Вася развесил на веревках обмундирование, пристроил около печки сапоги. От одежды повалил пар. Рядом с разведчиками лежали мокрые автоматы. Надо почистить их, а то ржавчиной покроются. Я потихоньку расстелил плащ-палатку, осторожно снес к ней все автоматы и стал протирать, с тревогой поглядывая на Петра Иваныча.
Он не ложился, сидел у стола, вытянув ноги в мокрых грязных сапогах, и смотрел на разведчиков. Но вот он встал, снял маскхалат и провел рукой по грязному лицу.
– Слей-ка, Егорыч, – попросил он дядю Васю.
Умывшись, он ожесточенно вытер лицо и шею, аккуратно затянул ремень, застегнул ворот гимнастерки и сказал:
– Чего время-то тянуть! Сиди не сиди, а докладывать начальству надо!
Но тут дверь резко открылась, и в хату вошли Батя и майор Монастырёв.
Батя подошел к столу, тяжело опустился на лавку и строго посмотрел на Петра Иваныча:
– Ты что же это, Дёмушкин, про свои дела не докладываешь?
Голос Бати прозвучал недобро.
– Собрался, да сами пришли.
– Узнали, что докладывать тебе нечего, вот и пришли. Рассказывай, почему провал вышел.
– Вышел… – тяжело вздохнул Пётр Иваныч.
– А ну-ка, подробней! – потребовал Батя.
– Есть подробней. Выставили они пулеметы новые и засаду устроили. Мы заметили, хотели скрытно подобраться, а они шум подняли. Пришлось всех уложить. Подкрепление к ним подошло. Мы отбились гранатами. Дальше ходу не было. Вернулись назад.
Густые брови Бати сошлись над черными колючими глазами.
– Всё? – спросил он отрывисто.
– Всё.
– Та-ак… – протянул Батя. – А с «языком» как быть? У соседей занять? Что генералу прикажешь доложить? Опростоволосился, мол, знаменитый разведчик Пётр Иваныч Дёмушкин, не оправдал надежд. Не может он взять «языка». Не может. Так, что ли?
– Выходит, не может.
– Что? – грозно спросил Батя. – Должен мочь! Нет для тебя такого слова – «не могу»!
Батя перевел дух и заговорил спокойнее:
– Очень важен для нас этот «язык», понимаешь? Начальник разведки в полку днюет и ночует. Сегодня же в ночь отправитесь снова. Еще раз тщательно всё продумайте и подготовьте. У вас есть что добавить? – повернулся он к майору Монастырёву.
– Поиски идут и в других полках, но ваш участок – самый важный, – сказал майор густым голосом. – С вами пойдет старший лейтенант Тимошенко.
Пётр Иваныч не удивился. Видно, он знал старшего лейтенанта. Это был какой-нибудь знаменитый разведчик из дивизии. У нас в полку старшего лейтенанта Тимошенко не было.
– В общем, старшина, – снова заговорил Батя, – с пустыми руками не возвращайся! Гранатами вы будете отбиваться, автоматами или зубами – дело ваше. Но «языка» мне привести!
Батя посмотрел на спящих разведчиков. Во время разговора никто из них даже не пошевелился.
– Их пока не трогайте, – распорядился Батя. – Пусть получше выспятся. Да и тебе самому не мешает отдохнуть.
Старший лейтенант Тимошенко
Он был очень красивый, старший лейтенант Тимошенко! Высокий, тонкий, прямой. Такого я еще ни разу не видел. Новенькая фуражка с лакированным козырьком. Новая темно-зеленая гимнастерка, перетянутая блестящим офицерским ремнем с портупеей. Отглаженные синие брюки. Хромовые сапоги.
На груди у старшего лейтенанта сияли два ордена – Отечественной войны первой степени и Красного Знамени. Орден Красного Знамени мне нравился больше всех орденов. И сейчас на нем блестело развернутое знамя с золотистыми буковками «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» переливался шелк красно-белой ленты. Наверное, старший лейтенант сделал что-то необыкновенное в разведке. Пётр Иваныч какой храбрый, а его наградили только орденом Отечественной войны второй степени.
Старший лейтенант выделялся среди наших, быстро ходил по комнате. На его плащ-палатке, тоже какой-то особенной, накинутой на плечи, как бурка у Чапаева, блестели капли дождя. Когда старший лейтенант поворачивался, она красиво развевалась, капли падали на пол и расползались темными пятнышками.
На меня он совсем не обращал внимания. А я смотрел на него во все глаза.
– Пойдем через овраг? – нетерпеливо спросил он у Петра Иваныча.
– Через овраг, – нехотя ответил тот.
– Проскочим?
– Проскочим.
– С боевым охранением договорился?
– Договорился.
– Патронов и гранат побольше взять надо.
– Возьмем.
Старший лейтенант взглянул на часы:
– Поторопиться бы.
– Время еще есть.
Было ясно, что Петру Иванычу не до разговоров. Он о чем-то своем думал.
Витя и Яшка присели рядом со мной. Яшка сказал недовольно:
– И чего вырядился? Как на свадьбу. На дело идем, не на гулянку. Такого сразу приметят.
Я удивленно посмотрел на Яшку. Зачем он так говорит?
Витя молчал, наверное, думал, как Яшка.
Разведчики со старшим лейтенантом ушли. Ночь была пасмурной, как и прежняя. Я снова сидел с дядей Васей у теплой печки и думал о старшем лейтенанте. Почему я раньше не встречал его? Вот вернется он, я подойду к нему, обо всем расспрошу. Если бы еще и подружиться с ним…
А может, Яшка правду говорит? У нас в такой форме никто в разведку не ходил. Там же нужно маскироваться, ползти, чтобы незаметно подобраться к фрицам.
Нет, всё правильно. Старший лейтенант наверняка не первый раз так в разведку ходил, и сейчас будет все хорошо. Я обязательно дождусь, когда он вернется с нашими.
Незаметно меня потянуло в сон. Глаза сами слипались, голова стала тяжелой. Дядя Вася посмотрел на меня и сказал строго:
– Хватит сидеть! Ложись!
Я не торопился, чтобы он не подумал, что я обрадовался. Сел на шинель, снял кобуру с пистолетом, аккуратно положил рядом, разделся. Я не только укрылся шинелью, но и накрыл ею голову так, чтобы нигде не было ни одной щелочки. Я снова вспомнил старшего лейтенанта, представил себе, как я буду с ним разговаривать, и крепко заснул.
И реке не унести наше горе
Пётр Иваныч сидел за столом, и в его потухших глазах была тоска. Он держал в руках пробитое пулей удостоверение и смотрел на маленькую фотографию, угол которой был залит кровью. Я стоял за его спиной и видел устремленные на меня с фотографии глаза старшего лейтенанта Тимошенко. На столе, весь в запекшейся крови, лежал орден Красного Знамени.
Витя вполголоса рассказывал дяде Васе:
– Поставили фрицы своего пулеметчика у оврага для прикрытия. Пётр Иваныч как чувствовал неладное. «Давай, – говорит, – в обход проползем». А он свое: проскочим да проскочим. Пётр Иваныч и поддался, сам около него бежал, прикрывал. Но тут фрицы ракеты запустили. Пулеметчик его заметил, дал прицельной очередью прямо в грудь – и всё.
Голос Вити дрогнул, сорвался.
В хате было так тихо, будто здесь лежал убитый старший лейтенант Тимошенко. Даже слышно было, как по стеклу текли капли дождя. Неужели старшего лейтенанта нет в живых? Неужели он больше никогда не придет? Никогда? Я никак не мог представить себе его убитым. А потемневшие лица разведчиков говорили о том, что старший лейтенант был действительно убит.
Наконец Пётр Иваныч закрыл книжечку, положил ее к ордену. Он будто сдерживал сильную боль. Устало поднялся и лег на шинель, сцепив руки за головой.
Рядом с ним сел Яшка. Он растерянно обвел хату взглядом, точно на ее голых стенах искал ответ на какой-то вопрос. Он первый не
