в профессиональных карьерах культурных антропологов и направляют их – вне зависимости от того, мужчины это или женщины. Эти предубеждения отражают почти непреодолимое искушение утверждать, что уж мне-то удалось провести полевую работу среди некой группы, чьи обычаи существенно отличаются от привычных для нас, – и это утверждение звучит обоснованием тех усилий и затрат, которые потребовались для исследования. (Я и сам прекрасно помню собственную досаду по поводу того, что решил проводить полевую работу среди батонга, патрилинейной народности на юге Мозамбика, но если бы я был чуть более предусмотрительным, то мог бы убедить Фонд Форда отправить меня изучать более экзотическую, а следовательно, и более перспективную в профессиональном плане матрилинейную культуру народности, проживавшей чуть севернее от батонга). Большинство этнографов вовсе не склонны игнорировать существование институтов, которые умеряют власть и авторитет мужчин, однако они не в силах представить себе ничего более продуктивного, чем возможность писать журнальные статьи об «уксорилокальном постбрачном проживании» или о каком-нибудь примечательном случае «матрилинейного происхождения с полиандрией» [21]. Учитывая всё это, невозможно поверить, что преобладающие статистические закономерности, свидетельствующие о практически всеобщих структурных отклонениях не в пользу женщин, являются не более чем соринкой в глазу мужчин, выполняющих полевые исследования.
В Этнографическом атласе Джорджа П. Мердока [Murdock 1967] представлено 1179 обществ. Для трёх четвертей из них характерна практика, когда женщины после замужества в идеале должны перебираться в дом либо мужа, либо его родственников по отцовской линии, и только у одной десятой части этих обществ жених должен перебираться в дом невесты или её родственников по материнской линии. Аналогичная асимметрия наблюдается и при установлении происхождения детей. Среди тех же 1179 обществ дети считаются представителями отцовской родовой группы (линии или клана) в пять раз чаще, чем представителями группы материнской, то есть патрилинейность встречается пятикратно чаще, чем матрилинейность. И лишь примерно в трети культур, где происхождение ведётся по материнской линии, вступившие в брак дети остаются с матерью. Ещё в трети таких культур женившиеся сыновья перестают жить с матерью и перебираются жить в домохозяйство её брата. Эта модель, именуемая авункулокальностью (т. е. проживанием с дядей по матери – на латыни avunculus), подразумевает, что именно брат матери контролирует детей и имущество родственной группы, даже несмотря на то, что происхождение ведётся по женской линии. Примечательно, что противоположная модель на практике не встречается, хотя её отсутствие не помешало антропологам использовать понятие «амиталокальность». Если бы она действительно существовала, то вступивший в брак мужчина из общества с патрилинейным наследованием был бы обязан отправиться со своей женой в дом сестры её отца. Это подразумевало бы, что, несмотря на отсчёт происхождения по мужской линии, именно сестра отца будет контролировать детей и имущество родственной группы.
Различные типы брака также свидетельствуют о доминировании мужчин в домашнем хозяйстве. Полигиния (когда у одного мужа имеется несколько жён) встречается более чем в сто раз чаще, чем полиандрия (когда у одной жены несколько мужей), и представляет собой форму брака, которая в функциональном отношении наиболее приспособлена для использования секса и женщин в качестве вознаграждения за агрессивное «маскулинное» поведение. С другой стороны, полиандрия выступает формой брака, которая лучше всего подходила бы для общества, где доминируют женщины, а послушные мужья выступают наградой для яростных и конкурентоспособных женщин. Такие общества имели бы мало шансов на успех в войне с противниками, у которых профессиональным ведением боевых действий занимаются суровые и агрессивные мужчины. Это позволяет предположить, почему лишь в очень немногих обществах охотников-собирателей и деревенских народов женщины могут вдохновенно собирать себе коллекцию мужей точно так же, как мужчины собирают себе коллекцию жён в гораздо большем количестве аналогичных обществ.
Ещё один привычный институт, связанный с браком, даёт дополнительные свидетельства культурно обусловленного превосходства мужчин, связанного с войной, а в конечном счёте и с экологическим и репродуктивным давлением. Чрезвычайно распространённой практикой при заключении брака является передача ценностей из семьи жениха в семью невесты. Это действие, именуемое выкупом за невесту, компенсирует её семье утрату её ценных продуктивных и репродуктивных услуг. Примечательно, что логичная противоположность выкупу за невесту – выкуп за жениха – практически отсутствует. (Единственный подобный случай, на который недавно обратила моё внимание Джил Нэш [Nash 1974], зафиксирован у народности наговизи с Бугенвиля, одного из Соломоновых островов, когда экономическая компенсация за утрату ценных продуктивных и репродуктивных услуг жениха осуществляется в пользу его сестёр и матери сёстрами и матерью невесты.) Гипотетический «выкуп за жениха» не следует путать с «приданым», которое представляет собой ещё одну форму обмена ценностями при заключении брака. В патрилинейных обществах приданое передаётся отцом и братом невесты жениху или его отцу, однако не рассматривается как компенсация за потерю продуктивных и репродуктивных услуг жениха. Напротив, оно предназначается для покрытия расходов на содержание женщины – существа экономически обременительного – или в качестве платы за формирование политических, экономических, кастовых или этнических союзов, важных для отца и братьев невесты.
Эти брачные отношения в пользу мужчин лежат в основе теории французского антрополога Клода Леви-Стросса, согласно которой брак представляет собой женский «дар», обмениваемый мужчинами. «Мужчины обмениваются женщинами, но женщины никогда не обмениваются мужчинами», – настаивал Леви-Стросс [Levi-Strauss 1969], хотя так и не смог предложить объяснение, почему происходит именно так [22].
В политических институтах обществ охотников-собирателей и деревенских народов также, как правило, доминируют мужчины. В патрилинейных обществах всегда присутствуют деревенские вожди-мужчины, а не женщины; среди религиозных лидеров в большинстве таких обществ также преобладают мужчины – женщины-шаманы, искусно обращающиеся со сверхъестественными силами, также имеются, но они почти всегда количественно уступают мужчинам, занимающимся тем же ремеслом, и не столь заметны.
Женщины в период менструации в таких обществах считаются нечистыми для участия в различных ритуалах. Менструальная кровь считается загрязняющим веществом, хотя в ритуалах, направленных на улучшение здоровья и благосостояния группы, используется сперма. Вряд ли найдётся такое место в мире, где мужчины угрожали бы женщинам и детям с помощью «трещоток» (издающих шум колотушек, которые крутятся на верёвочке), масок и других штуковин, механизм действия которых держится от женщин в секрете. Сюда же относятся и помещения «мужских клубов», где хранятся эти предметы и куда не допускаются женщины. Последние, со своей стороны, редко создают ритуальные угрозы для мужчин – я не знаю ни одной деревенской народности, у которой бы имелся «клуб», где женщины могут собираться для защиты от нечистоплотных выделений своих мужей.
Наконец, почти во всех обществах охотников-собирателей и деревенских народов доминирование мужчин проявляется в разделении труда. Именно женщины выполняют такие тяжёлые работы, как прополка
