службу. Подумаю я этак и доживу до конца года. Утешает меня, помогает мне эта думка, что не связаны у меня руки. «Это беда временная, не вечная», — думаю я тогда».
Лейтмотивом проходит та же мысль, что и в рассказах: любой оплачиваемый труд, как бы низко он ни ценился, возвышает человека над рабом.
Характер лютой помещицы обрисован с такой глубиной, что Шевченко сравнивал ее даже с шекспировскими персонажами. Легче всего, разумеется, заметить в этом сравнении гиперболу Но нужно прочесть «Институтку», чтобы понять, какое потрясающее впечатление производила она на современников в годы революционной ситуации.
«Народними оповіданнями», «Рассказами из русского народного быта» и повестью «Институтка» Марко Вовчок за неполных три года выполнила главное дело своей жизни. Если бы ее деятельность ограничилась Немировским периодом, то и этого было бы достаточно, чтобы имя Марко Вовчок осталось в истории литературы.
К двадцати пяти годам Мария Александровна Маркович достигла своего Монблана. Ее последующие произведения отличаются большей глубиной и зрелостью, шире по диапазону, разнообразнее по охвату жизненных явлений, но по объективному историческому значению и по силе воздействия на читателей затмевались первыми книгами.
Рассказы, созданные в юности, на протяжении полувека умножали ее прижизненную славу. Но в этом высшем творческом удовлетворении заключалась и трагедия Марко Вовчка. Ее романы и повести шестидесятых-семидесятых годов, стоившие неизмеримо больше труда и усилий, получили запоздалое признание — правда, еще при жизни писательницы.
Ее появление в литературе сравнивали с промелькнувшей кометой, с ослепительным фейерверком, с внезапно вспыхнувшей и быстро погасшей звездой. Но время показало, как опрометчивы были эти суждения.
Звезда Марко Вовчка зажглась на небосклоне ярким и сильным пламенем, на какой-то срок потускнела, чтобы потом разгореться еще сильнее, еще ярче и никогда не погаснуть.
НЕМИРОВСКИЙ ЭПИЛОГ
В Немирове писательница прочла первые критические отзывы на свои украинские рассказы.
Кулиш пропел ей дифирамб в статье «Взгляд на малороссийскую словесность по случаю выхода в свет книги «Народні оповідання» Марка Вовчка»: «Казалось, — писал он, — после Шевченка нечего было требовать больше от малороссийского языка; но г. Марко Вовчок рассыпал в своих рассказах такие богатства родного слова, что, я уверен, сам Шевченко придет в изумление» («Русский вестник», 1857, декабрь).
А Шевченко в это. время дожидался в Нижнем Новгороде «высочайшего разрешения» проживать в Петербурге под надзором полиции. Книга еще не вышла из типографии, когда Кулиш в письме от 26 ноября подзадорил его любопытство: «Увидишь, какие чудеса у нас творятся! От такого и камни завопят! Да разве это не чудо, чтобы россиянка преобразилась в украинку, да такие повести выдала, что и тебе, мой друже, пришлось бы в пору!»
Как назло, первая посылка пропала. Кулиш отправил вторую. «Прочтешь, так сразу помолодеешь», — утешал он поэта, повторявшего с нетерпением: «Рассказов Вовчка еще не получил…», «Шли мне поскорей своего Вовчка».
Книга прибыла только в середине февраля. «Какое возвышенно прекрасное создание эта женщина! Необходимо будет ей написать письмо и благодарить ее за доставленную радость чтением ее вдохновенной книги», — записал Шевченко в своем дневнике и поручил М… Лазаревскому узнать в типографии Кулиша адрес Марко Вовчка, чтобы «хоть письмом поблагодарить ее за сердечные, искренние «оповідання».
В марте 1858 года великий поэт после десятилетней солдатчины вернулся в Петербург.
Мария Александровна поселилась с Богдасиком в селе Коваливке, в семи верстах от Немирова, и продолжала там свои работы, поручив мужу вести деловую переписку по поводу новых изданий.
В письме от 7 мая Афанасий Васильевич просил, от ее имени Каменецкого показывать «пану Тарасу» все, что она будет присылать: «Пусть он проверит своими глазами и исправит своей рукой… Хорошо, если б он как-нибудь на досуге провел через свою руку и уже напечатанное, а вы бы переслали тот экземпляр Вовчку — на поучение и в знак наивысшей награды».
Редактировать Марко Вовчка Шевченко отказался. «Как можно к этому прикасаться! Это для меня источник истины и красоты», — отвечал он на просьбы приложить руку к ее творениям. В то же время он считал, что и Кулиш не должен вносить никаких изменений в эти поэтические рассказы: «Зачем она дает Кулишу исправлять свои писания! Он там все опрозит!»
Самолюбие Кулиша было уязвлено. Не скрывая раздражения, он писал из Мотроновки Каменецкому:
«С Тарасовыми сочинениями нечего спешить. Пускай сперва позволят. А когда позволят, пускай Тарас отнесется ко мне сам, а я набиваться с выправками не хочу, имея и у себя много работы.
Что же до Вовчка, то рука моя более к нему не прикоснется. Пускай сличает мою печать с своими оригиналами и выправляет по данным мною образцам художественной редакции. Если же в себе сомневается, то пусть ему помогут другие люди со вкусом. Я сделал для нового писателя так много, как никто никогда ни для кого нового и никому неведомого. Этого с него довольно. Не век же мне разрываться из великодушия».
Впрочем, не прошло и месяца, как Кулиш одумался. Нельзя было допустить, чтобы от него отшатнулись и Шевченко и Марко Вовчок — крупнейшие украинские писатели. В письме от 8 августа он сообщил Каменецкому, что послал Вовчку замечания на его перевод в «Русском вестнике».
И в дальнейшем Кулиш не снимал своей опеки. Осенью того же года он советовал сократить некоторые эпизоды и изменить финал «Панночки» («Институтка»), а заодно довольно бестактно высказывал А. В. Марковичу опасения, как бы у его жены не закружилась от похвал голова. — Неизвестно, воспользовалась ли она этими советами, когда дорабатывала свою повесть, но из ответного письма Афанасия (от 13 ноября 1858 г.) видно, что Мария Александровна с трудом решилась послать рукопись в Петербург — настолько была в ней не уверена. К счастью, опасения были напрасны: «Бессмертный Тарас, — по словам А. В. Марковича, — расхваливал красоты» и заявил, что «Панночка» влезла ему прямо в душу».
В предреформенный период сама расстановка литературных сил должна была сблизить Шевченко с Марко Вовчком. Они находились в разных концах России, но взаимные симпатии и заочная дружба крепли с каждым днем. Появление на Украине молодой талантливой писательницы, близкой ему по духу и направлению, вселяло в поэта новые надежды. Шевченко был очарован ее рассказами, считал ее своей сторонницей, называл нареченной дочерью.
Шевченко сердился, когда «Народні оповідання» сравнивали с деревенскими повестями Жорж Санд, которые раздражали его своей экзальтацией, мелодраматичностью, барским подходом к изображению крестьянской жизни. Зато в рассказах Марко Вовчка он видел неподдельную народность и не переставал восхищаться ее языком.
Расхождения с Кулишом были вызваны не только недоверием к его «непогрешимому вкусу»,
