class="p1">Хозяин затеребил бороду.
— Да уж известно, мужик… Ты-то, Иван Николаич, знашь Петру-то Отесова? Большак Максима…
— Веретенщика Максима, что ли?
— Вот-вот-вот, — закивал головой Перов, — вот его самого большак и есть. На военной службе по наукам до старшего унтера добился, а теперь вот за главного… Слава на губернию!
— Башковитый, видно, — заметил Маврин.
— До переворота он в волостном Совете был… Потом скрывался сам, а батьку-то его повесили на колодезном журавле каратели. За то он и мстит теперь белым.
Хозяин принялся передавать чашки с чаем. Хозяйка разливала, а он раздавал гостям.
— Уж извините за чай, — приговаривал он, — в город не ездим из-за бунта этого… И чай-самотравка, и табак-самосадка, и водка-самогонка… Сахарок вот от старого запасу.
Напившись чаю, гости опрокинули чашки на блюдца. Благодарствовали хозяина и хозяйку за руку.
— Спать-то небось на воле будете? — спросил хозяин. — На сеновале или в амбаре?
— Спать-то оно поспеется, — сказал Маврин, — надо б нам явиться к начальству…
— Понятно, не спать же приехали, — топтался на месте Карпей.
— Утро вечера мудренее, — сказал Морозов, — так что лучше всего поутру приступить к делу.
— Да сейчас и штабные небось на боковой. Керосину нету, огонь не вздуешь, — поддерживал Морозова хозяин.
— Нельзя опять же опрометью, — говорил Иван Николаевич, — допрежь надо принюхнуться, как и что тут… Не зная броду, не суйся в воду.
Так и решили заложники: переспать ночь у мельника, а наутро явиться в штаб.
Неспроста заехал Морозов к мельнику: свой человек Перов, один на один с ним можно и по душам потолковать.
— В горенку, что ль, пойдем? — сказал он, когда остались вдвоем.
Горенка у Перова была убрана под старожильскую горенку. На кровати до потолка навалены подушки, пол покрыт пестрыми шерстяными половиками.
— Окна-то надо прикрыть, — заметил Морозов тихо.
Смекнул Перов — к чему.
— Дома только свои — сору не вынесут.
За окном уже опускалась темень.
Темно становилось и в комнате.
Морозов прямо в пиджаке растянулся на кровати.
— Говоришь, мельница того?..
Перов только вздохнул. Подсел он к изголовью Морозова.
— Обсказывай начистую, — сказал Иван Николаевич, — много ли силы-то? — И для большей понятливости добавил: — Ноне сам знаешь: не приходится нашим-вашим. Приехал я не тебя проведать, хоть спасибо за хлеб-соль. Хочу самолично увериться в силе вашей. Давай толкуй.
— Правильно говоришь, — сказал Перов, — не приходится нашим-вашим, но мне вот приходится. Не по моей воле деется все, Иван Николаевич. К тебе, как заграничному гостю, сам я имею вопрос: ты обскажи, что творится на белом свете. — Будто тоже для понятливости добавил: — Живем мы, сам знаешь, в тайге. От бел света оторваны. Так что, Иван Николаевич, твой черед наперво толковать.
Морозов поднялся с кровати, в упор глянул на хозяина:
— Сыны с повстанцами?
— В том-то и загвоздка, что нет. Большак-то ведь до фельдфебеля добился у белых, но ума не набрался, — вздохнул Перов, — неаккуратные письма пишет. Ругает меня, родителя. Грозится. Будто по моей воле повстанье.
Иван Николаевич подошел к окну, уставился на темень.
— Силы-то много ли? — спросил он тихо.
— Тут бы, ежели спервоначалу, как повстали, так десяток оборуженных солдат порядок бы навел, — сказал Перов. — А вот затяжка… Со всех краев ведь все сюда валят: и призывные, которые в бегах, и советчики, которые скрываются… Теперь уже не одолеть милиции… Надо карателей…
Перов сбросил с кровати штук пять подушек, потом сволок на пол большую перину.
— Тут ляжем, — показал на пол, — там жарко будет…
Иван Николаевич сел на край перины, кряхтя начал разуваться.
— Оружье-то откуда? — шепотом спросил.
— А мало ли с германских позиций привезли с собой солдаты, — отвечал Перов. — Ты вот лучше спроси, откуда порох да пули.
Иван Николаевич вытянулся на перине, на ноги набросил байковое одеяло.
— Откуда, говоришь, порох?
Перов тоже улегся на перину.
— Завтра вот посмотрим мастерскую, — сказал он шепотом, — тут ведь из самого Питера мастера-то понаехали. На свет и бабочка летит. На черное комар садится… Из-за голоду мастера эти прикатили в Сибирь, ну их тут и застиг переворот… Теперь они вот и бунтуют мужиков. И порох сами начали производить…
— В мастерскую-то пустят? — спросил Морозов.
— Нет, не пускают, — ответил Перов, — секретно. А вот в кузню можно… Тут по первости обходились спичечными головками черного цвета заместо пистон… Потребительские лавки доставляли по секрету спички такие. Голь на выдумки хитра!
Морозов заворочался на перине; потягиваясь, зевнул.
— Заморился дорогой, — сказал сквозь зев.
— Ну-к спи давай, — сказал хозяин, — завтра обтолкуем. Мне ведь тоже с волками жить — по-волчьи выть, а на душе-то — сам знаешь…
— Веретенщика этого сын-то большевиком, что ли, с фронта приехал? — спросил вдруг Морозов.
— А тогда все приезжали большевиками. Да что Отесов! Слава только про него. А главный-то воротила из города, из железнодорожников будто. Воропаев по фамилии.
Морозов уже захрапел было, потом сорвался с храпа и опять спросил:
— Так, стало быть, серьезное дело с повстаньем? Сила изрядная?
Перов приподнялся с постели, запальчиво заговорил:
— Сила-то она, так сказать, что весенний снег. Если б хорошо оборуженных карателей с полтысячи, разом бы умяли…
— Полтысячи… — протянул Морозов, позевывая. — Ну ладно, завтра самолично осмотрю.
Глава XXI
В штабе первой повстанческой армии было тихо. Время было позднее, полночное.
Алешка с отцом примостились валетом на одной кровати.
На другой кровати лег сам главнокомандующий товарищ Отесов.
Алешке спать не хотелось. Еще много о чем надо было порасспросить отца.
Чуть приподнял он голову, шепотом заговорил:
— Тять, а тебя, значит, вправду хотели расстрелять беляки?
— А ты думаешь — шутя? — вслух сказал отец. — Да, брат, чуть не слопал я пулю.
Михаил Бударин принял с табурета кисет, стал закуривать. Заерзал на кровати и Отесов.
— Кинь и мне кисет, — повернулся он к Бударину. — Что-то сон не идет.
— А ты бы, тятя, рассказал, как арестовали тебя беляки, — попросил Алешка отца.
Михаил Бударин задымил папиросой, присел на кровати.
— Много тут, Алексей, чего было. Месяца четыре после переворота проживал я на птичьих правах. Без вида, без паспорта — что без рук.
— Тебя как беспаспортного и заарестовали, значит? — спросил Алешка.
— Да нет. Паспорт-то мне потом ребята из организации достали, только из-за него я и попался.
— Как же это с паспортом-то попался? — удивился Алешка.
— А вот как, — начал рассказывать Михаил Бударин. — Стал я, значит, по паспорту Воропаевым и определился в Черноярске на стекольный завод. Мое дело, понятно, насчет тайной организации рабочих, а посудины выдувал я для видимости. Хорошо дело наладилось, через месяц по согласью с железнодорожниками восстанье сплановали, день и час
