него будет мало. И даже больше — ему в таком состоянии не следует даже садиться за руль.
— Да нет, домой поеду, — ответил он. — На такси.
— Хорошо. Но пить будем дома. Я тебя таким борщом накормлю!.. — Володе показалось, что фраза прозвучала кокетливо.
И правда. Такого вкусного борща Володя в жизни не пробовал. А может, он так сильно проголодался — в последний раз ел часов двенадцать назад.
— Так о чём с Димой договорились? — спросил он, разливая коньяк по стопкам.
— Ни о чём, Дима упрямится, гнёт свою линию, я — свою.
Они чокнулись без тоста, выпили. Володя не ощутил ничего: ни жжения в горле, ни даже вкуса. Налил ещё коньяка и спросил:
— Дима упрямится расстаться с Толей? А ты сама на его месте согласилась бы?
— Володя, — Маша сказала это таким тоном, будто уговаривала ребёнка, — но это же блажь…
— Тебе-то откуда знать, что это для него?
Они опрокинули ещё по рюмке. Володя снова налил и спросил будничным тоном:
— Кстати, как тебе Толя? По-моему, неплохой парень, серьёзный. Астрофизикой интересуется и, как я понял, собирается связать с ней жизнь.
Маша молча смотрела в окно. Володя добавил:
— Заметила, какой чистюля?
Маша обернулась к нему и улыбнулась.
— Ты мне что, зятя сватаешь? Расхваливаешь: серьёзен, умён, будет хорошим хозяином… хотя, наверное, правильнее хозяйкой? Или как вообще?
— О, смотрю коньяк начал действовать, — улыбнулся Володя. Маша рассмеялась.
— Маш, а какая тебе, в сущности, разница, кого любит твой сын? Главное ведь, что любит и что это взаимно, разве не так?
Володя ощутил, как кровь приливает к щекам, в горле приятно покалывает, а сам он становится разговорчивее.
— Боюсь за его будущее, — вздохнула Маша. — Я так надеюсь, что он хотя бы бисексуал…
— Ну будет у него девушка, и что это даст?
— Тогда у него будут дети, а у меня — внуки!
— Окей, у тебя есть сын, и ты счастлива?
— Налей ещё, — был Машин ответ.
— Я понять не могу: ты о нём думаешь или о себе? — спросил Володя, протягивая ей рюмку. — Допустим, ты заставишь его сделать то, что требуешь, он поддастся, женится и родит тебе внука. Тогда ты будешь довольна?
— Ну, да-а-а, — протянула Маша, подозрительно глядя на него.
— А когда бросит жену или будет ей изменять?
— Вот нормально же говорили, а теперь ты снова пытаешься загнать меня в угол! — рассердилась она.
Встала, разлила по рюмкам коньяк, выпила.
— Нет, я просто размышляю, — успокоил Володя. — Вообще, я считаю, что Дима должен быть в первую очередь порядочным человеком и не предавать тех, кто от него зависит. А уж кого именно он будет любить — дело второе.
— Володя, но ведь большинство гомосексуалистов одиноки, а если Дима заведёт нормальную семью, он одинок не будет.
— А разве ты, гетеро, не одинока?
Маша наклонила голову и пристально посмотрела на него чуть замутнённым взглядом.
— А ты?
Володя промолчал.
Они оба снова помрачнели, а на кухне на несколько долгих минут воцарилась тишина.
— Не хочу больше о грустном — устала, — сказала Маша, включила радио и прислушалась. Зазвучала смутно знакомая музыка.
— Ой, это же песня нашей молодости! — встрепенулась Маша. — Помнишь, как мы с тобой под неё в лагере танцевали? Ох как мне завидовали девчонки. Давай потанцуем?
— Не, мы танцевали не под эту, — ответил Володя, узнав песню «Странные танцы» группы «Технология».
— А под какую?
— Не помню, — пожал плечами Володя.
— Ах да, точно. Под эту я с Козлом танцевала. А не всё ли равно, давай!
— Давай, — улыбнулся Володя, поднимаясь и протягивая ей руку. Едва встал, как в глазах поплыло — алкоголь ударил в голову.
Володя прибавил громкость — грустная мелодия наполнила помещение. Маша положила руки ему на плечи, он — ей на талию, и они неспешно закружились по тесной кухоньке.
Володя вспомнил, как однажды в «Ласточке» на планёрке старшая воспитательница Ольга Леонидовна ругала его, что он не ходит на дискотеку и не танцует с детьми: «Даже если твой отряд в это время спит, ты всё равно вожатый, а вожатый должен танцевать с детьми». Вспомнилось и то, как Юра, сидя рядом на карусели, уговаривал его пойти на дискотеку, а потом, когда добился своего, со злости и ревности швырнул в него яблоко.
Володя вздохнул.
Мелодия лилась, их танец продолжался. На строчках «до конца не простив всё прошедшее мне, ты не спишь, как и я сейчас» Маша остановилась.
— Погоди. — Она взяла полные коньяка рюмки со стола, протянула одну Володе. — Давай выпьем за прощение. Прости меня за то, что я сделала тогда. А я прощу тебя за то, что не любил.
В глазах у неё стояли слёзы. Маша прижалась к нему как ребёнок, положила голову на плечо. Слишком близко, но Володя не стал её отталкивать. Медленно кружась с ней, он смотрел в окно, на двор, на косые солнечные лучи, что пробивались сквозь тучи и стрелами пронзали желтеющую листву яблони. Она была огромная, совсем как та в «Ласточке». Володя заставил себя отвлечься и прислушался к песне, но легче не стало. У него само собой вырвалось:
— Будто про нас с Юрой песня.
— А кстати, что с Юрой? — пробормотала Маша ему в плечо.
— Не знаю, — отрезал Володя. — Не хочу об этом.
— Ладно… — протянула она. — Ох, Володь… скажи мне кто-нибудь тогда, в лагере, что двадцать лет спустя пьяная буду танцевать с тобой на моей кухне, ни за что бы не поверила.
— Видишь, как бывает.
Володе казалось, что музыка окружает их, толкает друг к другу, заставляя сблизиться сильнее. Видимо, и Маша ощутила это, разоткровенничалась:
— Я любила тебя, ты знаешь?
— Знаю. А я хотел только дружить с тобой. И, как видишь, оказался прав — дружба сильнее любви.
— Да уж, она поддерживает, а не мучает.
