— Да, у них кое-что сохранилось.
— Они могли бы и вас поддержать.
— Я теперь сыта здесь. Но разумеется…
— Я слушаю вас.
— Ну, какой-нибудь там десяток яиц…
— Значит, они недалеко живут?
— Герр капитан! — взмолилась тут фрау Гертруда. — Если я в чем-нибудь провинилась, то не надо искать моих родственников. Они ведь ни в чем не провинились перед вами.
— Вы меня неправильно поняли, фрау Винкель, — начал объяснять капитан. — Просто у нас так полагается: если кто-либо служит в воинской части, мы должны знать его семейное положение и кто его ближайшие родственники. Я, например, должен спросить у вас и о том, не был ли ваш муж членом НСДАП?
— Простите, пожалуйста…
Фрау Гертруда кинулась к плите, будто вспомнила, что там что-то должно убежать. Но убегать там было нечему, а кофе, приготовленный еще раньше, помаленьку остывал. Еще раз извинившись, фрау Гертруда налила кофе и спросила:
— Вы здесь будете пить или вам подать в столовую?
— Здесь у вас очень приятно, — отвечал капитан. — Вы, может быть, тоже выпьете чашечку? И мы еще поговорим… О вашем муже, например, — напомнил капитан.
— Наши мужья больше воевали, — все же уклонилась фрау Гертруда и на этот раз.
— К сожалению, тем же самым приходилось заниматься и нам. И поэтому нас теперь многое интересует.
— Ну что ж, я расскажу вам, как это у нас было…
Фрау Гертруда рассказала, как переманивали социалистов в-партию фюрера.
— Это очень интересно, — сказал капитан. — Потому что мы, русские, до сих пор не можем понять, каким образом удалось Гитлеру сломить и подчинить весь народ, очень неглупый и рассудительный.
— Да, да, это было так, это происходило на моих глазах! — подтвердила свой рассказ фрау Гертруда. — Мы очень переживали тогда.
— Но все-таки они сломили вашего мужа? — спросил капитан.
— Да, — призналась фрау Гертруда.
И капитан надолго умолк.
А фрау Гертруда подумала в это время, что капитану-решительно все известно о ней и о Фердинанде и он просто играет с нею, как кошка с мышкой.
В результате они пришли к такому завершению разговора.
— Чтобы быть хитрым, надо таким родиться, — сказал капитан.
— Конечно, — согласилась фрау Гертруда.
— Вы не родились хитрой, фрау Винкель.
— Пожалуй, вы правы, герр капитан.
— Поэтому будьте умной.
— Я стараюсь, герр капитан.
— Так вот послушайте, что я вам посоветую. Только не перебивайте меня и не возражайте, хорошо?
— Хорошо, хорошо, — послушно кивнула фрау Гертруда.
— Если вы вдруг встретитесь со своим мужем… нет, нет, не надо перебивать меня… если вы встретитесь с ним, то посоветуйте зарегистрироваться у военного коменданта. Так будет лучше и для вас, и для него. Вы понимаете, что если он не сделает этого сам, то и мы вынуждены будем…
— Я понимаю, герр капитан! Но я же вам говорила…
— Все, что вы говорили, я слышал, а теперь вы дослушайте меня до конца и хорошенько поймите…
И капитан еще раз повторил свой совет. Затем похвалил кофе, распрощался в ушел в штаб дивизии, который размещался в бывшей гимназии.
18
Вскоре после ухода капитана Александрова Полонский включил свой радиоприемник, работавший на сухих батареях, и попал на московский праздник победителей. Вернее сказать, это был уже не сам праздник, а журналистский отчет о нем, однако выступление Сталина на приеме командующих давалось в записи на пленку. Полонский услышал этот далекий глуховатый голос в очень знакомым, ставшим даже каким-то родным грузинским акцентом и закричал на весь дом:
— Ребята, Сталин говорит!
В его комнату тихонько — комбат так просто на цыпочках — стали входить офицеры.
А Сталин неторопливо продолжал:
«Я поднимаю тост за здоровье русского народа не только потому, что он — руководящий народ, но и потому, что у него имеется ясный ум, стойкий характер и терпение.
У вашего правительства было немало ошибок, были у нас моменты отчаянного положения в 1941—1942 годах… Иной народ мог бы сказать правительству: вы не оправдали наших ожиданий, уходите прочь, мы поставим другое правительство… Но русский народ не пошел на это, ибо он верил в правильность политики своего правительства и пошел на жертвы, чтобы обеспечить разгром Германии. И это доверие русского народа Советскому правительству оказалось той решающей силой, которая обеспечила историческую победу над врагом человечества — над фашизмом.
Спасибо ему, русскому народу, за это доверие!
За здоровье русского народа!»
Весь этот неожиданный тост саперы выслушали стоя, как будто сами тоже находились за праздничным столом в Кремле и держали в руках хрустальные бокалы. Радостно, с гордым удивлением переглядывались, понимая, что все сказанное относится и к ним, а тут уже не имело большого значения то, где ты в это время находишься. Лица у всех стали какими-то просветленными.
— Вот это по-сталински! — высказался наконец комбат. — И коротко, и ясно.
— Какой сегодня праздник в России! — проговорил Вербовой.
— Надо бы и нам отметить, товарищ майор, — подсказал комбату начальник штаба, его всегдашняя правая рука.
— Не возражаю, — санкционировал Теленков. — Где наш Роненсон?
— Я тоже здесь, товарищ майор, и я вас понял. Но мне потребуется мотоцикл.
— Бери!
Роненсон отправился в тылы дивизии, к «начвсейводки» старшине Ба́ку.
И весь этот вечер у саперов было шумно, хотя не всегда весело. Под конец они затянули свою любимую — она у них лучше всего получалась — песню о русском раненом. Как лежал он под ракитою зеленой и у него «кровь лилась из свежей раны на истоптанный песок». И
