В тех конституциях первой волны, где права и свободы человека провозглашались, отражение получали лишь те из них, которые были напрямую связаны с их главной задачей: обеспечением личной свободы, образующей квинтэссенцию естественно-правовой концепции. Это гражданские (личные) права, а также право собственности, имеющие, согласно господствующим воззрениям того времени, естественную природу (что получило отражение в ст. 2 Декларации прав человека и гражданина Франции) и устанавливающие пределы вмешательства в жизнь человека со стороны кого бы то ни было, прежде всего – государства, а также политические права, обеспечивающие контроль населения над государственной властью с целью не допустить ее произвола и вторжения в частную жизнь. Таким образом, включение политических прав в конституции первой волны – несмотря на то, что они не имеют естественной природы, объясняется тем, что без политических прав права личные, являющиеся для человека самоценными, оставались бы мертвой буквой. Иначе говоря, политические права являются гарантиями личных прав, удерживая власти от произвола. Именно это имел в виду выдающийся английский правовед У. Блэкстон (1723–1780), обосновавший еще в XVIII в. необходимость включения в число конституционных именно личных и политических прав. При этом личные права он характеризовал как абсолютные, а политические (а также некоторые другие, например право ношения оружия) – как относительные, т. е. подчиненные, вспомогательные196.
Воплощение в конституциях первой волны естественной концепции прав человека сыграло неоднозначную роль для укрепления и развития в обществе начал социальной солидарности. С одной стороны, провозглашение и гарантированность личных (а в качестве их гарантий и в меньшей степени – политических) прав, признание равноправия всех граждан, безусловно, означали по факту (будучи вызванными сложным комплексом причин, включавших добровольные и вынужденные меры) проявление в той или иной степени солидарности новой политической и экономической элиты с населением. При этом в наибольшей степени такая солидарность охватывала сферу личных, считавшихся естественными прав: признание личных прав и равноправия в личной и экономической сферах было актом величайшей солидарности всего населения, особенно с самым угнетенным и эксплуатируемым его слоем – крестьянством. Действительно, идея солидарности логически вытекает из принципов свободы личности и равноправия людей потому, что данные принципы, признанные универсальными, логически неизбежно предполагают взаимное признание и ответственность членов общества друг за друга: люди обязаны принимать друг друга свободными, чтобы быть взаимно справедливыми и не истребить друг друга197.
Базирующимся на идеях естественного права проявлением социальной солидарности в конституционных документах первой волны следует считать и наличие в них правового регулирования ограничений свободы личности. Данные документы содержали как общую концепцию ограничений любых прав, так и основания ограничений конкретных прав. Например, французская Декларация 1789 г. концептуально устанавливает, что «свобода состоит в возможности делать все, что не вредит другому: осуществление естественных прав каждого имеет границы, обеспечивающие другим членам общества пользование правами» (ст. 4), а также что законом могут быть запрещены деяния, приносящие вред обществу (ст. 5). В качестве же возможностей законодательных ограничений отдельных прав в декларации упомянуты ограничения свободы слова, убеждений и вероисповедания – в случаях нарушений при их использовании общественного порядка или иных злоупотреблений (ст. 10, 11). Очевидно, что мотивацию ограничения прав и свобод в обоих случаях составляет социальная солидарность, а именно стремление к согласованию общих и индивидуальных интересов.
С другой же стороны, естественно-правовая концепция характеризуется и некоторыми факторами, сдерживающими развитие в обществе начал солидарности. Так, она не позволяет отнести к числу важнейших прав политические свободы. Ограничив политическую элиту в возможностях произвола по отношению к человеку – прежде всего в смысле вмешательства в его личную жизнь, конституции первой волны в сфере собственно политической деятельности утверждали солидарность весьма неоднозначно и сдержанно. Так, электорат в соответствующий период включал чрезвычайно ограниченный круг лиц, а именно мужчин, удовлетворявших весьма высоким имущественным и возрастным цензам. В результате удельный вес избирателей в общей массе населения был крайне незначительным. При таком положении вещей согласие значительного большинства населения относительно состава политической элиты, управляющей им, не испрашивалось, к участию в управлении оно не допускалось. Тем самым возможностей по выражению своих интересов в государственном механизме и, соответственно, по защите с их помощью своих прав большинство населения не имело.
Представляется, что ограничение круга субъектов политических прав имело комплекс различных причин. Помимо непризнания за такими правами естественного, т. е. первостепенного по значимости для человека, характера, важнейшей из таких причин является стремление авторов первых актов конституционного уровня ограничить круг избирателей людьми, самостоятельно мыслящими и действующими. Можно ли считать такое недоверие к прочим слоям населения отсутствием солидарности с ними? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. С одной стороны, напрашивается положительный ответ, поскольку любое недоверие означает ограничение солидарности. С другой же стороны, опасения расширения избирательного корпуса за счет людей, не имеющих минимального уровня образования и имущественной самостоятельности, отнюдь не беспочвенны: манипулировать мнением таких людей совсем нетрудно, результатом же такого манипулирования могут стать злоупотребления власти по отношению к населению, включая «безответственных» избирателей, с их же помощью. В данном случае создаются большие возможности для произвола власти. Тем самым ее солидарность с населением подвергается значительно большим испытаниям, чем при участии в управлении, в том числе в выборах, наиболее самостоятельных и мыслящих членов общества, большинство из которых в силу этого способно, принимая политические решения, брать на себя ответственность, в том числе за людей неимущих и необразованных, т. е. проявлять с ними солидарность. С ростом образованности, уровня жизни и требовательности все более и более значительной части населения, организации рабочего класса, а также эмансипации женщин необходимость названных ограничений избирательного права постепенно отпадала: избирательный корпус неуклонно расширялся. Это означало и расширение масштабов солидарности в политической сфере путем признания большей части населения политически дееспособными гражданами. Подробнее данная проблематика будет рассмотрена в следующем параграфе при исследовании принципов демократического государства.
Ограниченность возможностей естественно-правовой доктрины для реализации принципа социальной солидарности в конституциях первой волны выражалась также в том, что в них почти не получили отражения социальные права. Исключением была Конституция Второй французской республики 1848 г., провозгласившая право на образование, включая бесплатное начальное образование, свободу труда и ряд социальных гарантий.
Отсутствие социальных прав в конституциях первой волны объясняется множеством причин, среди которых не только их трудная концептуальная «встраиваемость» в естественно-правовую концепцию, но и стремление авторов первых конституций прежде всего к обеспечению экономической свободы, недостаточный уровень экономического благополучия общества и развития его культуры, в частности потребности в солидарности. Впрочем, имеются основания полагать, что начало признанию социальных прав (сначала – без их вербального провозглашения) государством было положено уже на первом этапе конституционализма текущим законодательством в результате как борьбы народных масс, так и обусловленной иными факторами определенной гуманизации общества. Об этом свидетельствует повсеместное и постепенно нарастающее принятие в странах Европы законов социального характера: о сокращении рабочего времени и ограничении детского труда, о помощи безработным, о пенсиях и т. п. Это, например, фабричное законодательство Англии, социальное законодательство Второй республики и Парижской коммуны во Франции, пенсионное и иное социальное законодательство Германии. Более того, гуманизация и солидарность уже в конце XIX в. стали проявляться на международном уровне. Наиболее наглядно об этом свидетельствует принятие в 1864 г. на дипломатической международной конференции в Женеве Конвенции об улучшении участи раненых и больных воинов во время сухопутной войны, положившей начало развитию международного гуманитарного права.
