Еще никогда рука мужчины не касалась посвященной богам девушки. Вителлий ощутил непреодолимое желание приласкать это чистое тело. Он погладил шею и грудь девушки, а затем, мгновение поколебавшись, просунул руку между ее сомкнутыми бедрами. Ощущение было такое, словно он прикоснулся к прохладному шелку.
Вителлий отшатнулся было, когда Туллия схватила его за запястье. Он хотел убрать руку, но Туллия продолжала удерживать ее.
— Туллия… — растерянно прошептал Вителлий.
Губы весталки приоткрылись, но не произнесли ни слова. Она просто смотрела на Вителлия и молчала.
— Туллия, — повторил гладиатор, — прости меня. Я забылся. Прости!
— Тут нечего прощать, — прошептала Туллия, притягивая к себе голову юноши. — Чувство, с которым я никогда еще не сталкивалась, заставляет меня забыть обо всем. Назови его любовью или вожделением, но я не могу ему сопротивляться. Это чувство сильнее меня.
— Ты дала клятву… — возразил Вителлий.
— Не я дала ее, — перебила Туллия. — Это сделали мои родители, посвящая меня в весталки ради почета и видов на будущее…
— Тише, — прошептал Вителлий, с тревогой вглядываясь в полутьму помещения. — Мне кажется, я слышу шаги.
Туллия лишь крепче прижала его к себе. Гладиатор чувствовал, как она трепещет. Она нежно обняла его за шею, и он, сдавшись, осторожно накрыл собою ее мраморно-белое тело. Одновременно колено Туллии скользнуло между бедрами Вителлия и коснулось его.
Они забыли об угрозе, нависшей над их жизнями, и перестали слышать треск балок. Закрыв глаза, они слышали только прерывистое дыхание друг друга. Их поначалу предельно нежные ласки становились все более неистовыми и бурными.
Трибуна могла рухнуть, но в тот момент, когда Вителлий вошел в нежное лоно девушки, ему это было совершенно безразлично. Туллия негромко вскрикнула, ее тело изогнулось дугой. Вителлий вновь прижал ее к скамье, и они начали двигаться в полном напряжения ритме, унесшем их в иной, лежащий за пределами сознания мир.
Когда они с трудом, как после глубокого сна, пришли в себя, перед ними возвышалась широкоплечая фигура центуриона. Он стоял, зажав шлем под мышкой и покачивая правой ногой.
— Уж не Туллия ли это, младшая из весталок? — спросил он ехидно.
Девушка и гладиатор молча смотрели на него. Первым пришел в себя Вителлий.
— Откуда ты ее знаешь?
— Шестерых весталок знает каждый римлянин. Получше, чем консулов — те ведь меняются каждый год.
Туллия лихорадочными движениями пыталась накинуть на себя одежду. Вителлий поднялся.
— Тебе лучше повернуться, уйти и забыть о том, что ты здесь видел!
— Не знаю, смогу ли я забыть такое. Весталка, отдающаяся гладиатору… Вы оба знаете, что весталке за это положена смерть.
— Молчи! — крикнул Вителлий. — Ты ничего не видел. Никто не поверит твоему свидетельству.
— Ха, — засмеялся центурион, — мне стоит только выйти и привести сюда…
Прыгнув, Вителлий схватил воина за горло и сжал так, что лицо того начало приобретать багрово-красный оттенок. В последний момент центуриону удалось все-таки выхватить меч и прижать его острие к животу Вителлия.
— Нет!
Комнатка, казалось, вздрогнула от пронзительного вскрика Туллии. Вителлий сделал шаг назад.
— Так просто меня в Гадес не отправишь, — ухмыльнулся центурион, дотрагиваясь кончиком меча до подбородка Вителлия. — Сейчас я мог бы убить тебя. Но зачем мне это? Во что ты ценишь жизнь свою и этой весталки?
Вителлий, который был совершенно безоружен, бросил центуриону кошель с деньгами, полученными за сегодняшнюю победу.
— Получи. Это то, что я сумел сегодня заработать, — пятьсот сестерциев. За эти деньги тебе пришлось бы служить целый год. Надеюсь, этого достаточно!
— Для начала, — сухо проговорил центурион, убрав наконец меч. — Тебе придется заплатить мне, центуриону Манлию, еще ровно столько же! — прошипел он, пятясь с обнаженным мечом к выходу. — Даю тебе три дня времени. Найдешь меня в военном лагере по дороге в Остию. Если денег не будет, можешь заказывать место для похорон жрицы Туллии. Ты ведь знаешь, наверное, что весталок хоронят живыми?
Когда вымогатель удалился, Вителлий и Туллия упали друг другу в объятия. Туллия плакала, да и у гладиатора слезы стояли в глазах.
— Пойдем, — сказал он. — Пойдем, пока эта трибуна еще не рухнула!
И Вителлий положил руку на нежные плечи девушки.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Два привратника встретили Вителлия у ворот виллы и проводили его по кипарисовой аллее к главному зданию. Вдоль дорожки стояли сверкающие беломраморные статуи — в разительном контрасте с вековыми, изборожденными трещинами, серыми стволами деревьев. Уже издалека слышен был плеск воды в Нимфеуме — окруженном колоннами фонтане, бассейн которого был отделан небесно-голубой плиткой и соревновался с самим солнцем блеском и отбрасываемыми яркими бликами. Вот так, стало быть, живет Ферорас, один из богатейших судовладельцев и банкиров Рима, в Тибуре, городке вилл, расположенном неподалеку от столицы. За долиной Арно виден был выделяющийся на фоне зелени силуэт выстроенного в коринфском стиле храма Весты. А пронзительный стрекот цикад в предвечерние часы казался гимном восхищения красотой природы и собранных здесь Ферорасом произведений искусства.
Вителлий не мог прийти в себя от изумления. Куда бы он ни взглянул, его поражали все новые чудеса. Цапли и фламинго с подрезанными крыльями разгуливали между искрящимися порфировыми вазами, сверкающей гладью бассейна и великолепными колоннами. В громадных алебастровых ваннах, покоившихся на спинах сказочных животных, плавали белые кувшинки и ярко расцвеченные золотые рыбки. Вытянутое в длину здание, из которого навстречу Вителлию вышел Ферорас, было отделано оранжевато-красным гранитом.
— Я рад, что ты принял мое приглашение. — Ферорас дружески обнял Вителлия за плечи. — Многие римляне, без сомнения, ищут в эти дни твоего общества.
— Приветствую и благодарю тебя, благородный Ферорас! Еще никогда в жизни мне не приходилось видеть такой прекрасной, с таким вкусом устроенной виллы. Я с изумлением вижу, что ты знаешь толк не только в презренном металле, но и в благородном искусстве. Поверь мне, я безмерно восхищен.
Почти лысый — лишь с венчиком темных волос и широкой окладистой бородой — Ферорас рассмеялся.
— Многие убеждены, что, обращаясь с деньгами, человек теряет способность ценить искусство. Все обстоит как раз наоборот. Именно деньги дают независимость искусству. Не будь у Горация, Вергилия и Проперция поддержки Мецената, мы не имели бы ни «Сатир», ни «Энеиды», ни «Цинтии». Даже Фидий нуждался в Перикле… Пройдем, однако, в дом. Моя жена и Тертулла, моя дочь, хотели бы познакомиться с тобой.
Миновав портик, они прошли в отделанный белым мрамором атриум. В подчеркнуто простой обстановке помещения взгляд невольно скользил вверх, к потолку, где был изображен идиллический ландшафт с резвящимися на нем нимфами и фавнами. Вся картина была выдержана в зеленых и синих тонах. За выходом из атриума располагался виридарий, напоминавший размерами скорее ботанический сад, чем цветник. Глаза наслаждались яркими красками экзотических растений, уши ласкало пение невиданных пестрых птиц. Вот так, должно быть, живут боги, подумал Вителлий.
В тени веерной пальмы гостя ожидали жена и дочь Ферораса, окруженные роем рабынь, ухаживавших за ними с таким рвением, какого никогда не смогла бы дождаться Мессалина.
— Наш дорогой гость Вителлий, — представил Ферорас молодого гладиатора. — Вы хотели его видеть, и вот он здесь!
Мариамна, жена банкира, была красавицей средних лет, ухоженной и величественной, чем-то напоминавшей греческую гетеру. Тертулла, ее дочь, примерно того же возраста, что и Вителлий, была отнюдь не дурна собой, но явно страдала от сознания, что до красоты матери ей все-таки далеко.
— Правду говоря, — сказал Ферорас после того, как Вителлий произнес все положенные учтивые комплименты, — они обе сгорали от желания познакомиться с тобой и прожужжали мне об этом все уши. Надеюсь, ты еще не раскаиваешься в том, что принял мое приглашение.
— Я в восторге, — ответил Вителлий, — и боюсь только обмануть ваши ожидания. Я всего лишь молодой гладиатор, и если уж кого-то можно назвать зеленым новичком, так это меня.
— Достойная уважения скромность, но сегодня весь Рим говорит о тебе! — Ферорас протянул Вителлию бокал вина. — Рассказывают, что ты был приговорен к смерти, хотя и не принимал участия в заговоре против Клавдия. Пугнакс донес на тебя, потому что…
Тертулла перебила отца:
— Другие же утверждают, что тебя видели входившим в дом Мессалины.
— В городе бездельников можно не удивляться тому, что один слух идет по пятам за другим, — сказал Вителлий. — У множества людей сплетни — любимейшее из развлечений, они без них просто жить не могут. Что касается меня, то доля правды в них есть. Я и впрямь был в доме Мессалины, хотя привели меня туда силой. Как бы то ни было, я не участвовал в заговоре и ничего не знал о нем. Клянусь в этом моей правой рукой!
