чего-то и потерял ли я свою возлюбленную.
Разочарование
Пессимист видит трудность в каждой возможности. Оптимист видит возможность в каждой трудности.
Уинстон Черчилль
Я встал на рассвете и делал первый за день разрез, когда мистер Джексон вошел в операционную.
– Доброе утро, Стив! Как прошли выходные? – спросил он.
Я сказал ему, что был занят разъездами по региону и травматологическими операциями. Для него это было вполне ожидаемо, а потому он без расспросов перешел к сути. На линии был хирург общей практики из Уикома, который успел на меня пожаловаться. Почему он это сделал, если я старался изо всех сил? Просто парень не мог найти отчет о хирургическом вмешательстве и не знал, что представляли собой разрезы по всему телу пациентки. Где же он был? Несмотря на сонливость, я отчетливо помнил, как сидел в углу операционной и сначала рисовал диаграмму ножевых ранений, а затем описывал раны и свои действия. Это был важный медико-юридический документ. Куда он мог подеваться?
Что я не считал разумным, так это начинать рабочую неделю в изможденном состоянии после невероятно занятых выходных. Я почувствовал, как во мне поднимается волна гнева, которую я не мог контролировать, а потому отложил скальпель на тележку с инструментами.
– Простите, мистер Джексон, но я написал отчет. Вероятно, они его потеряли, – сказал я. – Возьмите моего пациента, а я поеду в Уиком искать бумаги.
Все молча недоумевали, когда я сбросил халат и торопливо вышел из операционной. Однако я не поехал в Уиком – ворвался в кабинет секретаря, снова написал отчет, сделал те же рисунки, а затем попросил отправить все это по факсу звонившему утром хирургу. Секретарь точно знала, что это было. Теперь мне хотя бы хватило ума сохранить оригинал. В конце концов, рано или поздно мне предстояло оказаться в уголовном суде и объяснить свои действия.
Я мало спал, и это было заметно. Хотя я просил диспетчеров меня не беспокоить, в 03:00 мне позвонили из Центральной мидлсекской больницы и сообщили о кровотечении из дренажных трубок. Я даже не помнил, что мне сказали и что я ответил. После этого я был беспокоен, не мог удобно устроиться и много думал о жизни. В конце концов, сон – первичная биологическая потребность, как пища и вода, и именно во время глубокой фазы сна в мозге закрепляется новая информация. Более того, мозг имеет систему удаления отходов, которая лучше всего функционирует во сне, а потому бессонница и приводит к ухудшению мозговых функций. Исполнительные функции, то есть выполнение нужных задач в нужное время, зависят от взаимодействия мозгового центра регуляции эмоций и той части мозга, которая отвечает за действия. При недостатке сна мы становимся сверхчувствительными к вознаграждению, наши эмоции усиливаются, и мы начинаем действовать иррационально.
Хотя в те времена последствия дефицита сна не были до конца изучены, я страдал от них. Хирургов-ординаторов постоянно судили по темпераменту без учета обстоятельств. Зная об этом, я вернулся, извинился перед начальником и удалил очередное легкое, пораженное раком, что не доставило мне никакого удовольствия. Тем утром центр вознаграждения моего мозга чувствовал себя обделенным, и это было заметно.
Через несколько недель выяснилось, что сообразительный полицейский, который во время операции валялся на полу и ничего не запомнил, решил забрать каракули хирурга в качестве доказательства. Естественно, он ожидал, что существует еще и печатная версия. Я уехал, не поговорив с ним, а он не осознал важность хирургического отчета, из-за чего и случилась путаница.
Днем мне позвонили и сообщили, что у пациентки из Уикома сепсис. Меня спросили, какой антибиотик ей назначить.
При множественных ранениях грязным ножом всегда велик риск распространения инфекции.
Теперь судьба женщины во многом зависела от того, какой патоген проник в ее кровоток, ведь некоторые из них были более восприимчивы к препаратам, чем другие. Я сразу спросил, приходила ли к пациентке доктор Ву и что она думает. Мне ответили: «Я не знаю доктора Ву. Вероятно, она просто кого-то заменяла в выходные». В тот момент передо мной был только один правильный путь – следовало поехать туда и попробовать улучшить ситуацию. В противном случае пациентка бы не выжила. Я до сих пор ничего о ней не знал, даже ее имени – в отчете я оставил эту строку пустой, надеясь заполнить ее позднее, хотя и понимал, что этого могло никогда не случиться. Фраза «режь и беги» исчерпывающе характеризовала мою работу, но ведь эта женщина была чьей-то дочерью, сестрой или, может, даже матерью. Для кого-то она была самым дорогим человеком на свете, и, хотя она официально не была моей пациенткой, это не означало, что я не должен был ей помочь.
Когда я впервые взглянул на ее лицо, увиденное меня опечалило. Ее имя и семейные обстоятельства на тот момент уже были известны, но я не хотел их знать. Ей было 24 года, и я просто спросил, знала ли полиция, кто пытался ее убить. Ответ был предсказуемым: «Да, это был ее партнер. Насколько мне известно, он сейчас в психиатрической больнице». Затем я поинтересовался, приезжали ли ее несчастные родители в больницу. «Да, они убиты горем», – ответили мне.
Глаза девушки были заклеены лейкопластырем, как это обычно бывает у пациентов, лежащих в отделении интенсивной терапии в бессознательном состоянии, и, когда я коснулся ее лба, он был холодным и потным. Перевязал ли кто-нибудь открытую рану на шее? Нет.
Отклеив лейкопластырь от бинта и приподняв пропитанные кровью тампоны, я сразу почувствовал запах гноя. Отвратительное липкое вещество зеленоватого цвета сочилось из глубин ран, что свидетельствовало об инфекции патогенной бактерией под названием клебсиелла. Хирурги боятся этой бактерии. Если она колонизировала одно место, велика была вероятность, что она распространится и на другие участки.
Передо мной стояла важная задача. Гной нужно было сразу направить в лабораторию на анализ, нетронутые им раны рассмотреть и промыть, а образцы крови направить на бактериологический посев. На данном этапе быстрый выбор антибиотика был вопросом жизни и смерти.
Проницательная молодая медсестра поняла, что все нужно делать срочно.
– Мне прикатить перевязочную тележку? – спросила она.
– Да, пожалуйста, – ответил я. – И еще принесите, пожалуйста, халат и перчатки. Все нужно сделать как следует.
Моя помощница задернула занавески вокруг койки и подняла простыню. Кроме больших повязок на женщине были только одноразовые бумажные трусы. Если в субботу пациентка была бледной и прохладной, то сегодня она была розовой и горячей. Ее тело
