с детства картины навевали щемящую грусть…
Не тогда ли и зародился замысел следующей книги Марко Вовчка — «Рассказов из русского народного быта»?
…Недели за две до отъезда она писала мужу: «Жду письма от пана Палия[8]. Увидеть бы его еще хоть один-единственный раз! Да что это я говорю, увидеть-то увижу, это уж наверняка. Живы будем, так увидимся, а мне так хотелось бы увидеть его теперь, по дороге домой».
Кулиш выполнил обещание: прислал письмо и назначил свидание где-то на полпути между Орлом и Борзной. После этой дорожной встречи они не виделись больше двух лет.
Ободренная похвалами Кулиша, полная свежих впечатлений и новых замыслов, Мария Александровна вернулась в Не-миров и немедленно взялась за работу.
ПОДВИГ жизни
Конец 1857-го и весь следующий год были заполнены неустанным творческим трудом. Кроме шести рассказов на русском языке, составивших новый сборник, Марко Вовчок написала «Институтку», приступила к «Гайдамакам» и продолжила серию украинских «оповідань», набросав вчерне «Ледащицу» и «Пройдисвет».
В Немирове начинается и переводческая деятельность. Писательница перевела на русский язык свои «Народні оповідання» и послала их в «Русский вестник» — тогда еще либеральный журнал.
Восемь рассказов из одиннадцати были напечатаны летом 1858 года в сопровождении редакционной заметки: «Они отличаются необыкновенной прелестью и свежестью народной малороссийской речи и удивительной художественностью в воспроизведении народных чувствований и быта. Автор, сам Марко Вовчок, взялся переложить их для нашего журнала на великорусское наречие… Переложение автора сохраняет прелесть подлинника. Как увидят читатели, он сумел в формах великорусской речи сохранить колорит малороссийского рассказа».
В этих словах есть известное преувеличение. Первые авторские переводы были еще далеки от совершенства — изобиловали украинизмами и неравноценными лексическими заменами. Заметны и следы спешки и неопытность молодой переводчицы. Окончательный русский текст «Народних оповідань» подготовил для отдельного издания И. С. Тургенев. К тому же наиболее яркие и острые рассказы — «Гориину», «Одарку» и «Козачку» — редактор «Русского вестника» Катков печатать отказался, а когда в начале 1859 года все же рискнул поместить «Козачку», это вызвало замешательство и тревогу в цензурных инстанциях, о чем писал в своем дневнике цензор Никитенко.
Факт поистине знаменательный! Не успели еще украинские читатели проникнуться поэтической прелестью и осознать в полной мере общественное значение рассказов Марко Вовчка, как новое имя засверкало и в русской литературе.
И в дальнейшем почти все свои украинские рассказы и повести Марко Вовчок печатала в двух вариантах, чаще всего сначала на русском, а потом (в силу цензурных и издательских трудностей) на украинском языке.
С самого начала она выступила как литератор, если можно так выразиться, двуязычный. Произведения Марко Вовчка становились достоянием не одной, а сразу двух национальных литератур, утверждая тем самым единство освободительных стремлений, духовную близость и родственные связи двух братских народов.
В тот период все украинские деятели, не исключая Шевченко и Кулиша, писали на обоих языках. Украинская проза была еще в стадии становления. Во всяком случае, нельзя объяснять лишь опасениями перлюстрации тот факт, что крупнейшие литераторы Украины вели тогда дневниковые записи, деловую и личную переписку не только на родном, но и на русском языке. Делались даже попытки, конечно не увенчавшиеся успехом, выработать искусственно некий усредненный украинско-русский диалект. И. С. Тургенев рассказывает в своих воспоминаниях о Шевченко, что он «не шутя стал носиться с мыслью создать нечто новое, небывалое, ему одному возможное — а именно: поэму на таком языке, который был бы одинаково понятен русскому и малороссу…». Но когда Тургенев спросил Тараса Григорьевича: «Какого автора мне следует читать, чтобы поскорее выучиться малороссийскому языку?» — тот с живостью отвечал: «Марко Вовчка! он один владеет нашей речью!»
Между тем еще при жизни Шевченко начались разговоры об «отступничестве» Марко Вовчка. Сама она не считала себя вправе писать только по-украински, потому что, по ее словам, «неволя — рабство, с которым надо бороться, в России везде одинаково». И не кто иной, как Шевченко, ответил на брошенное писательнице обвинение в том, что, выступив с русскими рассказами, она будто бы «изменила Украине»: «А пусть Марко Вовчок пишет хоть по-самоедски, — лишь бы в его писаниях была правда!»
Суровой жизненной правдой овеяны «Рассказы из русского народного быта». Написаны они в той же сказовой манере, выдержаны в том же стилевом ключе, что и украинские. Только источником изобразительных средств служит не украинский, а русский фольклор — народные песни, пословицы, поговорки преимущественно Орловской губернии. Нужно было обладать богатейшей памятью и поразительным чувством слова, чтобы, живя долгое время на Украине и укоренившись на ее почве, воспроизвести с такой точностью этнографический колорит русской деревни и своеобразие орловско-тульского говора.
Щедрая образность простонародной речи рассказчицы-крестьянки, умение автора полностью скрыться за ее личностью, редкостная мелодичность ритмизованной прозы, задушевный тон изложения — все это знакомо нам по украинским «оповіданням». Но появляется и нечто новое, что позволило Д. И. Писареву заметить по поводу второго сборника рассказов Марко Вовчка: «Талант автора сделал так много шагов по пути развития, что критику приходится остановиться в раздумье, почесать себе затылок и с изумлением спросить: «Что же впереди-то будет? Чего еще натворит этот удивительный талант, так внезапно появившийся, разом занявший такое видное место и развивающийся не по дням, а по часам?»
По сравнению с первой книгой заметно усилился обличительный тон рассказов. В гамме настроений и чувств доминирует не тихая грусть и не щемящая душу скорбь, а ненависть к барскому произволу, отвращение к общественной системе, породившей «неволю-рабство». Раскрылись и новые художественные возможности Марко Вовчка.
Писательница тяготеет к более развернутой повествовательной форме. При одинаковом приблизительно объеме первый сборник содержит одиннадцать, второй — только шесть произведений. Рассказы становятся более пространными, а некоторые из них разрастаются в небольшие повести («Купеческая дочка», «Игрушечка»). Намечается развитие характеров, усложняются психологические коллизии, индивидуализируются образы центральных персонажей. Художественно-речевые средства подчинены еще фольклорной традиции, между тем как фабула все больше от нее отходит.
Здесь рубеж, отдаляющий старую манеру от новой. Чувствуется движение от лирики к эпосу.
Пожалуй, Только два рассказа — «Надежу» и «Катерину» — можно привязать к фольклорным прототипам. Первый— к лирическим песням о несчастной любви девушки и парня, которая приводит обоих к гибели, когда он, не послушавшись голоса сердца, соглашается жениться на чужой, нелюбой. И второй — к циклу песен об одинокой девушке, оторванной от родного дома и тоскующей на чужбине.
Катерина принадлежит к числу сильных, свободолюбивых натур, каких немало встречается в рассказах Марко Вовчка. В горделивом упорстве этого цельного, несломленного характера Добролюбов видел выражение тех освободительных стремлений,
