На тропу с криками высыпали мальчики, подбежал Джек и быстро осмотрел край подлеска.
— Сюда…
— Да ты что? Он кинется на нас!
— Я сказал — сюда…
Кабан тяжело удирал от них. Рядом оказалась другая тропа, которая шла параллельно первой, и Джек помчался бегом. Страх, мрачные предчувствия и гордость — все это смешалось в душе у Ральфа.
— Я дал ему! — повторял Ральф. — Копье даже воткнулось. — Ему нужны были свидетели. — Разве вы не видели?
Морис кивнул.
— Я видел. В самое рыло — уух!
— Врезал ему что надо, — взволнованно продолжал Ральф. — Копье воткнулось. Я его ранил! — На него смотрели с уважением, и он, купаясь в лучах своей славы, нашел, что охотиться, оказывается, не так уж и плохо. — Влепил ему как положено. Я думаю, это и был тот самый зверь!
— Какой там зверь, — отозвался Джек. — Кабан, только и всего.
— Дал я ему!
— Что же ты его не схватил? Я-то пытался…
— Но ведь это кабан! — взволнованно крикнул Ральф. Джек вдруг залился краской.
— Ты же сам сказал — он бросится на нас. Зачем тебе надо было бросать издалека… Подождать не мог? Вот, смотрите. — Он вытянул левую руку так, чтобы все видели. На внутренней стороне пониже локтя алел рубец. — Это он клыками. Не успел я всадить копье.
Теперь уже Джек был в центре внимания.
— Ты ранен, — сказал Саймон. — Нужно высосать ранку.
Джек пососал царапину.
— Я ему дал! — негодуя, воскликнул Ральф. — Я его копьем, я ранил. — Он старался добиться их внимания. — Бежит на меня. А его копьем, вот так…
Роберт зарычал. Ральф вступил в игру, и мальчики весело засмеялись. И вот уже все они замахиваются копьями на Роберта, а он, деланно уворачиваясь, бросается из стороны в сторону.
— Окружайте! — крикнул Джек. Вокруг Роберта сомкнулось кольцо. Он завизжал — сперва от притворного ужаса, потом от настоящей боли.
— О-о! Ну хватит! Мне же больно!
Роберт споткнулся, и в спину ему несильно ударили концом копья.
— Держи его!
Они схватили Роберта за руки и за ноги. Ральф, увлекаемый порывом охотничьего азарта, выхватил у Эрика копье и ткнул им Роберта.
— Коли! Коли!
Роберт взвыл и стал отчаянно отбиваться. Джек, держа его за волосы, размахивал ножом. Роджер за спиной у него яростно пробивался вперед. И грянул ритуальный хор, словно знаменуя финал танца или охоты.
— Убей свинью! Перережь ей глотку! Выпусти кровь!
Ральф тоже рвался вперед, чтобы поскорее вцепиться в эту коричневую трепещущую плоть. Жажда давить и терзать стала нестерпимой.
Рука Джека резко опустилась, колыхавшаяся толпа взвыла от ликования, и кто-то завизжал и захрюкал, изображая подыхающую свинью. Потом они все повалились на землю и, тяжело дыша, слушали, как всхлипывает испуганный Роберт.
Джек перевернулся на живот.
— Вот игра была, а?
— Игра-то игра, — с беспокойством ответил Ральф. — Один раз я так покалечился — тоже игра была, в регби.
— Барабан нужен, — сказал Морис, — и все будет по-настоящему.
Ральф посмотрел на него.
— Как это по-настоящему?
— Ну, не знаю. Костер нужен, я считаю, и барабан тоже. Отбивать такт.
— Нужно, чтобы была свинья, — сказал Роджер. — Как на настоящей охоте.
— Или чтобы ее кто-нибудь изображал, — сказал Джек.
— Нужно настоящую свинью, — сказал Роберт, все еще растирая зад, — чтобы ее убить.
— Малыша возьмем, — сказал Джек, и все засмеялись.
Ральф приподнялся и сел.
— Ну, хватит: Так мы никогда не узнаем, есть он или нет.
— А что, если, — Морис заговорил осторожно, не желая показаться трусом, — если зверь там?
Джек взмахнул копьем.
— Убьем его. — Солнце будто стало холоднее. Джек выбросил вперед копье, словно вонзил его в зверя. — Так чего мы ждем?
— Пожалуй, если мы пойдем дальше вдоль берега, — сказал Ральф, — мы дойдем до того места, где был пожар, и там поднимемся.
И снова Джек повел их вдоль слепящей воды, которая шумно вздымалась и опадала. На пути вставали невысокие утесы, и, вскарабкавшись, мальчики совершали по ним довольно длинные траверсы на четвереньках. Словно ров, путь им преградила глубокая щель, рассекшая узкую береговую полосу. Расщелина казалась бездонной, и они с опаской заглянули в сумрачную пропасть, где журчала вода. Затем волна вернулась, расщелина вся закипела, вверх, до самых зарослей взлетели брызги, и взвизгнувших мальчиков окатил холодный душ. Они попытались обойти расщелину лесом, но ползучие растения сплетались здесь плотнее птичьего гнезда. В конце концов им пришлось по очереди перепрыгивать бездну, когда вода уходила вниз. И вот скалы впереди сошлись в один неприступный утес, отвесно обрывающийся в море и увенчанный сверху сплошной завесой непролазных джунглей.
— Что-то я не припоминаю этого утеса, — удрученно сказал Джек. — Наверное, этот клочок берега я пропустил.
Ральф кивнул.
— Дай-ка я подумаю.
Ральф уже больше не стеснялся думать при всех, и в этот день он обдумывал решения так, словно играл в шахматы. Да только он вовсе не был хорошим шахматистом. Он вспомнил о малышах и о Хрюшке. И ему живо представился Хрюшка, один, забившийся в хижину, жуткую тишину которой нарушают лишь крики бредящих во сне малышей.
— Нельзя ночью оставлять малышей на одного Хрюшку.
Джек, откашлявшись, язвительно, сдавленным голосом проговорил:
— Нельзя допустить, чтобы с Хрюшкой что-нибудь случилось.
Ральф легонько постукивал по зубам грязным кончиком копья.
— Один из нас пойдет напрямик через остров и скажет Хрюшке, что мы вернемся ночью.
— Один? Через лес? — спросил Билл. — Сейчас?
— Мы можем отпустить только одного.
Расталкивая стоявших впереди, под локтем у Ральфа вынырнул Саймон.
— Хочешь, я пойду? Пойду, честное слово.
И не успел еще Ральф ничего ответить, как он, улыбнувшись, повернулся и полез наверх, туда, где начинался лес. И только тогда Ральф посмотрел на Джека.
— Куда ведет тропа?
— На гору, — ответил Джек. — Я же тебе говорил. — Затем насмешливо добавил: — Разве ты туда больше не хочешь?
Ральф вздохнул, ощутив опять подступающую вражду; он понимал, что у Джека это начинается всякий раз, когда он утрачивает первенство.
— Темно скоро, вот я о чем думаю. Спотыкаться будем…
— А я не прочь пойти, — с вызовом сказал Джек. — И пойду, когда мы подымемся на гору. А ты нет? Может, ты лучше вернешься к хижинам — Хрюшку утешить?
Теперь уже покраснел Ральф; в этот момент он по-новому понял то, о чем ему говорил Хрюшка, и горестно спросил:
