богом, и о том, что случилось дальше. О битве, о пожарах, о горе, что рухнула в долину. Об Ампуре, затерянном среди рек, скал и снегов. О красном дыме и алом огне, о кровоточащих камнях и сгоревших домах. О том, как человек победил бога.
Ради медленно щипал струны, убаюкивая публику.
В зале царила гробовая тишина – все напряженно следили за менестрелем. Тот завладел вниманием народа, словно привязал его к себе своими аккордами.
В гóрах высóко,
В ущельях скалистых
Встал наш спаситель
В снегах серебристых.
Рыком бесстрашным
Он зверю ответил,
На пик он поднялся,
Где буйствует ветер.
Змея в ловушку
Смельчак заманил,
В страшную схватку
Отважно вступил.
Бросил он в небо
Магический зов
И древнего зверя
Погреб среди льдов.
Бурной лавиной
По склону скатившись,
Пала вершина,
Юнцу покорившись.
Мелодия набрала темп и мощь и теперь била наотмашь, подобно порывам ветра. Пальцы Ради запорхали быстрее. Мое сердце отчаянно забилось, голова пошла кругом, и зал деревенского клуба перестал существовать – осталась только песня. Ради заиграл еще быстрее, и у меня в висках застучала кровь. Буря была не снаружи – теперь она бушевала во мне, заставляя вздрагивать, пока приятель перебирал струны.
На лбу у него выступил пот. Он пел о пламени и красном дыме, заволакивающем поле битвы. О страшном граде и могучем громе, которых на самом деле не было, однако я нисколько не возражал.
В голове у меня крутились слова Ради – все остальное уже не имело никакого значения. Мой ум сосредоточился на нотах, которые приятель извлекал из инструмента.
Песня добралась до своего апогея, и прервать ее посторонней мыслью или невольным вздохом казалось кощунством.
В музыке звучали содрогания земли и скал, мои крики и магия, которую я из себя выплескивал, чтобы обрести власть над горой. Последний аккорд превратился в вопль, снесший вершину и обрушивший ее водопадом камня и льда на древнего бога.
Деревня не уцелела – настолько велика была моя мощь и ярость. Посреди снежной пустыни остались лишь мы – победители.
За свою недолгую жизнь я видел немало бурь, слышал оглушающий грохот небес и все же никогда не забуду громового раската, которым завершилась песня. Оборвалась она резко, на предельной громкости, словно похоронившая нас под собой лавина.
В зале наступила тишина.
Никто не осмеливался вздохнуть и нарушить ее первым.
Молчал и я.
Патар взял на себя смелость ударить в ладоши, оторвав публику от навеянных мелодией грез.
– Кровь Брама, мальчик! Какая песня! Я всем расскажу, что там происходило! – Он наугад ткнул пальцем в сторону одного из зрителей, затем медленно развернулся и обвел протянутой рукой собравшихся: – Я был в Ампуре, видел случившееся собственными глазами, и попробуйте сказать, что это не так! Каждый из вас знает цену слову лудильщика. Мы приносим вам подлинные истории и весьма убедительные небылицы, но всегда говорим, где истина, а где ложь.
В зале раздалось одобрительное ворчание.
– Я там был – сидел в своем фургоне. Наблюдал за ребятами. Я видел, как мальчик пошел туда, где лежит вечный снег, в самое сердце мороза и льда. Не знаю, сколько мне понадобится выпивки, чтобы избавиться от холода в сердце. А потом появился Наг-лох – гигантский змей, способный проглотить целую гору до последней скалы. Ей-богу, не вру! Некоторые из вас туда поднимались, однако тут же разворачивались и гнали свои лодки домой. И я знаю почему. Вы бежали от тела огромного чудовища…
Несколько зрителей закивали и зашептались – должно быть, рыбаки, доходившие до Ампура в поисках улова и вернувшиеся, чтобы рассказать историю на свой лад.
Патар указал на меня, легонько коснувшись пальцем моей груди:
– Этот мальчик произнес древнюю магическую формулу. Связал плетением гору. Пусть Брам сожжет меня на месте своим священным огнем, если я лгу! Гора рухнула, и это сделал он!
Над столами вновь повисло молчание. Потом зал взорвался криками, шквалом аплодисментов, топотом сапог и стуком кружек. Пожалуй, лавина и та сошла тише.
* * *
Честный человек не допустил бы исполнения подобной песни. Рассказал бы правду о случившемся и отказался от восхищенных аплодисментов. Я же тогда был еще мальчишкой, который провел целый семестр в стычках с Нихамом и риши Брамья и разочаровался, не обнаружив ничего полезного насчет Ашура. Словом, в свалившейся на меня славе я не увидел ничего плохого.
Да и куда может уйти хвалебная песня из такой маленькой деревушки? Здесь спета, здесь и останется.
Горячего вина в тот вечер я выпил куда больше, чем следует юноше. Патар был прав: напиток утолил боль, придав всему телу невозможную легкость.
Танцевать я не умел, однако девушки приглашали меня одна за другой, и я изобразил несколько простеньких па. Какие только девчонки не подходили: все как на подбор краснощекие, загорелые, с теплыми губами, то и дело касающимися моих щек. И меня заставляли отвечать на поцелуи. К концу вечера я жутко пропотел, и дело было не только в выпитом вине.
Поздравляли меня наперебой.
А на следующее утро я понял, как вредно пить без меры…
* * *
Голова кружилась куда пуще, чем после драки с Нихамом и его дружками. Я покинул выделенную для меня комнату и с трудом прошел по коридору. Каждый шаг отдавался глухой болью в затылке.
Деревенский клуб обычно не использовался как постоялый двор и все же располагал несколькими комнатами на случай, если в деревню забредет небывалое количество путешественников. Владелец здания милостиво предложил мне и моим спутникам переночевать, и мы с удовольствием согласились. Закрадывалась, правда, мысль: а что мы сделали для блага Вольти?
Люди-то меня восхваляли: не останови я змея, тот превратил бы Вольти точно в такие же развалины, как и несчастный Ампур. Совсем не факт, что Наг-лох сюда добрался бы, однако жители свято верили в свое чудесное спасение и носили меня на руках, словно маленького господина.
Ах, если бы у них еще имелись лекарства от головной боли…
Я направился к стойке, за которой просидел вчерашний вечер, благодаря бога за то, что моя комната располагалась на первом этаже – по лестнице спускаться не пришлось. Наверное, подобное испытание я не осилил бы даже с посохом. Все же раны еще не совсем зажили; синяки наверняка сойдут не раньше
