освобождения людей можно, на что угодно пойти, я считаю. Но сначала, - Мишель улыбнулся, -
надо вернуть на трон его величество. Потом я доеду до вашей Америки, обещаю».
Нат потянулся. Зевнув, юноша смешливо сказал: «Мы с тобой все о политике говорим, а в нашем
возрасте - о девушках надо. Или тебе не нравится никто?»
-Пока нет, - Мишель хмыкнул. «Я почти десять лет только и делаю, что воюю. Вот наступит мир,
тогда и женюсь». Он внезапно посерьезнел: «Но мне те девушки по сердцу, что не только собой
заняты. Дебора, Давида жена - у нее кабинет благотворительный в Амстердаме был, тетя Джо
бесплатно учила детей из бедных семей..., Так и надо, а те, что только о платьях думают - мне
такая жена ни к чему». Мишель взглянул на него: «Все же поинтересуйся у мадемуазель Бланш,
ненароком - может, она с тобой в Америку и поедет».
Уже когда свеча потухла, Нат, задремывая, внезапно рассердился на себя: «Возьму, и спрошу.
Прав Мишель. Есть белые женщины, что за цветных замуж выходят. Я сам в Бостоне, в церкви,
такие пары видел. Она такая красивая, мадемуазель Бланш...»
Он заснул, все еще думая о ее веселой улыбке, и о том, как отсчитывая сдачу, она иногда касалась
его руки - нежными, теплыми пальцами.
Хозяин ресторана, прихрамывая, поставил на стол еще одну бутылку белого вина. Князь Трубецкой
вздохнул: «Жаль, устриц нет, не сезон».
-Рыба тут отменная, конечно, - Никита Муравьев взглянул на Петю, - не зря твой отец столько в
Париже прожил. Он плохого заведения не порекомендует.
-Месье Корнель, - вмешался месье Жилон, - сюда ходил, как еще мой папаша на кухне всем
заправлял. И мадемуазель Бенджаман у меня обедала, с поклонниками, - он подмигнул Пете и
юноша покраснел.
-Мне завтра на вечер надо, в Тюильри, - сказал Петя, разливая вино, - что мама устраивает, для
двора. Потом у нас обед, семейный, большой. Здесь все наши родственники, из Лондона, кузины
мои, - он замялся, и Никита Муравьев протянул: «Кузины, значит».
-Они девчонки еще, - Петя улыбнулся, - четырнадцать лет обеим. Насчет книжек я спросил, папа
читал сочинения этого месье Бенджамина Констана, и очень их хвалит. Он один из лучших
французских философов. Прямо завтра пойду, и куплю их.
-Купи, - неожиданно мрачно сказал Никита Муравьев, - я бы всех дворян заставил его книги
прочитать. Хоть будет понятно, что ни одна страна сейчас без конституции существовать не может.
И Россия, - он твердо посмотрел на Петю, - тоже.
Трубецкой опустил вилку и, выпив вина, прикурил от свечи.
-Позор, - горько проговорил князь, - позор, конечно. Ездили на обед к англичанам, они в Венсенне
стоят. Наши, некоторые, денщиков взяли. Один офицер, при англичанах, за столом, начал
денщика своего бить. Ты бы видел, Петр Федорович, какие лица у наших хозяев были. Тот, что бил -
потом спрашивает у английского полковника: «А у вас в армии солдат не наказывают?». Полковник
только щекой дернул: «Есть дисциплина, есть устав, в случае нарушения есть трибунал. Я свою
честь джентльмена не уроню тем, что подниму руку на солдата». Но нашим дворянам, такое, как
ты понимаешь, не указ. Еще удивляемся, что люди бегут.
-Опять, как в Германии? - спросил Петя.
-Они и не останавливались все это время, - Никита Муравьев отодвинул тарелку. «За три месяца
уже больше сотни человек дезертировало, и это только у меня в части. Уводят лошадей, идут в
деревню. Ищи ветра в поле, как говорится».
-Они же французского языка не знают, - удивился Петя. «Как они...»
-Выучат, - отмахнулся Трубецкой. «Кто бойчей, уже с девушками заигрывает. Да и русские слова
здесь уже понимают...»
-Быстро! - отозвался месье Жилон, принеся кофе, и офицеры рассмеялись.
-Раз мы здесь, - Никита потянулся за чашкой, - надо поискать масонскую ложу. Мы еще в Германии
об этом говорили, Петя. Все-таки через них лучше всего знакомства завязывать, туда профессора
ходят, экономисты, историки...». Никита откинул со лба темные волосы: «Если мы хотим Россию
изменить, еще учиться и учиться надо, одними штыками этого не сделаешь».
-Я у отца спрошу...- было, начал Петя, а потом вздохнул: «Нет, он у меня пожилой человек, незачем
его зря волновать. Сам найду и вам записку отправлю. Насчет штыков, - юноша обрезал сигару, -
лучше бы обойтись без них, конечно».
-Революций, мой друг, без крови не бывает, - коротко ответил Муравьев и поднял бокал: «За успех
нашего предприятия!».
Хрусталь зазвенел. Петя, пробуя вино, подумал: «Все равно. Надо ввести конституцию мирным
путем..., Ограничить права монарха, как в Англии. Мама сказала - дядя Джон здесь. Он близок к
принцу-регенту. За обедом у него и расспрошу, как у них все устроено, с Парламентом. И книги,
книги, - напомнил он себе строго. «Читать каждый день, делать заметки, вести дневник».
Уже на второй чашке кофе Муравьев внезапно, озорно спросил: «А постарше кузин у тебя нет,
Петруша?»
-Леди Холланд, дочь его светлости герцога Экзетера, она тоже в Париже, - рассмеялся Петя. «Ей
как раз девятнадцать. Но я ее еще не видел, только за обедом...»
Муравьев подмигнул ему: «Если она хорошенькая, то познакомь, обязательно».
-Непременно, - уверил его Петя и добавил: «Это если она мне самому по душе не придется,
конечно». Он оглядел стол и попросил: «Месье Жилон, несите нам еще две бутылки, мы
надолго».
Шелковое, отделанное брюссельским кружевом, голубое платье лежало на большой кровати.
Джоанна, стоя в одной рубашке, оглянулась на дверь - ключ торчал в замке. Девушка быстро
распечатала конверт. Почту приносили утром. Она, все эти дни, поднималась первой - чтобы
успеть просмотреть письма. «Вряд ли папа обрадуется, - мрачно думала Джоанна, - если узнает,
что я в переписке с месье Фурье. Хотя, что плохого, папа всегда поощрял меня в чтении книг, был
доволен, когда я в Лидс поехала..., Приду к нему и скажу, что не хочу в Ренн. Чем там заниматься -
за вышиванием сидеть, вместе с мамой и тетей Элизой?»
Джоанна открыла ящик туалетного столика и посмотрела на бархатный мешочек. «Паспорт здесь,
- пробормотала она, - свидетельство о крещении тоже. Ничего меня не держит. Только папа и
мама..., - она вздохнула и развернула письмо.
-Уважаемая мадемуазель Холланд, - читала девушка неряшливые строки, - я очень рад, что вас
заинтересовали мои концепции социального переустройства общества. Жду вас у себя дома, в
любое удобное для вас время, искренне ваш, Шарль Фурье».
Джоанна покусала крепкими зубами карандаш: «Скажу, что в библиотеку пошла. В конце концов, я
ненадолго к нему. Пока, - она убрала записку и вздрогнула - в дверь стучали.
-Джоанна, ты готова? - услышала она голос матери. «Гости вот-вот придут».
-Сейчас, мамочка, - отозвалась девушка и стала натягивать платье. Остановившись у зеркала, она
качнула изящной, белокурой головой: «Там этот кузен будет, сын дяди Теодора, русский офицер. С
дядей Теодором должно быть интересно, он ученый, у него широкий взгляд на вещи. Юноша этот,
наверняка, такой же, как дядя Жюль - либо об армии говорит, либо о своих имениях».
В соседней комнате одевались девочки. Сидония заколола распущенные пряди волос жемчужным
гребнем: «Дядя Теодор увез тетю Тео на воздушном шаре? Как будто в романе!»
-У них и было, как в романе, - Юджиния понизила голос, - мне мама говорила, что дядя Теодор
влюбился в нее с первого взгляда, когда ее на сцене увидел. И любил ее одну, пятнадцать лет! А
подруга тети Тео, тетя Жанна, за моим отцом замужем была».
-Погоди, - Сиди замерла, - значит, Мишель, о котором твоя мама рассказывала - тебе брат, по
отцу?
Юджиния что-то зашептала и серо-зеленые глаза подруги распахнулись.
-Не может быть! - ахнула Сиди.
-Я сама слышала, - кивнула девочка. «Ты за альбомом пошла, а я у фортепиано сидела. Они
думали, что я нотами занята».
-Сын Робеспьера, - Сиди присела на бархатную кушетку: «Мадемуазель Бенджаман, конечно,
старше, чем на мамином портрете, но, все равно, она такая красавица! Ростом в шесть футов, я
таких высоких женщин и не видела никогда. Пошли, - подогнала она Юджинию.
-Кузен Пьер тоже высокий, - подумала девочка, выходя в гостиную. Она увидела его рыжую голову
и вдруг, непонятно почему, покраснела.
Когда слуги поменяли тарелки и стали разносить рыбу, Федор смешливо сказал: «В этой гостиной
Бенджамин Франклин показывал опыты с электричеством, Антуан Лавуазье демонстрировал
химические реакции…»
-Здесь играл месье Моцарт…, - поддержала его жена. Юджиния, невольно, ахнула: «Сам Моцарт!
Хотя да, мама, - она повернулась к Марте, - он тебе сонату посвятил».
Федор вспомнил медленное, нежное начало симфонии, и как он тогда смотрел на Тео, - с тоской и
