.
Раб одобрительно хлопнул его по плечу.
— Ты победишь, Вителлий. Справедливость победит!
— Да, — ответил Вителлий. — Я не жалею, что вызвал его на поединок.
Трибуна так дрожала от топанья и неистового рева зрителей, что опоры ее, казалось, готовы были вот-вот рухнуть. Рабы, охранявшие оружие гладиаторов, с опаской поглядывали на балки перекрытия.
Вителлий выступал в роли фракийца, а Пугнакс — самнита. Такой вид поединка больше всего нравился императору Клавдию. Различное вооружение фракийцев и самнитов требовало применения ими совершенно разных техник ведения боя.
Самниты сражались в тяжелых доспехах, вооруженные короткими прямыми мечами. Фракийцы дрались кривыми саблями, а из доспехов на них были только защищающие голову шлемы. Правда, правую руку у них в какой-то мере защищала плотная повязка, а ноги были прикрыты кожаными пластинами. У самнитов такой пластиной была прикрыта только левая нога. В то время как самниты могли прикрываться высокими тяжелыми щитами, щиты фракийцев были круглыми и маленькими. Лучшей защитой для фракийцев была их относительно большая подвижность.
