В Махачкале совсем мало высотных зданий. Связано это еще и с тем, что город находится в сейсмоопасной зоне. После землетрясения 1970 года его пришлось восстанавливать из руин. Это городу пошло на пользу: узбеки отстроили целый квартал, «Узбек-городок», строители из Питера – гостиницу «Ленинград»… В этом городе (а скорее – в огромном поселке) легко чередуются скученные трущобы и гигантские особняки с бойницами, заборами и бронзовыми львами у ворот. Если у дагестанца появляется хотя бы немного денег, то он не едет путешествовать или отдыхать, а сразу вкладывается в новый фундамент или мансарду. Даже бедняки, живущие в вонючих общих дворах, обязательно делают капитальный ремонт, белят стены и оклеивают комнаты блестящими обоями.
Помню один дом неподалеку от того места, где я жила. Не дом вернее, а два маленьких саманных (глинобетонных) флигеля. Так вот, однажды, было это еще лет пятнадцать назад, около флигелей появилась груда желтого облицовочного кирпича. Тогда он был в моде. Один из флигелей исчез, а на его месте стала возводиться очень длинная и очень нелепая башня. Башня доросла до четвертого или пятого этажа, и тут строительство заглохло. Так оно возобновлялось и глохло в течение многих лет, но башня до сих пор не достроена. За это время семья успела увеличиться в два раза, а желтый кирпич поблек и принял жалкий вид. Но главу семейства это, видимо, не останавливает, он готов прожить в состоянии мучительно медленной стройки всю свою жизнь.
Еще в Махачкале очень много свадебных салонов, салонов красоты и стоматологий. Удивляюсь, как все они до сих пор не погорели от такой конкуренции. Кстати, стоматологи из дагестанцев получаются хорошие, особенно из тех, кто родом из ремесленных сел. Ремесленная специализация в селах сложилась много веков назад. Например, в Согратле жили каменщики. Там камень для каждого дома вытесывался и обрабатывался вручную. Село Анди славилось бурками, Кубачи – кольчугами, оружием, ювелирными изделиями, Балхар – гончарными изделиями, Унцукуль – деревянными, с серебряной насечкой; Шовкра – село сапожников, Цовкра – канатоходцев, Гоцатль – златокузнецов; в табасаранских селах ткали ковры, в лезгинских занимались шелководством и так далее. Перечислять можно долго. Кстати, многие из этих сел в средние века были городами, там могло проживать более десяти тысяч человек.
Разумеется, все эти традиции не ушли в песок: в Согратле до сих пор основательные и красивые дома, а в обувных мастерских Махачкалы работает много лакцев, потому что и раньше они славились как кожевники и сапожники. На эту тему существует много шуток. Лакские туфли зовутся «хитрыми туфлями», потому что и сами лакцы в Дагестане тоже зовутся хитрыми. Аварская пословица гласит: «Разрежь арбуз, и из него выскочит лакец»…
Махачкала расположена на берегу моря, но море мало ощущается. Разве только тем, что в городе постоянно дует соленый ветер и разносит по улицам тучи целлофановых пакетов. Потом пакеты застревают в ветках деревьев и могут висеть там годами. А вот «приморской» атмосферы нет. По улицам не разгуливают бравые моряки, а в порт никого не пускают. Раньше, говорят, было совсем иначе. Папа рассказывал, что постоянно бегал смотреть на суда, пришедшие из Ирана, или на то, как выгружают пойманную кильку. Когда папа был маленький, он спокойно гулял по городу в рваных трусах и никого не стеснялся. Однажды он даже свалился в яму с цементом и чуть там не застыл. Прохожие его достали, а потом отмывали прямо на улице.
Мама тоже жила совсем в другой Махачкале. Она гуляла по паркам, которые теперь застроены, пила ситро из автоматов на парадной, а ныне заштатной улице Буйнакской (бывшей Барятинской) и даже прыгала с военным парашютом. Правда, всего два раза. Кажется, это было необходимо для какой-то вузовской справки, я уже не помню. В общем, в первый раз она вроде бы приземлилась хорошо, а во второй раз – неудачно. Мама была очень маленькая и легкая. Ей вообще нельзя прыгать с парашютом, а она взяла и все-таки прыгнула. Ветер унес ее прямо к речке Воняйке. Мама упала в речку Воняйку, ее стало засасывать. Но тут к ней на помощь примчалась служба спасения на мотоциклах, и всё обошлось.
С моим младшим братом в Махачкале тоже случались всякие истории. Когда ему было четыре года, он ударил в глаз Абакара, сильного мальчика из нашего двора. И даже написал об этом в газету «Молодежь Дагестана». Вернее, он надиктовал, а я записала и отправила в газету. Так что мой брат опубликовался в газете, когда ему было пять лет. Текст назывался «Письма Омара Ганиева героям сказок». Теперь Абакар стал очень большим, и у него даже есть пистолет. И еще с ним постоянно ходят подростки помладше, которые его слушаются и отнимают у детей телефоны. В прошлом году Абакар пытался отнять у моего брата телефон, а в этом году он зазвал брата к себе в машину и хотел натравить на него своих приятелей. Но потом оказалось, что Абакар – не только сильный, но и духовно развитый. Он не мог бить человека в священный месяц Рамазан. И не побил. Между прочим, Махачкала трижды участвовала в конкурсе «Самый благоустроенный город в России». В первый раз заняла третье место, на следующий год – второе, а еще через год – первое. И тогда на одном из зданий центральной площади вывесили слоган «Махачкала – лучший город России». Шутить на эту тему уже моветон, поэтому я и не буду....
2010
Про соседей и переселения
В Махачкале мы с родителями все время переезжали из дома в дом, поэтому соседи у нас все время менялись. Связано это было с тем, что в 1986 году родители вступили в жилищный кооператив и ждали, что вот-вот получат квартиру. Они ее действительно получили, но только через двадцать лет. А пока ждали – сначала болтались по съемным углам, потом купили свое, но «временное» жилье, чтобы пересидеть.
Так вот, сначала мы жили на Советской улице напротив центрального универмага. В одном доме с номенклатурными работниками, интеллигенцией и детьми народных писателей. У дедушки здесь была большая пятикомнатная квартира, по советским меркам очень богатая. В ней были хрустальные люстры, старинные телефоны, ценные безделушки с выгравированными надписями от партийных коллег, книжные шкафы с редкими подписными изданиями и даже бар с бутылками и с маленьким рыцарем, в котором прятались рюмки. Кроме нас и дедушки с бабушкой в квартире жил еще папин младший брат с семьей и дочка другого брата. В коридоре в ряд стояли детские горшки.
Папа тогда активно занимался «перестройкой», и его родители боялись, что он плохо кончит. Они часами спорили с ним о политике. Несколько раз папа брал меня на митинги. Я стояла на трибуне под памятником Ленину вместе с участниками клуба «Перестройка». Площадь была полна народу, но не помню, знала ли я, чего они хотят и что происходит.
Я тогда еще не очень разделяла папин антикоммунизм, потому что верила в доброго Ильича. Я мечтала о том, как Ленин придет к нам в детский сад и возьмет меня на руки. И еще мне очень нравилось надувать шарики и ходить на первомайские демонстрации. Из громкоговорителей звучала музыка, и люди выглядели очень празднично. А папа не ходил на парады, а собирался с соратниками где-то за очередной трибуной.
Из соседей на Советской я никого не помню, тем более, что вскоре мы переехали на улицу Виноградную – там была пустующая квартира каких-то дальних родственников, работавших в Ташкенте. Я дружила с девочкой Мадиной, которая рассказывала мне анекдоты про Ельцина и Горбачева. Правда, когда во дворе появлялась нарядная Джамиля, Мадина сразу бросала меня и убегала к ней. Еще я играла с девочкой Айкой, и даже заходила к ней домой. Там я обнаружила, что у Айки в туалете целых три унитаза, и к каждому ведут по три ступеньки.
На площадке за нашей многоэтажкой все время игрались свадьбы, и одна старшая разбитная девочка не раз водила меня с собой поесть и попить за чужой счет. Помню, как она наливала себе настоящее вино, поднимала бокал и провозглашала тост: «За нас, за детей!» Мы часто обсуждали с девочками виденных невест. Помню, нам почему-то казалось, что, если пойдет дождь, белое платье невесты обязательно станет черным.
Вечерами двор пустел. Как только с первых этажей доносились знакомые мелодии, все с криком «Санта-Барбара!» бежали к телевизорам. Еще по телевизору часто показывали папу. Он снимался в длинных и скучных передачах. А ночами в одиночку печатал на портативной машинке статьи для первой негосударственной дагестанской газеты «Маджлис», им основанной. Газета пользовалась очень большой популярностью.
Одно время на Виноградной у нас жил настоящий американец. Звали его Виксман. Не помню, зачем он вообще приезжал в Дагестан. Помню только, как я ехала с ним в автобусе (тогда в Махачкале еще ходили автобусы, потом они все куда-то исчезли), и он учил меня считать по-английски до десяти и представляться. Еще меня часто отправляли за хлебом или за кефиром, и я все время стеснялась спросить у стоявших в очереди, кто крайний. А когда мы с мамой стояли в очереди за молоком, я научилась читать. Мне было тогда четыре года.
