— Папа, что ты собираешься с ними делать?
— Я только собираюсь исполнить Закон.
Лупино объяснил дочери, что деприватор — это тот же транквилизатор, только более щадящего действия. Сол. Сайрус и Мэт просто спят.
«Ну, что ж, — подумала Лина, — пусть отдохнут, за всю нервотрепку их путешествия они имеют на это право.»
С отцом она провела чудных три часа, предаваясь воспоминаниям и рассказывая о своих приключениях на «Гарбиче». О беглых каторжниках она говорила только в превосходной степени, имея тайную надежду смягчить сердце отца.
Но Лупино, казалось, никак не переменил мнение о беглецах. Он развернул корабль и прямиком направил его к Луне. Лишенный управления «Гарбич-2» крепко сидел на присосках.
— Ну вот, разгонимся и включим фотонные двигатели, а там до Луны будет всего два земных дня лету.
— Ты хочешь, все-таки посадить их в тюрьму? — спросила Лина без особых эмоций.
— Без сомнения, — четко ответил Лупино.
— А почему бы тебе просто не отпустить их? — продолжила Лина тем же миролюбивым тоном.
— Как это? — опешил отец. — Порка мадонна… м-м… прости… Но я тебя просто не понимаю.
— Папа, что тут понимать? Эти люди спасли мне жизнь. Скажешь своему начальству, что ты их не нашел.
— Ну знаешь! — подскочил Лупино. — Не городи чушь! Это же не просто босяки там какие-нибудь! Это — государственные преступники! А я — выполняю закон! — он с такой силой двинул себя в грудь, что она гулко бухнула. — Ясно тебе, глупая девчонка?! Какого черта ты вообще встряла в эту историю?! Кто тебя просил? Не лезь не в свое дело! — загремел полковник.
Лина испуганно отступила. Таким ей отца давно не приходилось видеть.
— Журналистка хренова! — все больше распалялся отец. — Возомнила, много о себе понимаешь! Объясняю последний раз: преступник должен сидеть в тюрьме! И будет сидеть. Особенно пока я там начальник. — И он так же резко успокоился.
Лина поняла, что разговор не получился. Придется отступить. Но что тут можно поделать? В более тупиковую ситуацию ей не приходилось попадать. С одной стороны — преступники, твои друзья, с другой — представитель закона, твой отец.
Она почувствовала, что еще чуть-чуть и заплачет. О, нет, нельзя так распускаться! Лина выскочила из бароотсека.
Ничего, она найдет способ.
Лина уныло уставилась в зарешеченный иллюминатор. Скопления звездной пыли проносились с головокружительной быстротой; Интересно, машинально подумала она, а почему иллюминатор забран металлической решеткой? Разве отсюда можно убежать?!
А полковник Лупино заполнял бортовой журнал: бортовой журнал олицетворял чувство выполненного долга, а потому был его любимым занятием.
Но на сей раз мысли его были заняты совсем другим.
При дочери никак не получится расправиться с беглецами. А руки так и чешутся.
Тут он заметил, что уже с полминуты рядом неловко топчется Крюгер.
— Чего тебе? — полковник и сам знал, чего хочет Хьюго.
— Господин начальник, — заныл Крюгер. — Вы б всучили мне старикана обратно, уж очень потрясти его желаю.
— Желаешь потрясти старикана? — в раздумье переспросил Лупино. Похоже, в голове у него созрел какой-то план. — А ты знаешь, что заключенных бить запрещено?
Крюгер удивленно моргал глазами. Об этом законе он не слышал никогда. Более того, он сам получал и раздавал тумаки в тюряге.
— Если пресса прознает, что ты расквасил рожу Солу, знаешь, какой поднимется шум? хитро спросил Лупино.
«Пресса? — соображал Хьюго. — Какая пресса? Ах, вон чего! Доченька начальника… И что, этот злодей боится собственной дочери? Просто запереть ее и все!»
— Да и сами зэки могут пожаловаться.
— А кто им поверит? — бухнул Крюгер.
— Ну как же — синяки, кровоподтеки, переломы конечностей… Они могут предъявить эти следы…
«А, вот чего испугался Кабан, — наконец дошло до Крюгера. — Чтоб следов не осталось? Ну, это мы умеем!»
— Будьте спокойны, господин началь… полковник. Никто не догадается.
— Интересно, как же можно избить человека, чтобы на нем не осталось следов? — заинтересованно спросил Лупино.
— Очень просто. Есть один метод — «жмурки» называется.
— Ну-ну.
Крюгер огляделся по сторонам и взял с полки картонную папку.
— Вот он этот способ.
Лупино смотрел на папку, но ничего понять не мог.
— Да очень просто, господин на… полковник. Рожу обернуть картонкой, а потом по ней лупи хоть кулаком, хоть палкой — следов никаких, а вся рожа синяя.
Лупино поддержал смех Крюгера. Действительно, как просто и остроумно.
— Ну что ж, этот метод мне кажется вполне гуманным, — сказал полковник. — Хочется увидеть результаты.
Лупино отключил персональный деприватор Эйнштейна и размагнитил вход в его камеру.
— Иди, но если…
— Будьте спокойны! — Глаза у Крюгера загорелись, ноздри взволнованно раздувались.
Лупино посмотрел ему вслед.
«У человека появилась цель в жизни, охотничий азарт. Но охота — это весьма благородное занятие, когда при огромном количестве гончих и загонщиков у зверя все же остается шанс удрать. Здесь же только один надсмотрщик Хью Крюгер, который направлялся прямиком в открытую камеру к старому Солу Эйнштейну. И что же может его остановить? Разве что хорошая лазерная пушка. Но пушки нет. Поэтому несладко придется сейчас Эйнштейну.»
Лупино включил музыку, чтобы заглушить крики старика.
Но ожидаемых воплей несчастного зэка не последовало ни через пару минут, ни через полчаса», ни позже. Более того, Крюгер вообще не дошел до камеры Эйнштейна.
И остановила его не пушка и даже не мушиный бластер.
Из другого конца коридора вынырнул Поль. В руках у него было что-то чудесное…
То есть, в руках у него была заурядная колода карт, но то, что он с ней вытворял, было просто невообразимо. Все фокусы меркли перед ловкостью рук Поля. Карты летали сами как хотели и играли друг с другом в воздухе сами в себя.
— Ты бы, парниша, того… дал пройти, что ли? — выдавил Крюгер неуверенным голосом.
— Куда? — законно осведомился Марьяж, продолжая наступать на него и все ускоряя свое жонглирование.
Тузы и короли летали уже вокруг головы Крюгера, дамы и валеты кружили перед грудью, а остальная мелочь — ниже пояса. Неуловимое движение — и вся колода в собранном виде вдруг плюхнулась в нагрудный карман Крюгера.
Этот последний трюк окончательно добил его, и Крюгер застыл с открытым ртом.
— Запомните пять любых карт, — безапелляционным тоном заявил Марьяж.
Крюгер как сомнамбула послушно полез за картами в карман и стал запоминать их. Потом вдруг встрепенулся:
— Эй, какого черта?!
— Первая — крестовая семерка, — не слушая его, заявил Марьяж, повернувшись спиной, потом — червовая дама, десятки, пиковая и трефовая, без бубновой, не загибай углы! — вдруг прикрикнул он.
Крюгер послушно отогнул угол у бубнового туза, суеверно поглядывая на спину Поля. Рот у Крюгера так и не закрылся, и эта деталь еще больше подчеркивала его общий кретинизм.
— Идем за стол, — сказал Марьяж, и Крюгер послушно последовал за ним.
— Смотри, — сказал Марьяж, — следи внимательно, сейчас ты найдешь у себя в ботинке какого-нибудь туза. Если туза пик — то это к несчастью, мои тебе соболезнования в таком случае… Итак, раз, два, три! Можешь доставать.
Зараженный какой-то непонятной лихорадкой, Крюгер рванулся снимать с себя ботинки. Сперва стащил левый и ничего в нем не нашел. Прямо задохнулся от ужаса и стал срывать правый. Тот долго не поддавался, наконец, оборвав застежку, Крюгер стащил и его. Ботинок был пуст. Крюгер оторопел. Он стал вытряхивать оба ботинка, заглядывать себе в носки, но туза нигде так и не нашел.
Марьяж слегка помрачнел и стал пересматривать колоду. Быстро-быстро, как автомат, считающий деньги. Прошелестел колодой до конца и сказал:
— Ошибочка вышла. Все тузы в колоде… Но можно попробовать по-другому, — предложил он. — Вот смотри…
Но Крюгер уже опомнился, временное помутнение прошло. «За дурака меня считает,» — подумал он зло.
— Допустим, я ставлю десять гринов на… ну, скажем, на червовую девятку. Если она в первой половине колоды, я выиграл и получаю с тебя десять баксов…
Крюгер сделал протестующее движение.
— … если во второй, — увы, отдаю десять зеленых. — И он молниеносными движениями стал разбрасывать колоду по столу: — Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять… пятнадцать… шестнадцать, семнадцать. Какое счастье, первая карта во второй половине колоды! Если бы играли на деньги, проиграл бы сейчас десять гринов.
— Гм, — сказал Крюгер. — На его лбу изобразилась напряженная работа мысли. — Как это ты делаешь? Значит, твоя — в первой половине, моя — во второй?
