в ходе успешного штурма Квебека запечатлел на холсте в 1770 году Бенджамин Уэст. При этом косвенным образом Эквиано возвышает и себя. В восемнадцатом веке нарушение социальных границ почиталось неподобающим поведением. Джентльмен не стал бы вызывать на дуэль рабочего, поскольку навлек бы этим презрение окружающих. Точно так же и наказание должно было соответствовать социальному статусу провинившегося. Выпороть могли обычного нарушителя порядка, но не джентльмена. Спасение Эквиано от порки свидетельствует не только о доброте Вольфа, но и о подразумеваемом статусе Эквиано. Сходным образом, описание встречи с Джорджем Бальфуром, в 1789 году уже отставным адмиралом и одним из морских героев луисбургской виктории, больше выявляет собственную значимость Эквиано, чем Бальфура, «который приметил меня и так полюбил, что не раз просил хозяина отдать ему, но тот не захотел со мной расстаться, а меня никакие соображения не заставили бы покинуть его» (110).
В следующий раз Эквиано доведется увидеть крупное сражение только в августе 1759 года. Обратное плавание через Атлантику зимой 1758-59 проходило без каких-либо событий до тех пор, пока однажды ночью, уже вблизи английского берега, они не заметили «семь парусов больших военных кораблей», сначала ошибочно принятых за британские. В ночной неразберихе команда Namur все же сумела изготовиться к бою, хотя большинство пушечных портов «было задраено, так что ни единое орудие на борту не было готово к выстрелу ни по одному из французских кораблей» (111). К счастью, французам не удалось воспользоваться преимуществом, и единственным пострадавшим оказался «английский ост-индский корабль», купеческое судно, торговавшее в Азии, ранее захваченное французами и теперь отобранное обратно. Только позднее Эквиано узнал, что это мог быть французский флот под командованием адмирала Юбера Конфлана, которому 20–22 ноября в заливе Киберон в устье Луары на северо-западе Франции нанесет решающее поражение адмирал Эдвард Хоук.
Весной 1759 года Эквиано снова вышел в море на Namur, отправленном в Гибралтар, чтобы патрулировать Средиземное море и удерживать базировавшийся в Тулоне французский флот от прорыва через пролив к крупному соединению кораблей, который готовили на атлантическом побережье в Бресте для вторжения в Англию. Одной августовской ночью французскому средиземному флоту чуть было не удалось проскочить не замеченным, войдя в Гибралтарский пролив, пока английские корабли занимались
пополнением воды и прочими необходимыми работами. И вот при таком-то состоянии флота, в один из дней, когда адмирал с большинством старших офицеров и многие люди из экипажей находились на берегу, около семи часов вечера поступил сигнал тревоги с фрегатов, специально отряженных следить за противником. Поднялся крик, что французский флот выскользнул и как раз проходит через пролив. Адмирал немедленно вернулся на борт с несколькими офицерами, и невозможно описать шум, хаос и сумятицу, охватившие весь флот, когда спешно поднимали паруса и травили канаты, а множество людей и шлюпок остались из-за неразберихи на берегу. У нас на борту оказались два капитана с других кораблей, в спешке вышедших в море с нами, предоставив своим кораблям идти следом. Мы осветили корабль сигнальными огнями от планширей до стеньги фок-мачты и разослали всех своих лейтенантов по кораблям, чтобы те не ждали капитанов, но крепили паруса, вытравливали якорные канаты[119] и следовали за нами. В этой суматошной подготовке к сражению мы вышли в темноте в море и устремились в погоню за французским флотом… Французские корабли настолько опередили нас, что их не удавалось нагнать в течение всей ночи, но при дневном свете мы различили семь парусов, шедших в боевом порядке в нескольких милях впереди. Мы начали преследование и нагнали их к пяти часам вечера, и, хотя весь наш средиземноморский флот насчитывал пятнадцать больших кораблей, наш отважный адмирал вступил в бой, имея при себе лишь семь, так что сражение вышло равным. Мы прошли вдоль всей вражеской линии, чтобы добраться до командора монсеньора Ла Клю, находившегося на Ocean, 84-пушечном корабле. На проходе они начали стрелять, по три разом, и так продолжалось некоторое время. Несмотря на это, к моему удивлению, наш адмирал не сделал ни единого выстрела, но велел всем лечь на палубу и лежать, пока мы не подобрались поближе к шедшему первым Ocean, и только тогда прозвучал приказ произвести залп всеми тремя палубами одновременно.
Сражение разгорелось со страшной яростью с обеих сторон, Ocean немедленно ответил на наш огонь, и перестрелка продолжилась. За это время я чуть не оглох от грохота больших пушек, чье страшное содержимое отправило многих из моих товарищей в мрачную вечность. Наконец французская линия была полностью разорвана, и мы одержали победу, ознаменованную шумным ликованием и громогласным «хуза!»[120]. Мы захватили три приза: 64-пушечный La Modeste и 74-пушечные Temeraire и Centaur. Остальные французские корабли унеслись на всех парусах, какие только успели поставить. Наш корабль очень пострадал и совершенно утратил способность преследовать врага, так что адмирал без промедления покинул его на единственной оставшейся шлюпке, да и то поврежденной, и перешел на Newark, на котором в сопровождении нескольких кораблей устремился за французами. Ocean и еще один крупный французский корабль под названием Redoubtable, которым удалось ускользнуть, выбросились на берег на мысе Логас на португальском берегу, и французский адмирал с частью команды сошел на берег. Обнаружив, что корабли невозможно стащить с суши, мы подожгли их. Около полуночи Ocean на моих глазах с чудовищным грохотом взлетел на воздух. Никогда я не видел столь ужасающей картины. На целую минуту ночная тьма на значительном пространстве обратилась в день вследствие яркого пламени, сопровождаемого шумом сильнее и страшнее грома, который, казалось, поколебал каждую частичку воздуха вокруг нас. (121)
Победа Боскауэна над адмиралом де ла Клю-Сабраном 17–19 августа 1759 года в заливе Лагуш похоронила надежды французов на объединение двух флотов – средиземноморского из Тулона и атлантического из Бреста – для подготовки вторжения в Шотландию, которое планировал Мориц Саксонский, главный маршал Франции. Триумф в заливе Лагуш наряду с победой адмирала Хоука в заливе Киберон несколькими месяцами позднее лишили Франции каких бы то ни было возможностей для вторжения на Британию или для защиты Канады. Заливы Лагуш и Киберон знаменовали величайшие морские успехи Британии в этот судьбоносный 1759 год, когда победа следовала за победой. По-видимому, Эквиано потому так подробно описывает преследование от Гибралтара и сражение в заливе Лагуш (указывая его в ошибочном написании)[121], что они напоминают о величайшем триумфе Британии, и потому что это было первым сражением, в котором он принимал непосредственное участие:
Пост мой во время сражения находился на средней палубе, где мы с другим мальчиком подносили порох к кормовой пушке и где
