видел, как к нам пополнение шло, как везли на машинах снаряды и патроны.
Теперь и я был при оружии. У меня появился пистолет. Название у него было звучное: двадцатишестимиллиметровый сигнальный пистолет образца тысяча девятьсот сорок четвертого года. Разведчики называли его просто ракетницей. Но «сигнальный пистолет» было лучше. Нам недавно его принесли, и я сразу взял его себе. Пётр Иваныч даже похвалил за это. Я носил пистолет в брезентовой кобуре с ремнем через плечо. Он стрелял сигнальными и осветительными ракетами. Правда, у него не было прицела и ствол был гладкий, без нарезов. Но и на глаз попадешь, куда нужно. Ракет к пистолету у меня было полно – красных, и желтых, и зеленых. Стреляй сколько хочешь. Я не снимал кобуру с пистолетом с плеча и сейчас тоже был в полной боевой готовности.
Вдруг Витя сказал:
– Споем любимую! Яшка, запевай!
Яшка у нас хорошо пел. А любимая наша песня была про Ермака. Мы ее и раньше вместе пели. Я все слова наизусть выучил.
В комнате стало совсем тихо. Чистым, звонким голосом Яшка начал песню:
Ревела буря, дождь шумел,Во мраке молнии летали…
Мы дружно подхватили:
И беспрерывно гром гремел,И ветры в дебрях бушевали…
Второй куплет мы начали все сразу:
Ко славе страстию дыша,В стране суровой и угрюмой,На диком бреге ИртышаСидел Ермак, объятый думой.
Что-то крепкое, надежное было в этой песне, как и в самих разведчиках. Песня всё нарастала, становилась громче. Голоса звучали в лад. Мы пели про Ермака, будто про себя песню складывали. Сейчас, как и в песне, шумел дождь, завывал ветер. Разведчики, как и товарищи Ермака, отдыхали после военных трудов. И я отдыхал с ними.
Боевая задача
Вдруг дверь распахнулась, и в хату вошел наш Батя. За ним появились начальник разведки дивизии майор Монастырёв и два автоматчика. Мы вскочили и вытянулись.
Батя по-хозяйски уселся за стол, снял темную от дождя плащ-палатку и остался в затянутой офицерским ремнем телогрейке. Он сильно изменился с тех пор, как я его видел последний раз: похудел, возле воспаленных глаз появились морщинки.
Внимательно посмотрев на Петра Иваныча, Батя медленным взглядом обвел хату, задержал его на мне и снова посмотрел на Петра Иваныча.
– Садитесь! – приказал Батя. – Чем занимаетесь?
– Отдыхаем.
– Дело хорошее. Но придется прервать это приятное занятие. Обстановка, думаю, вам хорошо известна. На то вы – глаза и уши армии. Не сегодня завтра получим приказ о наступлении. Но чтобы идти со спокойной душой, необходимо иметь данные, которых пока еще нам не хватает. Пояснять дальше не требуется?
– Понятно, «язык» нужен, – спокойно сказал Пётр Иваныч.
– Вот именно. И нужен как можно скорее. Ты у нас на всю дивизию лучший специалист по ночной разведке. Учти: данные нужны не только нам, но и выше. Видишь, начальник разведки к тебе пожаловал. Не каждый день такие гости. Так что не ударь в грязь лицом. Сегодня отдыхайте, как следует отоспитесь, а завтра приступить к делу. Команда на обеспечение ваших действий уже дана. Начальник разведки тоже поможет. Помни, Дёмушкин, сейчас вся ответственность – на тебе.
Беспокойная ночь
Наши уже скрылись в темноте, а я всё стоял возле хаты и смотрел им вслед. Я не боялся простудиться, хоть всю ночь простоял бы под дождем. На фронте меня никакие болезни не брали. Я поеживался от ночной сырости, слушал, как крупные капли дождя стучат по траве, и чего-то ждал. Наконец дождь и ветер прогнали меня со двора.
В хате было пустынно и скучно, как всегда, когда разведчики уходили на задание. Дядя Вася раскладывал возле печки мокрые дрова, которые мы принесли днем. Несколько сухих поленьев он подбросил в печку. Он для разведчиков топил, чтобы они, вернувшись, смогли обогреться и обсушиться.
Дядя Вася теперь до утра не уснет, будет дожидаться наших. Он сел на лавочку перед печкой, сгорбился, закурил. Его морщинистое лицо было усталым. Как ему, наверное, надоела эта война!
Я сел рядом с ним. Он кочергой помешал головешки и подбросил еще несколько поленьев. Они разгорались медленно, сердито ворчали и вдруг вспыхнули ярким пламенем.
А за окном была глухая темнота, слышалось, как шелестит дождь, как свистит ветер, как на переднем крае редко стреляют. Где сейчас наши? Наверное, уже к фрицам подбираются. Они с «языком» вернутся не раньше чем к рассвету. А так хотелось, чтобы они как можно скорей, сейчас вошли в хату!
Я не выдержал и вышел во двор. Ночь была непроглядно темной. По-прежнему дул сырой ветер, нудный дождь не переставал. Немцы стреляли чаще, чем днем. Пулеметные очереди то вспыхивали, то гасли, проносились цепочки трассирующих пуль.
Вдруг началась трескотня. Стреляли сразу и автоматы, и пулеметы. Кто это? Неужели наши? У них же не было пулеметов. А может, это по ним стрельбу открыли?
Стрельба кончилась так же внезапно, как и началась. Я всё прислушивался к переднему краю и старался угадать, что же там произошло.
Я дрожал то ли от холода, то ли от нетерпения. Хоть бы дождь перестал! Разве по грязи и по такой непогоде много наползаешь? Да еще небось промокли до нитки. Меня бил озноб, стучали зубы.
В хате по-прежнему было тихо, только трещали поленья. Но стало как-то беспокойней. От огня в печке и света коптилки по стенам ходили тревожные тени. В углах залегла тьма. По глазам дяди Васи я понял, что он тоже слышал стрельбу.
Спать совсем не хотелось. Я еще несколько раз выскакивал на улицу, прислушивался, всматривался в темноту, снова возвращался в хату. Мне не сиделось, не стоялось, и я всё ходил и ходил, оглядываясь на двери и окна.
Неудача
Разведчики вернулись только под утро. Сердито хлопнула дверь, раздались тяжелые шаги. Все были мокрые, с грязными лицами, припухшими, как всегда после бессонной ночи, глазами, посиневшими от холода губами. Плащ-палатки напитались водой, грязь облепила сапоги и маскхалаты, лоснилась на коленях.
Почему разведчики стараются не смотреть друг на друга? Такими хмурыми они еще ни разу не возвращались. Что случилось? Я торопливо пересчитал их. Все двенадцать были на месте. А «язык» где? Неужели они без «языка» вернулись?
Я с надеждой посмотрел на Витю, но он отвернулся к окну.
Значит, наши «языка» не взяли. Раньше они совсем другими приходили: хоть и уставшими, как сейчас, но довольными, сразу набрасывались на еду, шумно рассказывали, что у них было в поиске.
Пётр Иваныч скомандовал хриплым голосом:
– Всем спать!
Разведчики устало стаскивали сапоги, маскхалаты, гимнастерки и, повалившись на шинели, тут же засыпали. Один только Витя все смотрел в потолок хмурыми глазами. Но вот и он уснул. У Яшки мокрый чуб прилип ко лбу и, видно, мешал ему, но он так и не проснулся, что-то неразборчиво бормотал во сне.
Дядя
