Советник как будто задумался. Подливаю масла в огонь:
– Теперь понимаете, откуда столько жандармов на улицах?
– Вздор, Генрих, – Миллер слегка поморщился. – Но пусть бы даже и так… Помнится, тогда ему помогли. А кто его поддержит сейчас? Горожане вздернут на ближайшем фонаре любого, кто заикнется об убийстве дракона.
О, да. Выгоду мы извлекать научились. Достаточно вернуть окну прозрачность, и она вновь станет ясна, как день. Выгода живет в каждой сувенирной лавке, в виде статуэток дракона и его бюстов в человеческом облике. Ее аромат витает в каждой Kneipe[2], где подают пиво «Старый дра» и фирменную колбасу «драконий палец». Выгода смотрит на вас над каждым водостоком глазами горгулий, стилизованных под ящеров. Она у вас под ногами, ибо на мостовой вы ступаете по силуэтам дракончиков, как в Гаммельне ступают по высеченным контурам крыс.
Выгода начинается с того, что в Европе осталось всего два города-государства.
Мы и Ватикан.
– А главное, – подытоживает советник, – какой у него теперь может быть повод? Неужели свадьба? Смешно!
Действительно, женитьба дракона на девственнице сейчас такая же «надежная» опора для подвига, как люк под ногами висельника. Ибо нет ни женитьбы, ни дракона, ни даже девственницы. Брак, хотя и вполне официален, но сугубо формален и аннулируется через одиннадцать месяцев, незадолго до новой свадьбы. Тихая процедура развода в городской ратуше собирает куда меньше репортеров и почти ни одного туриста. Супруг на ней никогда не присутствует. Невесты вообще видят его несколько раз за все время брака, на официальных приемах, и только в человеческом облике, что бы они там ни говорили в интервью и ни писали в мемуарах. Я-то это точно знаю, и Миллер тоже. Зато никто не умеет снять столько пенок с обычая, как современные драконихи. Пожизненные алименты – это еще свадебные цветочки. У меня в кабинете есть специальная полка, забитая бестселлерами на десятках языков. «Год со звероящером», «Интимные тайны во дворце холодной крови» и все такое прочее.
Эльза – самое популярное женское имя в городе и окрестностях. Ежегодный кастинг собирает претенденток со всей Европы и немалое количество из стран Азии. Многим приходится отказывать. Реалити-шоу «Ты – невеста дракона» продержалось на первом месте чартов два сезона. А потом тихо зависло в одном ряду с бесконечными банальными выборами разнообразных «мисс», кое-как позволяя продюсерам заработать – в основном, на последующих благотворительных турне драконьих жен.
Миллер, между прочим, женат на одной из бывших. Уже двадцать лет, если верить досье. Трое детей.
Впрочем, для покушений на старика повод найдется всегда. Хотя бы простое тщеславие. Первый раз в него стреляли уже через несколько дней после открытия города в конце прошлого века. Тот бедолага всего лишь хотел прославиться. Когда вышел из тюрьмы, тоже написал бестселлер. Сейчас, правда, коротает свои дни в психиатрической лечебнице, на почве мании величия.
В среднем, мы имеем одно покушение раз в два года. Потому и держим такой штат жандармов. Но никто и никогда, со времен Ланцелота, не старался убить дракона в его настоящем обличии. Только в человеческом.
– Знаете, Франц, а вы правы. Вряд ли Ланцелота, даже если он не легенда, привлечет именно свадьба. Кстати, о легендах… Мне приходится изучать наш городской фольклор. Слышали, к примеру, что никакого дракона нет?
– Как это – нет?
– А вот так! Был когда-то, никто не спорит. Но давно уже издох. А препарированный труп хранится где-то в подвалах Института.
– А как же церемонии, хроника?
– На церемониях подставное лицо. Никто не знает, как на самом деле должен выглядеть дракон. У него ведь нет постоянного образа. А кинохроника – подделка.
– Но канцелярия…
– Мы все тут врем, в канцелярии. И горожане врут. Даже невесты выходят замуж за несуществующего ящера и тоже потом врут. Куда мы без него, кому нужны? Если бы дракона не было, его стоило бы выдумать.
– Абсурд, – у Миллера неприятная улыбка крокодила. – Мы-то знаем, что он реален.
– Ничего не меняет! Когда-то давно утописты мечтали: убьем дракона и освободим людей. Поумневшие говорили: убить придется в каждом. И хоть бы кто объяснил, как жить без него. Проще оказалось его приручить. Сделать человечнее, что ли… Или нет, демократичнее. Раз уж все равно принимает человеческий облик. Это, кстати, объясняет, откуда он взялся снова, когда его первый раз убили. Если горожанам нужен дракон, они его из-под земли достанут.
– Этот, говорят, последний.
– Последнего не будет, пока жив хоть один человек.
– Генрих, вы меня вызвали для философской беседы?
– В некотором роде, Франц. Хотел именно с вами поделиться одной догадкой… Знаете, почему драконов больше не осталось? Я вовсе не думаю, что они естественным образом вымерли, с их-то способностями. И перебить их всех не могли, Ланцелот – это куда больший реликт. Я думаю, когда-то звероящеры были обычными безмозглыми тварями, как все динозавры. Только они умели лучше других приспосабливаться, мимикрировать. И когда появились теплокровные люди, с их выживаемостью, их возможностью думать, то драконы мимикрировали и под этот новый вид. Они тоже стали разумными. Научились превращаться в людей. Поэтому во многих из нас течет кровь дракона, а мы об этом даже не подозреваем.
Пристально смотрю на Миллера. Тот отвечает непроницаемым взглядом.
Продолжаю:
– Наш старик отличается только тем, что не потерял способности превращаться обратно. А может, уже потерял.
– Что за фантазия!..
– Сколько лет мы не видели его с крыльями? Сколько лет он ни разу не вылетал из дворца? Наши ветеринары стали теоретиками! В прошлом году на свадебной церемонии он должен был поджечь своим огнем запальный шнур для фейерверка. И не смог! Вместо огня выпустил только дым. Дракон слишком долго жил рядом с людьми, Франц. Сначала он просто носил личину. А потом человечность начала разъедать его изнутри, как раковая опухоль. Нет, конечно, человеком с большой буквы он не стал. Заурядным обывателем – потому что всегда жил среди таких. К тому же приспосабливаться надо было и дальше – вот он и приспособился к науке, цивилизации и правам человека.
– Генрих, я не пойму, зачем вся эта… занимательная палеонтология?
– Поймете. Поймете, господин дракон.
Я опускаю руку на подлокотник кресла. Как бы невзначай, но поближе к пистолету.
Миллер сидит неподвижно. Даже не меняет выражения лица.
– У вас странный юмор, Генрих.
– Бросьте. Когда я говорил, что разговор конфиденциален, это была правда. Мы отрезаны от внешнего мира. Как будто на Луне.
– Вряд ли «старик» обрадуется, что его личный секретарь сошел с ума. Это у вас на почве навязчивой идеи о Ланцелоте?
– Хорошо, Миллер. Я перечислю, где ваша мимикрия дала сбой. Начиная с того, что советников когда-то давно вдруг перестали приглашать на аудиенции с драконом в присутствии посторонних. Даже на свадьбу, по странной традиции, никто из вас не приходит. Весь мир театр, Франц. А в «Короле Лире», если помните, шут и Корделия никогда не появляются в одной сцене. Потому что в труппе у Шекспира их играл один и тот же мальчик…
Подробно рассказываю, только пропускаю имена.
– Генрих, вы говорите, третья голова живет в миру под маской своего советника? Этакий Дракон-аль-Рашид? А почему две другие не загрызли ее от зависти?
– Сознание дракона едино. И в нормальном виде, и в гуманоидном. Доказано особым отделом нашего Института. Вы им сами позволили себя изучать. Головы работают как полушария человеческого мозга. При необходимости одна может целиком заменить остальные. К тому же первая голова, кажется, практически утратила свои функции после того давнего боя с Ланцелотом, две другие оправились. Но на людях появляется все время одна и та же. Один и тот же облик.
– Только зачем это дракону?
– Все еще играете… Франц. У меня есть только гипотеза. Вы не просто научились превращаться в человека. Вы его в себе вырастили. Дракону просто понравилось быть таким. Он не учел того, что люди с годами меняются, и сам изменился. Завел семью, воспитывает детей. Обычная жизнь, никакого всеобщего преклонения, которое ему так надоело. И он стал просто советником Миллером. Самая незаметная немецкая фамилия.
Советник опять сует руку за пазуху. Некоторое время шарит там, а затем достает… сигару. Кончик срубает мизинцем, на секунду выпустив коготь.
Вынимаю зажигалку и запускаю по столу к Миллеру.
– Благодарю, – тот щелкает колесиком. Я еще не видел советника с какими бы то ни было курительными приборами. – Итак, Генрих, вы заманили меня сюда, и что вы хотите?
– Хочу убить вас. Более того, уже убил.
Всего лишь на полсекунды мне кажется, что зрачки советника стали вертикальными.
– На самом деле наша беседа нужна была только для одного. Чтобы вас немного задержать. Простите, Франц. По официальной версии, я вызвал вас, чтобы лично сообщить о печальном известии. А пока мы беседовали, об этом узнали все горожане. В канцелярию уже наверняка подтягиваются журналисты. Дело в том, что утром старик умер. Вернее, исчез. Ушел умирать от старости.
