живя на ней.
Центральное место в той смене занимала театральная постановка. Всё крутилось вокруг неё. Но работа с актёрами, выговор Ольги Леонидовны за то, что они не укладываются в сроки, обдумывание декораций, плачущая актриса, которую отругала воспитательница, — всё это перестало волновать, когда Юра, дождавшись, когда зал опустеет, толкнул Володю в старый пыльный занавес, укутал и поцеловал. Да, в этом был весь Юра — он хотел, и он делал, не думая, не успев испугаться. Он хотел быть счастливым и делал счастливым Володю. Такой смелости можно было позавидовать, если бы Володя не понимал, какими серьёзными могут быть последствия.
Но он шёл у Юры на поводу. Сбегал с ним посреди ночи к лесу, чтобы, прячась за статуями пионеров, держаться за руки и трепетно целоваться. Или просил вторую вожатую Лену во время отбоя присмотреть за отрядом, а сам уходил с Юрой под их иву и спал там, лёжа у него на коленях. А разве мог Володя иначе? Ведь у них было так мало возможностей побыть вместе, а так хотелось, так безудержно тянуло к нему. Володя ненавидел в себе эту тягу, готов был сгореть заживо от одних только мыслей, но и противиться ей не мог. Когда им удавалось остаться наедине — это были невероятно яркие, светлые моменты. С Юрой он забывал обо всём: что вокруг них есть мир, жестокий и чужой, что, кроме них, в нём есть другие люди — непонимающие, готовые осудить и закидать камнями… или рассказать старшим.
Но обо всём этом не думалось, пока рядом был Юра. Володе не нужно было никого и ничего, кроме него. Единственное, о чём в те моменты он жалел, — что у них было очень-очень мало времени, но и об этом он забывал.
Но самыми счастливыми моментами были те, когда Юра играл для него. Как же он это умел… Если бы Юра только видел себя со стороны. Он был прекрасен: такой вдохновлённый, такой настоящий, будто в музыке и только в ней он становился собой и ей открывался полностью. Благодаря Юре Володя смог забыть о том, что болен, и поверил, что с этим можно жить и даже больше — быть счастливым. Но тогда он до конца ещё не понимал, что это просто состояние эйфории и, стоит Юре исчезнуть, Володя пропадёт. Он боялся дня окончания смены, потому что придётся разъезжаться по своим городам, а одна мысль о том, что они будут порознь, причиняла боль.
Но оказаться порознь им пришлось ещё до того, как закончилась смена.
Володя до сих пор помнил то жуткое ощущение, когда их застали. Это был не ужас, не страх и не отчаяние. Володя будто провалился в глубокое, липкое, абсолютное ничто. Будто в одно мгновение закончилось всё, сама вселенная исчезла, а он остался в полной пустоте: то ли умер, то ли стал этой пустотой. И только потом, ожив через пару мгновений, казавшихся бесконечностью, осознал весь кошмар произошедшего. Но сразу после он подумал не о том, что теперь будет с ними, что им сделают и как с этим жить. Первым в голову ворвалось сожаление: «У нас с Юрой было очень мало времени, а теперь у нас отнимут даже его». И правда отняли.
* * *
Хлопнула дверь, в комнату вошла Маша, потрясла Володю за плечо.
— Спишь?
— Нет. Пора идти?
Маша кивнула и направилась в прихожую. В одну секунду обула туфли и, когда Володя приблизился, уже стояла готовая выходить. Одна, без сына.
— Дима с нами не идёт? — спросил Володя.
— Нет. Мы решили до вечера разойтись по углам, — сказала она. — Надо успокоиться, уложить всё в голове.
— Здравое решение, — поддержал Володя.
Его порадовало, что провожать их вышел не только Толя, но и Дима. Оба спокойные, но как будто виноватые. Маша поцеловала сына в щёку.
Спустившись во двор, Володя сказал понурой Маше:
— Не отчаивайся. Жизнь на этом не закончилась, ничего страшного не произошло. Пойми, Дима каким был, таким и остался, просто теперь ты знаешь о нём чуть больше.
Они направились домой.
Рядом с ним по улице шла совершенно потерянная, убитая горем женщина. Она не замечала ничего вокруг. Володе даже пришлось подхватить её под локоть — споткнувшись о бордюр, Маша едва не упала в глубокую лужу.
Он остановился, потряс её за плечо — хотелось ободрить её. Она подняла на него рассеянный взгляд.
— Зайдёшь ко мне?
— Ладно.
Весь путь Володя думал о том, как ужасно устал. От всего: что не может нормально спать, что с таким трудом забытые воспоминания снова всплывают в сознании и застают врасплох. А ещё устал жалеть об утраченном. Казалось, что он на самом деле сходит с ума. Он привык чувствовать твёрдую почву под ногами, но всё произошедшее за последние недели выбило её из-под них. Его реальность стала зыбкой.
Хотелось вернуть всё на круги своя, обрести стабильность, оказаться в привычных обстоятельствах или хотя бы создать иллюзию, что всё в порядке, почувствовав рядом твёрдое плечо.
Володя достал телефон и написал сообщение Игорю:
«Встретимся сегодня? Мне очень надо. — И, подумав, добавил: — Соскучился».
Игорь ответил молниеносно: «Не могу. Прости, зай, я в командировке до завтра. Целую».
Володя убрал телефон в карман и так тяжело вздохнул, что Маша услышала и прокомментировала:
— Да. Коньяку бы сейчас… пятизвёздочного… стоит у меня как раз.
— А давай, — поддержал Володя. Вообще он не любил алкоголь, но сейчас не отказался бы.
— Серьёзно? С самого утра?
— А что? Я ни разу в жизни не пил коньяк на завтрак, так почему бы не попробовать? А тебе, кстати, уже давно стоило как следует напиться.
Маша засмеялась. Володя даже не поверил своим ушам — за последнее время он успел забыть, что она вообще умеет смеяться. Да и собственного смеха он не слышал уже давно.
— Ну… У меня-то выходной, — всё ещё сомневалась Маша, — мне всё равно, но как же ты? Ты на работу пьяным пойдёшь?
Володя задумался. Оценив своё самочувствие, он понял, что на работе пользы от
