– Вы его покрываете! – заорал он. – Пудрите мне мозги, а он сейчас прячет деньги! Или тратит! Где, где ваш участковый?! Отведите меня к нему!
В смотровую вернулся Чулков.
– Там «скорая» приехала, – доложил он.
– Подсоби-ка. – Александр Сергеевич подхватил старика под левую руку. Чулков подхватил под правую. – Сумку не забудь, – напомнил Александр Сергеевич, и они поволокли скандалиста в изолятор – отдельную палату с санузлом, запирающуюся на ключ.
– Что такое? – заволновался Алексей Евгеньевич, чуя неладное.
– Сейчас мы проводим вас в палату со всеми удобствами, где вы сможете прилечь... – заворковал Александр Сергеевич.
– Кого привезли? – выйдя в коридор, спросил Чулков у бригады, завозящей с улицы каталку с больным.
– Пневмонию!
– Сейчас иду! – обнадежил Чулков и вслух удивился: – Надо же – пневмония в такую жару.
– Кондиционеры, – коротко пояснил Александр Сергеевич.
Волочь упирающегося деда было тяжело, но вдвоем управились быстро.
– Я сейчас вызову психиатров и пойду домой. – Заведующий запер дверь и отдал ключ Чулкову.
– Психиатры будут кстати, – согласился Чулков, опуская ключ в карман халата. – Но лучше всего будет, если он их не дождется.
– И я того же мнения, – понизив голос до шепота, признался Александр Сергеевич. – Только с оформлением не напутай.
– Обижаешь, начальник, – совсем по-блатному осклабился Чулков. – Пусть он только не подкачает...
Внешне действия выглядели правильно – не подкопаешься. Больной, «отвергнутый» реанимацией, в приемном отделении начал вести себя неадекватно, ввиду чего в кардиологию его не отправили, а задержали в приемном до приезда психиатров.
В том, что психиатры заберут деда с собой, Александр Сергеевич уверен не был, но не мог и исключить такого варианта. Но в любом случае консультация психиатров пойдет им с Чулковым на пользу: все дедовы обвинения будут восприниматься как старческий маразм и веры им не будет. Что с дурака взять, кроме анализов?
– Вить, ты его осмотреть хоть успел?
– Какое там, – скривился Чулков. – Он сразу, как из сортира вернулся, в сумку полез и пургу гнать начал.
– Но...
– Да напишу все в лучшем виде. Сейчас только новенького приму...
Вызов психиатров занял минут десять – тетка на том конце провода замучила уточнениями и переспрашиванием. Не то глухая, не то пьяная, не то тепловой удар получила. Ну, вроде как все дела сделаны, пора и домой. Через сберкассу, разумеется. Тут Александр Сергеевич подумал: лучше, наверное, будет пока не класть деньги на счет, а спрятать дома. Нечего рисковать. Вдруг кто-то (Александр Сергеевич трижды сплюнул через плечо и постучал по столешнице) свяжет пропажи восьми тысяч долларов с внесением на счет четырех. В тот же день! Нет, лучше пусть пока доллары полежат дома, а потом он положит их на счет в два-три приема. Да, именно так и следует поступить!
Сменив халат на пиджак, Александр Сергеевич вышел из кабинета, повернул в замке ключ, подошел к двери изолятора и прислушался. Чуткий слух (когда-то в детстве ему прочили блестящую музыкальную карьеру, но отец-самодур буквально погнал сына по своим стопам во врачи) различил дыхание вроде как даже ровное. Умаялся, наверное, наш Алексей Евгеньевич и спит сном праведных. Ну и пусть себе спит. Вот уж он обрадуется, когда к нему вместо милиции приедут «психи»! Можно представить.
В смотровой кипела работа – Лариса снимала недавно привезенному пациенту кардиограмму, а Чулков заполнял историю болезни.
– «Психов» я вызвал, – сообщил Александр Сергеевич.
– Спасибо, – не поднимая головы, поблагодарил Чулков.
– Вечерком позвоню.
– Угу.
«Жаба Витюшу грызет, – без труда догадался Александр Сергеевич. – Конечно – восемь тысяч по любому в два раза лучше, чем четыре. Ну, ничего, бывает».
Александр Сергеевич не сомневался, что не накрой он Чулкова, что называется «с поличным», тот бы не поделился по своей воле. Даже если бы начальник помог ему угомонить старика – все равно ничего бы не отстегнул. Изображал бы невинного агнца, оклеветанного старым маразматиком. Молодец, как ни крути – молодец! Стоик. Несгибаемый и непрошибаемый...
В десять часов вечера Александр Сергеевич позвонил в приемное. Трубку снял Чулков.
– Только присел, – пожаловался он. – И «скорую» как прорвало, и дедок наш помер...
«Можно завтра же положить деньги на счет», – подумал Александр Сергеевич.
– Прямо при психиатрах, – продолжил Чулков, – те только уезжать собрались.
– А его с собой не забирали?
– Нет, сказали: «сенильный маразм у каждого второго». Ладно, все у нас нормально, спокойной тебе ночи. Подробности расскажу завтра утром...
Подробности Чулков рассказал Александру Сергеевичу в его кабинете подальше от чужих ушей.
– Когда старикан увидел психиатров, то аж затрясся со злости. Снова погнал свою пургу, да так, что ничего понять было нельзя. Они его долго слушали, он им сумку показал, книгу... Потом пошли вопросы, я отлучился на прием, вдруг прибегает один из фельдшеров и орет: «Там больному плохо!» Я кинулся в изолятор, смотрю – и впрямь нехорошо старикану. Ну, начал реанимацию, психиатры мне помогли, затем прибежал реаниматолог, которого догадалась вызвать Лариска...
– Лариска-то как? Ничего не говорила?
– А что она скажет? Короче – старались мы, старались, да все напрасно. Помер наш старикан. Я историю оформил, тело вместе с Лариской в морг отвез, потом, конечно, помянул его...
– «Конечно», – передразнил Александр Сергеевич. – Не выпить ты не мог!
– Разумеется. – Чулков сделал вид, что не понял иронии. – Как же не помянуть нашего благодетеля? Это не по-христиански. Опять же – понервничал я немного. Ты же знаешь – я шума не люблю.
– Ладно, иди отдыхай и лечи нервы, – улыбнулся заведующий. – Средств тебе, я думаю, хватит.
– Деньги имеют одно отвратительное свойство, – вздохнул Чулков, вставая со стула. – Они быстро заканчиваются. Особенно у таких сказочных раздолбаев, как я. Только вот были, и фьють – уже нету. Да и потом, если вдуматься, разве по нынешним временам четыре штуки баксов это деньги? Так, мелочь, совершенно...
– У тебя дома сказки Пушкина есть? – перебил поток красноречия Александр Сергеевич.
– Вроде как есть... У дочери.
– Перечитай «Сказку о рыбаке и рыбке», тебе будет полезно.
– Я лучше твой детектив почитаю, – рассмеялся Чулков. – «Семь роз для убийцы» – такое интригующее название!
– И книжку к рукам прибрал? – удивился Александр Сергеевич. – Ну ты и жук!
– Чисто на память. – Чулков даже немного обиделся. – Как говорится – «не корысти ради». Деньги уйдут, а память останется. Кстати, те четыреста тридцать рублей, что у деда в бумажнике были, я не тронул. Их Лариска забрала.
История седьмая
наследники не наследят
Гамлет:
Кто бы плелся с ношей,Чтоб охать и потеть под нудной жизнью,Когда бы страх чего-то после смерти —Безвестный край, откуда нет возвратаЗемным скитальцам, – волю не смущал,Внушая нам терпеть невзгоды нашиИ не спешить к другим, от нас сокрытым?
Уильям Шекспир,«Гамлет, принц Датский»[17]Толстый неспортивный мальчик – можно ли найти лучшую мишень для насмешек? «Паштет, объелся котлет!» «Паштет – толще в мире нет!» Обидное прозвище было производным от фамилии Паштаков, по утверждению бабушки – дворянской.
– Все эти плебеи, Мишенька, тебе и в подметки не годятся, – говорила бабушка, возвращаясь с родительских собраний. – Ни одного культурного человека, ни одной культурной семьи. Господь всеблагой, что за дыра!
Бабушка была очень культурной женщиной – из исконных петербуржцев. Домашнее воспитание плюс два высших образования были ее единственным капиталом. В Братск она приехала следом за своим сыном, Мишиным отцом, молодым, но очень перспективным партийным работником. Отец с утра до ночи пропадал в горкоме (отдел промышленности и транспорта это вам не хухры-мухры!), мать все время болела, так вот и вырос Миша на руках у бабушки. Братск рассматривался как очередная ступенька отцовской карьеры, и никто не собирался задерживаться здесь надолго.
Человек предполагает, а судьба-злодейка тасует колоду и сдает карты...
С распадом Советского Союза рухнула не только карьера отца, но и все казавшееся таким незыблемым – семейное счастье. Отец очертя голову ринулся в бизнес и начал возить из близкого Китая товары на продажу. Уехал за очередной партией, да так и не вернулся. Не вернулись и два его компаньона-попутчика. Не успела бабушка оплакать сына, как пришлось хоронить невестку: та от пережитого тронулась умом, упала духом и, не видя другого выхода, повесилась в ванной на очень подходящем для этой цели коленце водопроводной трубы.
– Пропадем мы с тобой здесь, внучек, – вздохнула бабушка и засобиралась обратно, в Петербург, который, к неудовольствию сына-коммуниста, никогда не называла Ленинградом. Даже на людях.
