class="p1">Ширяй рассказал товарищам о своей «находке». Несколько человек слазили на чердак взглянуть на старого шведа. Очень он был безобиден и жалок…
К вечеру караульные на конях объездили весь лес поблизости и берега речки за пильней. Нигде — ни дымка, ни души.
Речка оказалась рыбная. Толстых, ленивых сомов можно штыком, как острогой, бить. Сварили вкусную, жирную похлебку.
На ночь, кому посчастливилось, в горницу забрались, остальные на дворе, на досках, как куры на нашесте, задремали.
Сиповщика из горницы капрал выставил. Пришлось на крыльце улечься, среди молодых солдат. Их ко сну не клонит. Всегда рады пошуметь, пошутить. Пристали к Ширяю:
— Расскажи басенку.
Ворчит Трофим. Сон совсем уж было сморил его. Да ведь знает: от этих настырных парней так просто не отделаешься.
— Ладно, робята, слушайте.
Солдаты теснятся. Примолкли, ждут.
— Расскажу вам, — начинает Ширяй, — как я давеча на шведском шанце от пули бегал.
Кое-кто уж заранее похохатывает — уж этот Троха, сейчас потешит. У других лица серьезные. Видели — сиповщик на штерншанце лихо дрался. Может, и дельное скажет. А Ширяй глаза округлил, вспоминая, страшится:
— Слышу — летит пуля, свищет, проклятая, около меня. Я туда — свищет. Я сюда — свищет. Беда, думаю. Влез на березу, сижу — свищет. Ан это у меня в носу.
На крыльце хохочут солдаты. Капрал высунулся из двери:
— Неймется вам, зубоскалы!
Троха совсем уж дремлет, голова опустилась на грудь. Вдруг вздрогнул. Забыл, вовсе забыл про обещанное старику. Протянул к котелку руку — там гуща на дне. Годится. Посмотрел с крыльца на круглое чердачное окошко. Светится. Что за чертовщина!
Оступаясь на узких ступенях, Ширяй полез на чердак.
Откинул дверь и отшатнулся. Почудилось — пожар. По покатым стенам ходили красные отсветы. Душно. Жарко.
Не сразу Ширяй разглядел старика, возле оконца, согнувшегося над железной жаровней. Горели в ней щепки ярким огнем.
Старик испугался Трофима, вздрогнул и даже тоскливо заскулил.
— Холодна… Греться… — можно было разобрать в его бормотании.
Он принялся так усердно гасить жаровню, что солдат улыбнулся.
— Поешь-ка, — сунул он в трясущиеся руки пильщика котелок.
Сон у Трофима пропал. Всю ночь беспокойно ворочался на крыльце. Только задремлет — словно кто его в бок толкнет, проснется. То мнится — вся мельница огнем занялась, то шведы, таясь за деревьями, ползут.
При утреннем свете ночные страхи всегда кажутся смешными. Солдат наклонился над речкой, скроил рожу своему отражению, пригоршнями побросал в лицо холодную воду. Потоптался, чтобы согреться.
Вдруг послышались крики в лесу. Ширяй махнул рукой: опять невесть что чудится. Да нет, стреляют. Слышно — выстрелы ближе.
Все, кто был на пильне, кинулись в лес на гул нарастающего сражения.
Шведы подошли совсем близко. Видимо, они спешили из Ниеншанца на помощь осажденным в Нотебурге.
Неравный бой принял передовой лесной пост. Никто из постовых не остался живым. Шведы их окружили, всё суживая кольцо. Те, кто бросился на выручку, не сумели пробиться.
Ширяю показалось, что шведов множество. На каждого нашего солдата не меньше четырех-пяти вражеских. Они вываливались из леса, как овес из тугой торбы.
Нечего было и думать о том, чтобы остановить их. Солдаты отступали к пильне, надеясь удержаться за стенами.
Прошло не больше получаса с начала стычки. Каждое окно пильни превратилось в амбразуру. Раненые, кто не мог стоять на ногах, заряжали мушкеты.
Шведы не торопились, уверенные в исходе боя. Они обложили мельницу. Конные спешились, отвели лошадей за деревья. Шведы приближались к пильне, расчетливо укрывались за буграми.
Горсточка солдат, засевшая за бревенчатыми стенами, понимала, что долго здесь не продержаться. И уходить некуда. Заранее простясь с жизнью, дрались отчаянно.
Вражеская пуля содрала у Трофима кожу на руке, от запястья до локтя. Но он не хотел никому отдавать свой мушкет. Выл от боли, но целился медленно, плавно. Рывок мог увести пулю в сторону.
Грохот, очень близкий и громкий, потряс всю пильню. Солдаты не сразу догадались, что это двинулись ее водяные колеса. Железные полотна, блестя острыми зубьями, пронизывали камору. То была машинная камора, и в ней находились все, кто мог стрелять. Проклятый старик, он успел пробраться к плотине и пустить воду!
Тряска мешала целиться. От гула разламывалась голова.
Шведы стреляли метко. Среди русских солдат не было ни одного не раненого.
Капрал, лежавший на груде соломы с раздробленной ногой, подозвал Ширяя и велел ему достать кремень и трут из кармана. Но карман намок кровью. Трут отсырел. Капрал слабеющей рукой сгреб сухую солому, скрипя зубами, шепнул Трофиму:
— Бей огниво!
Ширяй попятился:
— Ты рехнулся, сгорим ведь!
— И так в живых не останемся. Теперь надо про шанец думать!
Мысль эта была тяжкой. Если шведы займут пильню, нашим в штерншанце грозит неминучая опасность. Шведы нападут на них внезапно и снова станут хозяевами на правом берегу.
Нужно дать знать в полк о беде. Конечно, огонь и дым над лесом — самый верный сигнал нашим. Но на пильне никто не спасется. Не хотелось погибать так бестолково.
— Не спеши помирать, — сказал Трофим капралу, — помрешь, так прощай белый свет и наша деревня. Чего спешить-то?
Трофим придвинулся, зашептал на ухо. Капрал недоверчиво посмотрел на сиповщика, как и всегда смотрели те, кому доводилось слышать от него слова, сказанные всерьез.
— Коль не вернусь, коль шведы сюда вломятся, вот тогда давай свой сигнал! — произнес Трофим громче.
В последний раз взглянул он на товарищей, на капрала и вложил в его руку кремень и трут.
Смелое дело задумал сиповщик.
Он выбрался из мельницы через проем, в котором ходили пилы, — сторонился от сверкающих железных ножей, вжимался в трухлявые доски. Первый раз в жизни поблагодарил он бога за свой малый росточек и худобу.
Очутился в подполье. Долго полз в темноте, натыкался на лежалые опилки и камни. Впереди забрезжил свет. Отдушина.
Радостно вдохнул солдат прохладный свежий воздух. Невдалеке услышал конское ржанье.
Трофим быстро, по-змеиному, не отделяясь от земли, шмыгнул в лес.
Шведы считали судьбу пильни решенной. Они пустили лошадей пастись, только стреножив их.
Ширяй выбрал крайнего в табуне пегого коня, здоровой рукой схватил его за подуздок, зубами развязал путы на ногах и повел подальше в лес; ползет в высокой траве, коню не дает головы поднять, будто тот мирно траву пощипывает.
Трофим привстал. Никого поблизости нет. Кровь стучит, дыхание распирает грудь. Чуть подскочил, и он уже верхом на неоседланном коне. Помчался, не выбирая дороги. Припал к гриве, бьет коня кулаком. Ветер свистит в ушах. Горит нахлестанное ветвями лицо…
Сколько времени прошло? Наверно, около часа. Полторы
