Он продолжает облизывать мои губы своим пристальным взглядом.
– Неужели ты думаешь, что у тебя есть выбор, сладкая?
– Каждый раз, когда я смотрю на тебя, я вспоминаю, как я была заперта в душе на пять часов, пока Ким не нашла меня. Я помню, как кто-то украл мою спортивную одежду и мне пришлось притвориться, что у меня болит голова, чтобы не тренироваться в тот день. Я помню, как мне подставили подножку в кафетерии, и моя одежда, лицо и волосы были заляпаны макаронами и соком. Я помню, как меня назвали учительской шлюхой и обвинили в том, что я сплю с кем ни попадя за оценки. Я помню, как меня ненавидели за то, что я – это я!
Я задыхаюсь после внезапной вспышки, мое сердце почти выпрыгивает из груди. Я никогда не думала, что настанет день, когда я выложу Эйдену все, что о нем думаю.
– Мне жаль. – Он даже не пытается сделать вид, будто ему не плевать.
– Ты не имеешь это в виду.
Его беспечное, фальшивое извинение ранит больше, чем его отсутствие.
– Ты сказала, что хочешь извинений, а не то, что я должен быть искренен. Кроме того… – Его пальцы скользят вниз по моему горлу к точке пульса, прежде чем он обхватывает рукой мою шею. Жест нежный, почти заботливый, если бы не непосредственная опасность удушья, как в прошлый раз. – Ты первая причинила мне боль.
– Что?
Официантка возвращается с нашими заказами. Она стоит на небольшом расстоянии, наблюдая за нами с невозмутимым выражением лица. Я сползаю с колен Эйдена, мои щеки пылают.
Эйден отпускает меня с ухмылкой.
Ради бога, неужели она не видит, что мы в школьной форме?
После ухода официантки я принимаюсь за низкоуглеводные маффины и омлет с помидорами.
Я умираю с голоду с самого утра. Если он покупает, я ем. Еда не имеет никакого отношения к моей вражде с Дьяволом.
Упомянутый Дьявол не притрагивается к своей еде и молча наблюдает за мной, как сталкер.
Я поднимаю голову и вопросительно смотрю на него.
Он снимает пиджак, кладет его на край стула и закатывает манжеты рубашки почти до локтей, обнажая сильные жилистые руки и… татуировки.
У него есть татуировки на внутренней стороне предплечья.
Две простые черные стрелки, указывающие в противоположных направлениях. Я наклоняюсь ближе, чтобы рассмотреть их.
Вот тогда-то я и замечаю.
Возле его локтя есть поблекший шрам, на который указывает одна из стрел.
Его движения скрупулезны, когда он режет яйца и откусывает кусочек.
Я указываю на татуировку.
– Она что-то означает?
Его темные глаза встречаются с моими, и я поражена их глубиной. Как будто кто-то втолкнул его в непроницаемый туман, и он не может выбраться.
– Некоторые шрамы лучше не показывать.
– Например, какие? – медленно спрашиваю я.
– Например, твой шрам. Ты ведь хорошо его скрываешь, да, Отмороженная?
Я вонзаю вилку в омлет и разрываю зрительный контакт.
– О! Значит, тебе нравится говорить обо мне, но когда тема переходит к маленькой мисс Отмороженной, это становится красной чертой. Ты понимаешь, насколько это двойные стандарты?
– Перестань подстраивать все под себя.
– Ответ – нет.
– Тебе это нравится?
– Что?
– Быть чертовым конченым контрол-фриком[6].
– Возможно.
Мои губы кривятся.
– Было ли что-то, выходившее из-под твоего контроля хоть когда-то?
– Лишь дважды, – тянет он. – Ты третий случай.
Я делаю паузу, отпивая апельсиновый сок, мой голос замедляется.
– И как?
– Будь моей.
Я давлюсь своим соком, выплевывая яркие капли по всему столу.
Эйден хихикает, предлагая мне салфетку.
– Господи, тише. Я не прошу твоего первенца.
– Это еще хуже. – Я смотрю на него, вытирая сок со своего лица. – Ты ведь это не серьезно, да?
– Я когда-нибудь шутил с тобой?
– Ты знаешь, что мой ответ будет нет, верно?
– Нет – это только начало, сладкая.
Я сглатываю.
– Кроме того… – Он кладет руку мне на бедро, его пальцы скользят вверх. – Твой рот – лжец. Я получу свой ответ от той части тебя, что никогда не лжет.
Глава 14
Тело Эйдена прижимается к моему.
Ненавязчиво, будто он просто наклоняется, чтобы рассказать мне секрет, но в том, как он сжимает меня, нет ничего секретного.
В бесплодной попытке убежать от него я ударяюсь спиной о стену. Эйден мертвой хваткой прижимает оба моих запястья к холодным обоям. Он поворачивает мои ноги так, чтобы они лежали на его твердых бедрах.
В такой позиции отбиться от него невозможно. Каждый раз, когда я пытаюсь высвободиться, он впивается пальцами в мои запястья до тех пор, пока я не морщусь от боли. Будь проклят он и его грубая сила.
Я проклинаю свою глупость за то, что позволила загнать себя в ловушку между ним и стеной. Почему, черт возьми, я всегда оказываюсь с ним в ловушке?
Он кладет ладонь на мое бедро, на маленькую полоску голой кожи между юбкой и чулками. Волна странного осознания пробегает по моему позвоночнику. Моя кожа нагревается и покалывает от напряжения, потрескивающего в воздухе.
Реакция моего тела на него больше не смешная. Как, черт возьми, он нажимает на эти кнопки?
– Эйден, – шиплю я сквозь зубы.
– Да, сладкая? – Его напряженный взгляд не отрывается от моего лица, пока пальцы сжимаются на моем бедре, дразня и угрожая подняться выше.
– Мы в людном месте.
– Предполагается, что меня это должно волновать?
Конечно, ему все равно.
Кровь закипает в моих венах от возможности быть пойманной, когда Эйден прикасается ко мне. Пожилой мужчина сидит лицом к окну, и он достаточно далеко, чтобы не слышать нас, но если он наклонит голову или решит уйти, он все увидит.
– Скажи ты да на мое предложение, мне не пришлось бы искать его на твоем теле.
– Я не могу быть твоей.
– Почему нет?
– Я ненавижу тебя.
– Хм.
Несмотря на нарочито задумчивый хмык, его тон все еще ровный, когда он крепче сжимает мое бедро.
– Эйден! – Я скриплю зубами, мой взгляд мечется между ним и стариком.
– Давай поиграем в ту игру с выбором, которую ты так любишь.
– Мне не нравятся твои игры.
Он наклоняет голову набок, пристально наблюдая за мной, пока его пальцы рисуют круги на внутренней стороне моего бедра.
– Я думаю, ты любишь их, но тебе просто не хочется признавать это.
Я отчаянно качаю головой.
– Будь моей, или я отымею тебя прямо здесь так сильно, так быстро, что этот мужчина будет звать на помощь, когда ты кончишь мне на пальцы.
Мои бедра сжимаются, губы приоткрываются.
Мое лицо, должно быть, такое же красное, как кровь, но выражение Эйдена остается неизменным.
Как он может оставаться таким спокойным после тех грубых слов, которые он сказал? Как он может вызвать бунт в моем теле простыми словами?
– Это означает да, Отмороженная?
– Нет, – слово срывается с моих губ шепотом.
– Хм. – Его пальцы скользят вверх по моему бедру. – А я и не знал, что ты эксгибиционистка, сладкая. Тебя заводит, что нас могут поймать в любую минуту? Что этот мужчина может повернуться прямо сейчас. – Он гладит внутреннюю сторону моего бедра, его большой палец замирает над краем моего нижнего белья. – Или сейчас.
Я брыкаюсь ногами, пытаясь оттолкнуть его, но он лишь крепче сжимает пальцы.
Я закрываю глаза, чтобы избавиться от навязчивого ощущения. Каждая клеточка моей логики желает, чтобы я ненавидела это, считала это насилием, но… является ли это насилием, если я хочу, чтобы он протянул руку дальше? Является ли это насилием, если его грязные слова вызывают неконтролируемую пульсацию у меня между ног?
Он наклоняется так, что его горячее дыхание касается моего горла. Мурашки пробегают по моей коже, когда он шепчет низким, хрипловатым голосом:
– Скажи да.
– Эйден… – я замолкаю, не зная, что хочу ему сказать. Приказать остановиться? Или продолжить?
