своего представителя-мужчину женщины могли влиять на решения совета и осуществлять полномочия в таких вопросах, как ведение войны и заключение договоров. Право избираться на должности передавалось по женской линии, и именно женщины были обязаны выдвигать кандидатуры мужчин, которые будут выполнять обязанности в совете. Однако сами женщины не могли входить в его состав, а действующие члены совета – мужчины – имели право вето на кандидатуры, предлагаемые матронами. Джудит Браун завершает свой обзор половой иерархии ирокезов замечанием, что «у этого народа не было матриархата, что бы об этом ни говорилось», хотя, добавляет Батлер, «матроны выступали в качестве
éminence grise [серого кардинала –
фр.]» [Brown 1975: 240–241)]. Впрочем, дело не в этом – женщины всегда более влиятельны за кулисами, чем кажутся на сцене. Недоумение вызывает именно то обстоятельство, что они редко оказываются на виду, и объяснить его, на мой взгляд, возможно только в связи с практикой ведения войн.
Помимо тех проблем, которые ставят перед антропологами воинственные матрилинейные общества, существует ещё одна причина, в связи с которой влияние военных действий на половые роли до сих пор практически игнорировалось. В современных теориях половых ролей задают тон психологи и психиатры фрейдистского толка. Фрейдисты давно поняли, что между войной и половыми ролями должна существовать некая связь, однако они поменяли местами причину и следствие, выводя войну из мужской агрессивности, а не мужскую агрессивность из войны. Данная инверсия проникла и в другие дисциплины и стала частью массовой культуры, где она, подобно туману, покрывает интеллектуальную сцену. Фрейд утверждал, что агрессия является проявлением фрустраций сексуальных инстинктов в детстве, так что война попросту представляет собой социально санкционированную агрессию, только в более крупных масштабах и в наиболее убийственной форме. То обстоятельство, что мужчины должны доминировать над женщинами, у Фрейда автоматически вытекает из того, как обладатели мужских и женских половых органов переживают муки детской сексуальности. Мальчики конкурируют с отцом за сексуальное овладение одной и той же женщиной – они фантазируют о своей всесильности и способности убить соперника, который на самом деле или в воображении угрожает отрезать им половые органы. Этот сюжет – центральный сценарий фрейдовской психодинамической теории – Фрейд назвал эдиповым комплексом. Его разрешение заключается в том, что мальчик учится переводить свою агрессию с фигуры отца на социально «конструктивную» деятельность – к которой может относиться и война.
Для девочек Фрейд предусмотрел параллельную, но принципиально иную травму. Сексуальность девочек также изначально направлена на мать, но на фаллической стадии она делает шокирующее открытие: у неё нет пениса. Девочка «возлагает ответственность за своё кастрированное состояние на мать» и тем самым «переносит свою любовь на отца, поскольку у него имеется ценный орган, который она рассчитывает с ним разделить». Однако её любовь к отцу и к другим мужчинам «смешивается с ощущением зависти, потому что они обладают чем-то, чего недостаёт ей» [23]. Таким образом, если мужчина должен отрабатывать свой Эдипов комплекс, обучаясь способам выражения враждебности по отношению к другим, то девочки должны учиться компенсировать отсутствие пениса, принимая подчинённый статус и рожая детей (которые символически олицетворяют утраченный пенис).
Хотя такая последовательность событий может показаться полнейшим вздором, антропологические исследования продемонстрировали широкую распространённость, а то и универсальный характер появления психодинамических паттернов, напоминающих эдиповы устремления, – по крайней мере, в минимальном смысле сексуально заряженной враждебности между мужчинами старшего и младшего поколений и зависти к пенису у женщин. Как отмечал Бронислав Малиновский [Malinowski 1927 / Малиновский 2011], эдипово соперничество присутствует даже в таком матрилинейном и авункулокальном обществе, как коренные жители тихоокеанского архипелага Тробриан, – хотя и не в точности в той форме, которую предполагал Фрейд, поскольку авторитетной фигурой в детстве мальчиков там является брат матери, а не отец. Фрейд, безусловно, в чём-то был прав, но, к сожалению, его причинно-следственные цепочки выстроены в обратном направлении. Сама идея, что эдипова ситуация обусловлена человеческой природой, а не человеческой культурой, является вздорной. Однако нет ничего удивительного в том, что эдипова ситуация распространена столь широко. Все условия для формирования страхов кастрации и зависти к пенису присутствуют в комплексе мужского превосходства – в мужской монополии на оружие и подготовке мужчин к тому, чтобы быть храбрыми и участвовать в сражениях, в женском инфантициде и подготовке женщин к тому, чтобы выступать в качестве пассивного вознаграждения за «маскулинные» действия, в преобладании патрилинейности, в распространённости полигинии, соревновательных мужских видов спорта, напряжённых мужских пубертатных ритуалов, ритуальной нечистоплотности женщин при менструации, в выкупе за невесту и множестве других институтов, в центре которых располагаются мужчины. Очевидно, что везде, где целью воспитания детей является производство агрессивных, «маскулинных», доминирующих мужчин и пассивных, «феминных», подчинённых женщин, в последующих поколениях у мужчин будет возникать нечто вроде страха кастрации – они будут чувствовать неуверенность в своей мужественности, – а у их сестёр, которых будут учить придавать чрезмерное значение силе и важности мужских гениталий, будет нечто вроде зависти к пенису.
Всё это ведёт лишь к одному выводу: эдипов комплекс не является причиной войн – это войны являются причиной эдипова комплекса (при этом не нужно забывать о том, что сами войны выступают не первопричиной, поскольку являются производной от попытки контролировать экологическое и репродуктивное давление). Может сложиться ощущение, что мы пытаемся решить безнадёжную проблему курицы и яйца, однако существуют великолепные научные основания для отказа от фрейдистских приоритетов. Сделав эдипов комплекс точкой отсчёта, невозможно объяснить вариации в интенсивности и масштабах военных действий: почему одни группы более воинственны, чем другие? Почему одни практикуют внешние, а другие внутренние формы набегов? Не получится объяснить и то, почему комплексы институтов мужского превосходства различаются по содержанию и силе. Невозможно, отталкиваясь от эдипова комплекса, объяснить происхождение сельского хозяйства, расходящиеся траектории интенсификации и истощения в Старом и Новом свете, происхождение государства. Напротив, начав с репродуктивного давления, интенсификации и истощения, возможно понять как постоянные, так и переменные аспекты войны. А зная причины вариаций в ведении войн, можно понять и причины вариаций в семейной организации, половых иерархиях и половых ролях, а следовательно, и постоянные, и переменные черты эдипова комплекса. В философии науки существует устоявшийся принцип, согласно которому при выборе между двумя теориями предпочтение отдаётся той из них, которая объясняет больше переменных при наименьшем количестве независимых необъясняемых предпосылок.
Этот момент заслуживает внимания, поскольку любая теория имеет разные философские и практические последствия. С одной стороны, фрейдистская теория очень напоминает подход, в рамках которого война считается природой человека. Убийственная агрессия в этой теории представляется неизбежной, а одновременно она стесняет и
