К разговорчивости мента Воронов относился с пониманием, тем более что во время поисковых операций на Мартынова ложился основной объем работы.
«Действительно, какое направление приоритетное? На Ратова практически ничего нет, — подумал Воронов. — Авантюрой попахивает? Нет, скорее, работой. Все равно что-нибудь накопаем».
— Не бывает человека, на которого нельзя найти компромат. Сами знаете. У каждого свой скелет в шкафу. А вдруг ничего нет? Ну кристально чистый клиент попался, просто святой. Тогда придумайте что-то стоящее, и обсудим, — разъяснял Воронов.
Он чувствовал, что указания носят слишком общий характер. Это неправильно. Но ничего не поделаешь, таковы обстоятельства.
— Понятно, искать на всех направлениях, — догадливо отозвался Мартынов. — Не успеем. Сроки жесткие.
— Ладно, попробую подсказать, чтобы облегчить задачу. Есть у меня одна догадка… — начал Воронов.
В кабинет вошел адъютант из приемной и передал записку:
— Для вас лично. Срочно.
— По какому телефону? — спросил Воронов.
— Городской красный, — уточнил адъютант. Этот номер был выделен для личных источников Воронова, которым запрещалось поддерживать связь по мобильным телефонам.
«Не смогли дозвониться», — попытался успокоить себя Воронов. Пользоваться мобильными и стационарными телефонами во время совещаний категорически запрещалось, в том числе Воронову. Каждый сотрудник был обязан извлечь из мобильника блок питания и отдать телефон дежурному в приемной, где трубки помещались в сейф. Однако внутренний голос назойливо подсказывал: дело не в перебоях со связью. Случилось что-то серьезное. На этот счет интуиция генерала никогда не подводила.
Прочитав записку, Воронов в сердцах ударил кулаком по столу, прямо по разложенным бумагам. И скрипучим голосом предупредил помрачневших сотрудников:
— Прервемся. Следующий доклад мне завтра утром.
В насторожившей Воронова записке было всего несколько слов:
По сообщению агента «Грек», владелец «Ферросплавов» Морев дал указание своей службе безопасности подготовить физическое устранение объекта «Грач». Планируется привлечь к осуществлению акции профессионального киллера.
«Беда с этими непрофессионалами! Ну невозможно одновременно договариваться о вербовке объекта и о его физическом устранении. Невозможно». Воронову захотелось сразу же позвонить Мореву и высказать ему все, что он о нем думает.
Очевидно, что дело не только в суетливости Морева — испугался, заметался, забыл, в какое время живет. Проблема в другом. Если уберут Ратова, сразу возникнет вопрос: а с кем он встречался в последнее время? И ниточка потянется к «предприятию» Воронова.
«Неужели не понимает, что неизбежно выйдут на меня, а затем легко перебросят мостик и к нему, олигарху гребаному? В какое положение он меня ставит? Я, значит, встречусь с Ратовым, буду на него давить, убеждать, грозить. Целая комбинация. Люди, затраты, поиски! А Ратов может и отказаться — никто от этого не застрахован. Потом его убивают по приказу Морева, а кто первый подозреваемый? Да некий Воронов! Зачем встречался, что говорил? И привет! Особенно если Ратов с кем-нибудь поделился своими сомнениями. Все же Морев — наперсточник, бизнесмен хренов!»
Злость переполняла Воронова. И причина не только в коварстве и бестолковости Морева (непонятно, чего у олигарха больше). Хуже, что не дашь обратный ход. Исключено! Жди «гостей» или убегай подальше. Однако приемлемых вариантов для отступления Воронов не видел.
«Что делать? Сказать Мореву, что я в курсе, равносильно выдаче агента. Перетрясут его помощников, службу безопасности — и потеряю ценнейший источник. Сослаться на ложный след — дескать, получили информацию из криминальных кругов? Не поверит. Он, может, и кретин, но работают на него профессионалы. Перешерстят все окружение и найдут агента. А могут и меня „заказать“. На всякий случай». Воронов достал из сейфа наградной пистолет, вставил обойму и спрятал его за брючный ремень.
Наплечную кобуру под пиджаком он не носил. Неудобно. Часто ныло плечо, раненное во время спецоперации в Мозамбике. Но ничего не поделаешь. Меры предосторожности не лишние.
«Преследуя преступника, старшина Кузькин выстрелил в воздух и… не попал, — вспомнил Воронов старый анекдот, но против своего обыкновения не улыбнулся. — Эти не промахнутся».
* * *
— А ты уверен? — еще раз уточнил Воронов, оценивая ликующее выражение лица бывшего мента Мартынова, от которого сильно потягивало перегаром после дружеской встречи с его источником в МВД.
— Обижаете, товарищ генерал! Иначе бы не докладывал. Все достоверно. Никаких ошибок.
— Известно, кто ее покрывал?
— Имя, фамилия, должность, адрес. Размер ботинок и сумма взятки. Деньги не очень большие по нынешним временам, но конкретные. И риска практически никакого.
— Ты особенно не увлекайся! — ворчливо предупредил Воронов и брезгливо потянул носом. Мартынов старался дышать в сторону, но все равно кабинет переполнился ядовитыми алкогольными парами. — Дело он уничтожил?
— А по-другому нельзя. Не сам уничтожил, а отдал за взятку. Баш на баш. Но свидетели остались. По крайней мере два свидетеля у нас уже есть. Они под контролем, никуда не денутся. Вы как раз читаете показания одного из этих «дятлов».
— Еще не успел ничего прочитать, — заметил Воронов и тоскливо посмотрел в сторону окна. Форточка в двойной раме была открыта, но, как назло, в воздухе царило полное безветрие, и ядовитый перегар сизыми слоями клубился над рабочим столом, заполняя каждый уголок запыленного помещения.
— Много выпили? — не сдержался Воронов.
— Очень умеренно и только в оперативных целях, — сноровисто доложил натренированный Мартынов. — Вы не сомневайтесь, товарищ генерал…
— Я не сомневаюсь.
— Если потребуется, направим показания свидетеля в прокуратуру и возобновят дело по вновь открывшимся обстоятельствам.
— Ты все же перебрал. Нам это нужно? Мы что, на прокуратуру работаем?
— Материалы используем, чтобы пригрозить Ратову. Он сразу все поймет, — не сдавался Мартынов.
— Да, он догадливый. И пошлет нас к ядреной матери. Он вообще не при делах.
— Все равно карьере — конец. Начнем, и он не отмоется, — настаивал Мартынов.
«А ведь прав. И дело не только в карьере. Имеется крючок и посильнее», — подумал Воронов.
— Придержи в запасе, — строго велел генерал, чтобы Мартынов не зазнавался.
Но этот прием не сработал. Опытный оперативник и бывший мент Мартынов хорошо представлял, какую ценную информацию ему удалось раздобыть.
— У второго свидетеля снять показания? — на всякий случай спросил он Воронова.
— Обязательно! И лимон пососи.
— Зачем лимон? Мы закусили нормально, — заскромничал Мартынов.
— Чтобы блаженство с лица снять.
* * *
Игорь ждал звонка Воронова и готовился к откровенному объяснению. Он представлял, как в трубке зазвучит чуть глуховатый голос генерала.
«Наверняка предложит встретиться за пределами кремлевских помещений. Это понятно. Разговор деликатный, не для лишних ушей. Пригласит в ресторан или в загородный дом, а я скажу ему: „Нет, только в моем кабинете. Здесь и поговорим“».
Ратову понравилась нарисованная в сознании картина. Но изворотливое, привыкшее к сложным аналитическим конструкциям мышление тут же запротестовало — слишком просто, даже примитивно.
«Не тем я занимаюсь. Нужно сразу отказать. Дескать, ваше предложение передано для дальнейшего рассмотрения в вышестоящую инстанцию, и обсуждать нечего. Когда появятся новости, я позвоню. И не позвонить. Никогда. Пусть дожидается».
Эта версия показалась Ратову более логичной. На нет и суда нет. Есть своя прелесть в пустоте, лишенной сомнительных украшений.
Тоже не подходит. Чувствуется незавершенность. Нет, лучше все обсудить и примерить различные варианты. Отказать, дать надежду, потребовать дополнительную информацию. Специально спровоцировать и посмотреть на реакцию. А уже потом принимать решение.
«Но откровенно в кабинете не поговоришь. Действительно лучше встретиться на нейтральной территории. Можно себя не сдерживать и высказать все, что думаешь, а заодно и поругаться, попробовать его на прочность. А вдруг он запишет разговор? Наверняка так и сделает. Пусть записывает. Это не улика, а доказательство в мою пользу. Да и не дойдет до судебных разбирательств. Конкретно ему все объясню».
Ратов чувствовал раздражение. Выходило так, что, решив продолжить диалог с Вороновым, он автоматически принимал его правила игры. Безусловно, они диктовались логикой процесса: «И дураку понятно, что если уж разговаривать откровенно, то лучше делать это без лишних свидетелей».
