— В смысле "испортили настроение"?
— В финансовом. Я в этом мастер, — он с улыбочкой смешал монеты, посмотрел на часы, на Веру: — Пойдемте, вы потанцуете с Артуром, я почитаю о последствиях вашей драконовской политики. Нельзя пропадать надолго, а то все подумают, что у нас что-то происходит, — он сделал страшные и загадочные глаза, Вера не сдержала улыбку, он встал и протянул ей руку: — Пойдемте.
6.38.23 Танец «ручеек» и карнское рабство
Они спустились вниз, на этот раз длинным путем, по широким роскошным лестницам, министр расточал самодовольные улыбки всем встречным, особенно цыньянцам. Одна компания ему не поклонилась, Вера удивленно посмотрела на него, он шепотом объяснил:
— Семья Кан, старший дом. Мое существование для них оскорбление.
Вера внимательно изучила эту компанию, запоминая на всякий случай. Они спустились в танцевальный зал, и ее на последней ступеньке поймал за руку король, жизнерадостно улыбнувшись министру Шену:
— Господин министр, я украду вашу даму, с вашего позволения!
— Укради, позволяю, — фыркнул министр, складывая руки на груди и подпирая спиной колонну. Король рассмеялся и махнул оркестру, дирижер зазвонил особым образом, и Вера поняла, во что ее втянули.
«Гребаный "ручеек".»
Король вывел ее в центр зала, за ними выстроились пары, заиграла музыка, по коридору поднятых соединенных рук потекли пары, все хихикали, перешептывались и веселились, Вера с нехорошим предчувствием готовилась к тому, что должно было произойти, и произошло — ее отобрал у короля какой-то мужчина. Они не были представлены, она бы его запомнила — молодой, но толстый, очень роскошно одетый, такой же светловолосый и сероглазый, как и большинство здесь, он загадочно улыбнулся ей, с таким уверенным видом, как будто делал ей очень приятное одолжение, и любая женщина на ее месте визжала бы от восторга.
Она пробиралась по коридору рук за ним, пытаясь придумать, о чем с ним говорить, или лучше даже, как от него слинять. Долго думать не пришлось — ее опять отобрали, на запястье сомкнулись пальцы Рональда, он заглянул ей в глаза с видом спасителя, на этот раз полностью заслуженным, но долго это не продлилось — ее опять увел король. И почти сразу же увел следующий самодовольный толстяк, потом еще один, и опять Рональд, и опять он не продержался долго.
Музыка замерла, все зааплодировали и засмеялись, мужчина без пары артистично поизображал скорбь и печаль, и пошел приглашать кого-то из девчонок-в-сторонке. А к Вере повернулся ее партнер, она не могла уверенно сказать, видела ли его сегодня уже. Все пары рассредоточились по залу, дирижер зазвонил еще раз, и начался обычный местный "вальс", мужчина с сияющим видом повел Веру в танце, она напомнила себе, что надо смотреть на партнера и говорить с ним, перестала делать вид, что очень интересуется рисунком паркета, мужчина наконец-то поймал ее взгляд и улыбнулся:
— Госпожа Вероника, вы сегодня прекраснее всех в этом зале!
— Спасибо.
— Но почему вы не в белом?
— Это не первый мой бал.
— Но здесь-то первый, как говорится, "ягодка опять"! — он рассмеялся, до безобразия довольный собой, Вера тоже попыталась улыбнуться, обещая себе, что будет всегда заранее узнавать расписание танцев, и больше никогда не будет танцевать с непонятно кем.
— Чем занимается ваш отец, госпожа Вероника? Я слышал, ваша семья разбогатела на сельском хозяйстве?
— Это было давно. Папа занимается горнодобывающей промышленностью.
— Прямо как я! — обрадовался партнер. — У моего отца рудники на севере, и мраморные карьеры к юго-востоку от Тайры, самый прибыльный бизнес, и самый надежный. Я всегда говорю — зерно может не уродить, животные могут полечь от хворей, фабричное оборудование может сломаться или устареть, но только люди не портятся никогда! — Он рассмеялся, такой довольный собой, как будто это была шутка века, Вера нахмурилась:
— В смысле? У вас бизнес на людях?
— Да, дорогая Вероника, да! Мое оборудование самое надежное — человеческие руки! Если их, конечно, можно назвать людьми. Они рабочие лошади, идеальные — сильные, выносливые, терпеливые, сами себя лечат, сами себе делают инвентарь, сами его точат и ремонтируют, даже иногда придумывают всякие приспособления, чтобы работать было легче. И я тогда с удовольствием поднимаю им план! — он расхохотался, она переспросила, надеясь, что неправильно поняла:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— У вас мраморный карьер?
— И рудники, да, — довольно закивал он.
— И там работают люди, руками?
— Совершенно верно! Размечают срез породы, руками вбивают колья, руками обвязывают веревками, грузят на телеги, на спинах таскают на склад. Дальше волы, но я подозреваю, что они и дальше могли бы сами, в средней полосе рабы просто сказочно двужильные, а на севере, на рудниках, так вообще — день за днем кирками машут, тачки катают, и потом еще поют вечерами, как у них сил хватает? Я если с проверкой приезжаю, то просто пройдясь по их маршруту, к вечеру с ног валюсь, а они целый день по кругу, по кругу, как заведенные. Восхищаюсь ими, надо им памятник заказать.
— Вы сказали "рабы"? В Карне же нет рабства?
— Конечно-конечно, нет уже давно в Карне рабства! Они работают добровольно, даже дерутся за работу, за премии вообще на подвиги идут.
— Вы им, наверное, очень хорошо платите.
— Да конечно! — расхохотался мужчина, с сарказмом посмотрел на Веру, понизил голос: — Я плачу им ровно столько, чтобы они не сдохли от голода, и могли по праздникам позволить себе не просто хлеб, а хлеб с маслом, и то только если работают сверхурочно. Это такая игра в теоретическую свободу — рабства нет, а рабы есть.
— Почему они на это соглашаются?
— А какой у них выбор? — весело развел руками мужчина. — На все графство три завода, чтобы там работать, надо учиться, а учиться дорого. Работать без образования можно только на рудниках, а там такая зарплата, на которую можно купить билет максимум в соседнюю деревню, а там то же самое. У них нет выбора, они грузят камень за гроши, и радуются, что хотя бы это есть, потому что могло быть и хуже.
— Вы восстания не боитесь?
— Нет, у меня хорошая охрана, — он небрежно отмахнулся, самодовольный и гордый. — Они пытаются периодически бастовать и требовать поднять зарплату, я в таких случаях останавливаю производство на недельку-другую, и потом плачу в конце месяца за вычетом этой недельки-другой, у них начинается голод, я пригоняю пару телег с хлебом и раздаю бесплатно, чтобы оценили, какой я добрый и как забочусь о своей скотине. Обожают меня, так благодарят, плачут, молятся за мое здоровье.
Вера молчала, ощущая свои ноги чужими и неловкими, они все еще танцевали, а она мысленно стояла на броневике и картаво призывала вешать и расстреливать, лихо сдвинув на затылок кепку, и обещая новый путь.
«Это не сработало, Вера, успокойся.»
— Вы так покраснели, боги, это очаровательно! В вашем мире тоже в чести благотворительность? Или вы так поражены моим талантом управленца?
Она опустила голову, пряча лицо, пытаясь что-нибудь придумать, чтобы это просто прекратилось, она не хотела это больше выносить ни секунды.
— Госпожа Вероника? Ваши щечки похожи на белые яблоки с красным боком, так бы и лизнул, да мне сладкое нельзя, — мужчина с сальной улыбочкой потянулся рукой к ее лицу, она отшатнулась, еле успев отбросить его ладонь, сбилась с шага и остановилась. В них чуть не врезалась ближайшая пара, Вера освободила руки, партнер опять попытался их взять, усмехнулся: — Да ладно вам недотрогу строить, все уже знают, что вы любите все блестящее. — Наклонился к ее уху и громко шепнул: — У меня столько рудников, что я вам таких рубинов могу ванну насыпать. И я, представляете, совершенно не женат!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Вера опять освободила руки, беззвучно шепнула:
— Не идите за мной, мне плохо, — развернулась и быстро пошла вон из зала, не представляя, куда идет. Ее тошнило от него, его слова мелькали в памяти рваными фразами, отвратительными вместе и по отдельности, в зале было душно, она взяла с подноса у проходящего мимо официанта запотевший шипучий бокал, но он оказался недостаточно холодным, даже конденсат уже нагрелся.
