желанием. Он ощутил, как жена, под столом, касается его руки.
-Я тебя люблю, - шепнули гранатовые губы, и он только улыбнулся.
-Так можно будет - спросил Федор у Джона, - навещать месье Бонапарта на острове Эльба?
-Отчего же нельзя, - герцог пожал плечами, - это его владение, законное. Ради Бога, езжайте,
гостите…., Такая же часть Европы, как и все остальные страны.
Тео поймала взгляд Марты, и вспомнила, как они, втроем, сидели у камина, в квартире на
набережной Августинок. Петя ушел гулять по Парижу, они пили вино. Марта была в простом,
темном платье. Перехватив взгляд Тео, женщина коротко сказала: «Работала».
-Насчет Мишеля, - заметила тогда Марта, затягиваясь сигаркой, - вы не волнуйтесь. Наверняка, он
отправился на Эльбу, вместе с остальными. Я туда по дороге в Неаполь загляну. Отвезу письма от
его светлости, и не отстану от капитана де Лу, пока он вам не напишет.
Марта бросила взгляд на два букета роз, что стояли на камине. Она лукаво спросила: «Ты, Теодор,
теперь не только белые покупаешь, но и красные?».
Федор потянулся: «Это не от меня. У моей жены, - он подтолкнул Тео, - почти двадцать лет один и
тот же поклонник. Кто-то из Санкт-Петербурга. Думаю, мы уже не узнаем, кто. Очень скромный
человек, даже записок не присылает.
Тео вспомнила уборную Эрмитажного Театра и высокого, белокурого юношу с букетом винно-
красных роз. «Ерунда, - сказала она себе сердито, - не может его величество это делать. Кто-то из
аристократов, наверняка»
Когда подали десерт, Тео наклонилась к племяннику и, ласково, сказала: «Я с тобой письма
передам, милый. Мы, когда в поместье отца миссис Марты жили, с твоей матушкой были лучшие
подруги. И ты уже дипломированный адвокат. Был бы жив твой отец, он бы тобой гордился».
Нат вспомнил холодные, сине-зеленые глаза, и его жесткий голос: «Оставь эти фантазии,
университет тебе ни к чему».
-Да, - вздохнул он, - вы правы, тетя. Гордился бы.
После десерта и кофе мужчины поднялись. Петя, когда они прошли в библиотеку, искоса
посмотрев на золотую, масонскую булавку на лацкане сюртука Джованни. Он неуверенно спросил:
«Дядя, а вы с местными масонами знакомы?»
Темные глаза пристально посмотрели на него. Петя подумал: «Он священником был, мне папа
рассказывал. Когда память потерял, после бунта пугачевского. Весь мир объездил, все видел.
Господи, мне до них еще расти и расти».
Петя взглянул на отца - тот тихо говорил с его светлостью, Нат углубился в книгу, стоя у открытого
шкафа. Пахло хорошими сигарами. Джованни погрел в руках тяжелую, хрустальную рюмку со
светлым, драгоценным портвейном: «Знаком, племянник». Он потянулся за пером и бумагой.
Быстро набросав что-то на листе, дядя протянул его Пете.
-Ты приходи по этому адресу, - заметил Джованни, - там тебе объяснят, что к чему. Отец твой, - он
усмехнулся, - во время оно, тоже масонские собрания посещал. Так сказать, по работе, когда мсье
Теодор еще такими вещами занимался». Он внимательно взглянул в голубые глаза юноши: «Ты
там появись. С хорошими людьми увидишься».
-Спасибо, - искренне поблагодарил Петя и спросил себя: «Откуда эта косность? Мужчины встают и
уходят. Даже не поговорить с дамами, как следует. Очень интересная эта девушка, Джоанна, она
так много читала. Надо ее с Никитой познакомить, они друг другу понравятся. Он тоже
серьезный».
Нат все перелистывал: «De la littérature des nègres» аббата Грегуара, а потом вздохнул: «Как бы с
ним встретиться? Я бы эту книгу на английский перевел. Настоящая антология, все, что написано
цветными, в ней собрано. Для нас, в Америке, это было бы очень полезно. А леди Холланд
замечательная девушка, конечно. Она такая умная, в философии разбирается. Сама работала, за
детьми ухаживала, у врача училась…, Как это она сказала: «Рабство - позорная язва нашего
общества, наравне с неравенством классов и угнетением женщины». Она права, конечно. У нас, в
Америке, цветные редко где голосовать могут. Надо быть свободным, владеть недвижимостью…,
Я могу, но много ли таких, как я? - Нат посмотрел на Петю и решил: «Надо ему сказать. Что это
такое, его брат здесь, Мишель его на войне спас, а они даже не увидятся».
В дверь библиотеки постучали. Юджиния, весело, позвала их: «Тетя Тео готова петь».
-Я тоже петь буду, - Петя поднялся. «С мамой - дуэт Дона Жуана и Церлины, и Ein Mädchen oder
Weibchen. Из «Волшебной флейты».
Джон рассмеялся, выходя в коридор: «Коронная ария твоего дяди Тедди, Нат. Он зря на сцену не
пошел. Хотя юрист из него отменный. Думаю, еще через десяток лет он до Верховного Суда в
Вашингтоне доберется».
Нат вздохнул: «Я даже не смогу выступать в массачусетском суде. Ладно, - он посмотрел на Петю, -
потом отведу его в сторону, в гостиной, и скажу. Он не выдаст, это его брат».
Марта уже сидела у рояля палисандрового дерева, женщины устроились на диванах. Нат
отчетливо почувствовал запах табака. «Тетя Марта курит, - вспомнил он, - не на людях, конечно».
Джоанна поманила его к себе. Посмотрев на книгу в руках у Ната, девушка шепнула: «Мой отец, в
молодости, писал статьи для аболиционистских журналов. После того, как в Америке побывал. И
ваш отец, я знаю, был видный аболиционист».
-Только я все равно, - горько усмехнулся Нат, - незаконнорожденный.
От нее, понял юноша, тоже пахло табаком, - едва уловимо, - а еще - чем-то горьким, пряным.
Джоанна внезапно улыбнулась и усадила его рядом: «Мы можем потом убежать в библиотеку,
кузен Нат. Я вам покажу те книги, о которых говорила за ужином». Джоанна оглянулась: «И я там
смогу покурить».
-Начнем с Бетховена, - Марта положила руки на клавиши. Петя, глядя на рыжую голову Юджинии,
что стояла рядом с роялем, перелистывая ноты, рассмеялся про себя: «Она на Менуху похожа.
Такая же смешная, девчонка еще».
Он ощутил на губах вкус имбиря, услышал нежный шепот: «Зол зайн мит мазл!». Юноша тихонько
вздохнул: «Пусть тоже - будет счастлива».
На простой, сосновой конторке были разложены бумаги. Дофин, переступив порог маленькой
комнаты, недовольно оглянулся: «Что это вы, месье Жан, в какой-то каморке ютитесь, и зачем вам
это? - он указал на походную, холщовую кровать.
-Попросил не выбрасывать, ваша светлость, - Джон поклонился и отодвинул рассохшийся стул.
«Здесь была адъютантская у Бонапарта, от них осталось. Я, понимаете ли, - Джон стал разливать
кофе, - случается, и здесь ночую. Работы много. А что скромно, - он одернул темный сюртук, - так
роскошь в нашем деле ни к чему, главное - результат». Он подвинул дофину фаянсовую кружку:
«Слушайте».
Маленькое окно выходило на задний двор, теплый, летний ветер шевелил занавеску.
-Как вы понимаете, - Джон обрезал сигару перочинным ножом, - осведомители остались со старых
времен. Еще те живы, - он усмехнулся, - что во времена вашего старшего брата доносили. Если
человек таков, то он не изменится. Например, - герцог взглянул на дофина, - месье Фуше. Кому он
только не служил, а вы его привечаете.
-Он сторонник Бурбонов, - заметил наследник престола, просматривая бумаги.
-Он сторонник того, кто платит, - отрезал Джон.
-Обратите внимание, это интересно, - герцог поднял какой-то документ.
-Тайные сборища бонапартистов в Париже, несомненно, существуют, - начал читать дофин, - по
слухам, они организуются доверенным лицом, близким к Наполеону. Он остался в городе после
изгнания Бонапарта на Эльбу. Человек этот осторожен, с большим военным опытом, однако найти
его не представляется возможным...- дофин отбросил бумагу и негодующе спросил: «Как это не
представляется возможным? Месье Жан...»
-Мой отец и мачеха, - Джон спокойно курил, - здесь жили, во время революции. Вы знаете, думаю.
Холеные щеки его собеседника чуть покраснели.
-В трущобах, у Бастилии, - добавил Джон. «Мой отец шил обувь депутатам Конвента, а мачеха и
сестра устроились прачками в Тампль. Под носом у Робеспьера и Комитета Общественного
Спасения. Если бы их не предали, - жестко продолжил Джон, - никто бы их не нашел.
Дофин молчал. Потом, поднявшись, он велел: «Отыщите этого посланца узурпатора и расстреляйте
его. Без суда и следствия. Не для того люди проливали кровь, чтобы Франция опять вернулась к
временам беззакония».
Дверь закрылась. Джон пробормотал себе под нос: «О временах беззакония - я бы поспорил.
Отличный правовой кодекс, равенство сословий, французское гражданство для всех, какого бы ты
ни был цвета, и какую религию бы ни исповедовал. Я, конечно, им, - он вздохнул, - такого в лицо
не скажу, но Бонапарт сделал для Франции столько, сколько вся их династия не сделала».
Герцог еще покурил, подставив лицо солнцу, и вернулся к работе.
