Следует отметить, что помимо отмеченных недостатков естественно-правовой доктрины, которые связаны с ее ограниченной пригодностью для обеспечения социальной солидарности, она имеет ряд концептуальных пороков, отмечавшихся различными мыслителями. Первая серьезная ее критика, означавшая по сути ее философское отрицание, прозвучала в рамках исторической школы права, прежде всего – в лице ее основоположников немецких юристов Г. фон Гуго (1764–1844) и Ф. К. фон Савиньи (1779–1861), которые утверждали, что право постепенно развивается вместе с развитием национального духа, но никак не в стремлении к заранее установленному природой образцу198. Резкой критике абсолютизацию прав человека в условиях экономического и социального неравенства подвергали марксисты – за то, что человек сторонниками данной теории «представляется… не результатом истории, а ее исходным пунктом, потому что, согласно их воззрению на человеческую природу, соответствующий природе индивидуум представляется им не исторически возникшим, а данным самой природой»199.
По мнению русского правоведа академика Н. М. Коркунова (1853–1904), ахиллесовой пятой теории естественного права является ее неспособность объяснить несовершенство, а также изменчивость и постоянное развитие позитивного права. Теория естественного права «содержит в себе неразрешимое противоречие факту изменчивости и разнообразия права, – писал Н. М. Коркунов, – если уже существует вечное, непреложное естественное право, как рядом с ним может найти себе место несовершенное, преходящее, противоречивое положительное право?»200.
Аналогичные сомнения в научности теории естественного права высказывают и современные исследователи. Так, выдающийся современный американский социолог и футуролог Д. Белл, отказывая теории естественного права в научном характере, полагает, что от природы человечеству дан лишь закон выживания сильных в жестокой борьбе, ограничение же силы, выражающееся, в частности, в признании за каждым человеком неотъемлемых прав, имеет этическое обоснование и представляет собой результат развития в обществе культуры201. Профессор Е. И. Колюшин обращает внимание на то, что «концепция естественных прав не объясняет, почему рожденный свободным человек попадает в рабство, почему люди… бастуют»202.
Представители социологической школы права, приверженцы теории солидаризма также отвергали естественно-правовую концепцию. Так О. Комт утверждал, что «никто не имеет другого права, кроме права всегда исполнять свой долг»203. Профессор университета Бордо Л. Дюги (1859–1928) также отвергал научный характер и социальную ценность естественно-правовой концепции, заявляя, что «нет права, предшествующего государству; нет права, возвышающегося над государством; нет права против государства»204. Выдающийся австрийский позитивист Г. Кельзен, критикуя концепцию естественного права, утверждал, что субъективному праву всегда предшествует обязанность: «…право – лишь отражение обязанности»205.
О трудностях обоснования естественно-правовой концепции весьма красноречиво свидетельствует и то обстоятельство, что ее сторонники не могли прийти к единому мнению относительно перечня естественных прав206. Так, великий английский философ-либерал Дж. Локк (1632–1704) считал право собственности естественным правом человека, поскольку оно является правом на результаты труда, т. е. усилий человека по распоряжению своим телом как естественным организмом207. Другой же выдающийся англичанин философ-материалист Т. Гоббс (1588–1679) полагал, что право собственности естественным не является, так как возникает только в результате социального взаимодействия людей – одновременно с государством208.
Представляется, однако, что при всех недостатках естественная концепция прав человека обладает огромным гуманистическим потенциалом, многократно усиливая звучание и выразительность главного мотива, рефрена конституционализма, в качестве которого выступает идея свободы и ценности каждой личности. Она с необходимостью порождает и укореняет в общественном и индивидуальном сознании представления о равноправии всех людей и о необходимости их уважения друг другом и государством, о его связанности не только естественными правами людей при принятии законов, а также законами, которые само государство приняло. Тем самым данная концепция способствует утверждению в обществе социальной солидарности.
Однако на первом этапе конституционализма данному потенциалу не суждено было раскрыться в полной мере. Он был реализован в основном в вертикальных взаимоотношениях политической элиты и населения, ограничив элиту в ее злоупотреблениях. В сфере же гражданского общества институт прав человека и концепция их естественного происхождения были использованы для обоснования эгоистических устремлений народившейся буржуазии, обнаружив крен в сторону индивидуализма (что проявилось в жестокой эксплуатации пролетариата) и вытеснив идею социальной солидарности: несмотря на то, что она была ярко выражена в лозунгах буржуазных революций, сложившаяся в результате их совершения действительность раннеиндустриального общества резко с ней контрастировала209. Но именно это создало предпосылки для дальнейшего использования принципа свободы личности и института прав человека в целях гуманизации общества и расширения в нем масштабов социальной солидарности.
Наличие института частной собственности и неотъемлемость права на нее также составили фундаментальный принцип конституционализма. По своей значимости он примыкает к принципу свободы личности, образуя экономический фундамент и важнейший элемент такой свободы. Действительно, человек-собственник в большинстве случаев чувствует себя более уверенным, самостоятельным и свободным по сравнению с неимущими. У него есть средства на то, чтобы содержать себя и свою семью, получить и дать своим детям хорошее образование, развивать себя как личность – все это прибавляет ему независимости во мнениях и суждениях. Ему есть что терять, поэтому он вникает во все проблемы общественной значимости и отстаивает свои интересы. Наконец, он стремится повысить свой материальный и социальный статус своими собственными усилиями, имея мощный стимул улучшения показателей своей экономической деятельности.
Разумеется, институт и право частной собственности возникли значительно раньше, чем общество пришло к конституционализму и индустриальному этапу своего развития: «…частная собственность – это институт, который наиболее естественно утверждает себя в обществах»210. Однако с началом индустриального периода развития общества значение частной собственности и права на нее резко возросло. По справедливому замечанию известного британского историка, философа и социолога А. Дж. Тойнби, мощная энергия индустриализма сконцентрировалась прежде всего именно в данном институте: социальная власть собственника была чрезвычайно усилена211. Поэтому хотя круг ее объектов сократился (она стала распространяться только на имущество: ко времени зарождения индустриального общества право частной собственности или его подобия в отношении людей постепенно себя изживали), ее гарантии были усилены.
Данное обстоятельство получило отражение в первых же актах конституционной значимости: право частной собственности провозглашалось ими священным и неприкосновенным. Так, французская Декларация прав человека и гражданина 1789 г. во второй статье относит право собственности к одному из четырех естественных и неотчуждаемых прав – наряду с правом на свободу, безопасность и сопротивление угнетению. Статья 17 Декларации еще раз подчеркивает фундаментальное значение права собственности, объявляя его неприкосновенным и священным, а также устанавливает его важнейшие гарантии: недопустимость лишения кого бы то ни было собственности иначе как в случае несомненной общественной необходимости, установленной законом, и при условии справедливого и предварительного возмещения. Аналогичный подход к регламентации права частной собственности содержится почти во всех конституциях первой волны (пятая поправка к Конституции США 1787 г., ст. 16–18 Конституции Франции 1793 г., параграф 104 Конституции Королевства Норвегия 1814 г. и т. д.).
Однако, как видно, придавая огромную значимость частной собственности, праву на нее и его гарантированности, конституционные акты первой волны все же не абсолютизировали данное право. Так, V поправка к Конституции США хотя и провозглашает недопустимость изъятия частной собственности, однако запрет этот не является абсолютным. Во-первых, изъятие запрещено лишь без должной юридической процедуры. Значит, посредством таковой оно возможно. Но мало того, Конституция умалчивает, по каким основаниям посредством такой процедуры изъятие собственности может быть произведено, доверяя установление таких оснований законодателю. Можно предположить, что, отказавшись от указания на основания изъятия частной собственности в тексте Конституции, ее авторы исходили из того, что их может быть немало. Во-вторых, на условиях справедливого вознаграждения поправка допускает изъятие частной собственности для публичного пользования. Такую же возможность допускает и французская Декларация прав человека и гражданина – несмотря на более категоричное, чем американская Конституция, провозглашение собственности нерушимым и священным правом. Как видно, основным мотивом ограничения права частной собственности уже в то время служили соображения социальной солидарности, т. е. стремление согласовать различные социальные интересы.
