вытер рукавом мундира закопченное лицо, - гренадеры еще дерутся, но прусские части…Ваше
величество, - он хотел тронуть Наполеона за руку, но не посмел, - ваше величество, надо уходить.
Мы с Давидом…, с полковником Кардозо, доставим вас в Амстердам, а оттуда, в Новый Свет.
Генерал Боливар будет рад вам, я уверен…, - Мишель замолк.
Наполеон все стоял, засунув руки в карманы, а потом покачал седеющей головой: «Я не могу,
мальчик. У меня сын…, - он осекся и подумал: «Письма я сжег, они теперь в безопасности. Анна
знает, что со мной, она всегда все знает. И Аннет тоже. Чувствовал я, что вижу их в последний раз.
Так и случилось».
-У меня сын, - повторил он, вздернув подбородок, - у меня армия. А ты, - он повернулся и быстро
обнял Мишеля, - ты забирай свою семью, и сражайся дальше, - Наполеон улыбнулся, - Волк. Там,
где ты будешь нужен.
Опять начали стрелять. Мишель, кивнув, тихо проговорил: «Спасибо, ваше величество. Разрешите
исполнять приказание?»
Они перенесли тело Иосифа в разрушенную церковь и устроили его на полу. Мишель ушел.
Наполеон, опустившись на колени, шепнул: «Жозеф…, Жозеф, ну что же ты так…». Он лежал и
обычно хмурое, твердое лицо, стало вдруг иным - нежным, успокоенным.
-Двадцать лет, - вспомнил Наполеон, беря его большую, сильную, с длинными пальцами ладонь.
Император приложил ее к своей щеке и заплакал.
Увидев в проеме стены Давида, - в забрызганном кровью фартуке, тяжело дышащего, Наполеон,
уже стоя, повернувшись к нему спиной, вздохнул: «Попрощайтесь с отцом, полковник Кардозо, и
вернитесь к раненым».
Он вышел во двор и прислушался - в деревне все еще стреляли. «Я не могу бежать, - зло велел
себе Наполеон, - не имею права». Он услышал сзади шорох. Давид, глядя на прямую, жесткую
спину императора, сказал: «Ваше величество…, Я хочу, чтобы вы знали - я останусь с вами до
конца. И моя семья тоже. Где бы…., - он не закончил. Наполеон, дернув щекой, отозвался:
«Спасибо, - он помолчал, - Давид. Мне очень…, очень жаль».
Полковник Кардозо ушел. Наполеон все стоял, смотря на вечернее небо, вдыхая запах гари и
крови, слушая близкие раскаты пушек.
В палатке для легкораненых было шумно, кто-то сдавленно ругался, врач кричал: «Терпи! Опиума
на всех не хватает!»
Петя, - в рваном, грязном артиллерийском мундире, покрытом пятнами крови, пробился через
толпу. За весь день он так и не увидел друга. Сначала они с отцом были на позициях. Петя,
спросив: «А где же его светлость и полковник де Монтреваль?» получил короткий ответ: «Понятия
не имею, но, как видишь, - Федор указал на дымки французских пушек, - Наполеон жив и здоров».
Потом отца вызвали - прусские войска шли в атаку на деревню Плансенуа, последний оплот старой
гвардии Наполеона, надо было организовать артиллерийский огонь. Петя остался с англичанами.
Только вечером, услышав о том, что французы беспорядочно отступают, юноша нашел в суматохе
знакомого офицера из полка де Монтреваля.
-Граф Хантингтон был ранен во время атаки тяжелой кавалерии, - сказал ему лейтенант. Петя
долго блуждал среди госпитальных шатров, и, наконец, оказался здесь. С высоты своего роста, он
поискал глазами коротко стриженую, светловолосую голову и облегченно улыбнулся. Маленький
Джон сидел на корточках, привалившись к ножке табурета. Петя опустился рядом, и потряс его за
плечо.
Юноша поднял усталое, потускневшее лицо и отмахнулся, показав на перевязанное плечо:
«Саблей чиркнули. Пьер…, что там слышно, что папа, что дядя Жюль…»
Петя зашептал ему что-то в ухо. Маленький Джон оживился: «Надо туда поехать, если эта ферма
уже в наших руках. Папа туда собирался лететь. Может быть, и узнаем, что-нибудь».
Петя помялся: «Все же там Веллингтон и Блюхер встречаются, герцог и маршал…»
Джон, пошатываясь, встал. Взяв с земляного пола затоптанный подошвами сапог мундир, юноша
хмуро заметил: «Я тоже герцог».
-Наследный, - хмыкнул Петя, помогая ему застегнуть пуговицы.
-Может быть, уже нет, - коротко ответил Маленький Джон. Не оборачиваясь, юноша направился к
выходу из палатки.
Федор спешился у открытых ворот, скрипящих на ветру. Вечер, хоть и был ясным, но похолодало.
Он посмотрел на большой, старый дуб: «В Мейденхеде такой же. Мне Питер с Мартой показывали
их семейное кладбище. Он там, наверное, еще со времен Вильгельма Завоевателя растет».
Ворон, что сидел на ветви, - черный, большой, - внимательно глядел на Федора, склонив голову.
Мужчина достал пистолет. Веллингтон попросил его поехать, проверить, перед встречей с
Блюхером - не оставил ли после себя Наполеон на ферме каких-нибудь мин. «Ваша светлость, -
Федор взглянул в серые глаза герцога, - туда же, на ферму, летели мистер Джон и полковник де
Монтреваль, еще ночью…»
-Наполеон их расстрелял, - зло ответил Веллингтон. «Я был против этой авантюры, какие-то газы,
чушь это...»
-Не чушь, - упрямо вздернул голову Федор. «Вы разрешите их поискать, там? - он махнул рукой на
юг.
-Поищите лучше мины, - пробормотал Веллингтон, просматривая записку, что принес тяжело
дышащий вестовой. «Полюбуйтесь, - он раздраженно отбросил бумагу, - Плансенуа в наших руках,
от него камня на камне не осталось, а Бонапарт исчез, как сквозь землю провалился».
-Господи, - попросил тогда Федор, - убереги ты всех - Мишеля, Давида, Иосифа. Пусть
возвращаются к семьям, хватит уже воевать.
Ворон закаркали. Он, подняв пистолет, толкнул дверь. В комнатах было пусто, пахло пылью. Он,
застыв, услышал сдавленный стон. Федор, прихрамывая, прошел в столовую и остановился на
пороге. Пол был испачкан засохшей кровью, и еще чем-то - беловатым. Вокруг валялся пепел,
обожженные клочки бумаги. Он, опустившись на колени, вытер кровь с лица Джона.
-Сейчас, сейчас…, - пробормотал Федор, оглянувшись, и замолчал. Он увидел на обрывке письма
знакомый почерк.
Жюль лежал, не шевелясь, смотря мертвыми глазами в потолок. Федор начал стягивать с герцога
грязную куртку и его пальцы замерли. Он вынул из кармана бумагу. Пробежав ее глазами, увидев
подпись племянницы, мужчина похолодел. Федор услышал его слабый, но такой, же жесткий
голос: «Положи обратно. Теперь это мое дело. Жюль…, мертв?»
-Да, - только и сказал Федор. Потом Джон задергался в судороге, выплевывая кровь и пену, и
Федор услышал чьи-то шаги сзади.
-Папа! - крикнул Маленький Джон. «Папочка, милый!»
Герцог заставил себя открыть глаза. Лицо сына было испачкано порохом, рука перевязана. Джон с
усилием поднял руку, и погладил его по щеке. «Все, сыночек, - он закашлялся, - все, мой хороший,
…Что Наполеон?»
-Никто не знает, - только и ответил сын, прижимая к себе отца.
-Папа, папа…, - он заплакал. Федор, выйдя во двор, увидел Петю. Сын стоял, следя глазами за
вороном. Птица вспорхнула с дерева и полетела на север - туда, где над равниной опять сгущались
серые, тяжелые тучи.
-Дождь будет, - тихо сказал Петя, привалившись головой к плечу отца.
-Гроза, - поправил его Федор. Обняв сына, он постоял просто так, чувствуя на лице холодный,
резкий ветер.
Пролог
Март 1816 года, Санкт-Петербург
Флигель-адъютант, поручик Петр Воронцов-Вельяминов вышел из Зимнего дворца. Стряхнув с
шинели мокрый снег, - навигация уже две недели, как открылась, но весна была холодной, он
направился к Почтамту. Петя посмотрел на свой хронометр: «Ладно, время есть еще. Отнесу
домой письма, если есть какие-нибудь, выпью чаю с родителями, а потом и к Никите надо». Отец
после Пасхи уезжал на уральские заводы. Федор смеялся: «Как я теперь окончательно и
бесповоротно штатский, так ты за меня будешь служить, Петруша. И чтобы генералом стал!»
-Стану, - пообещал себе Петр, проходя мимо Медного Всадника. Он посмотрел в упрямое лицо
императора: «Давид на этом острове, Святой Елены, вместе с Наполеоном, дядя Иосиф - на
семейном участке, в Амстердаме лежит, а о Мишеле, со времени Ватерлоо, так ничего и не
известно. Как ни пытались узнать - непонятно, куда они с Джоанной отправились. Знаем, что у них
мальчик родился, как раз, когда мы при Ватерлоо сражались, об этом Давид написал. Тоже
Мишелем назвали. И все. Пропали, как сквозь землю провалились».
В окошечке иностранной почты его ждали три конверта - из Вены, Лондона и Бостона. «Коллекцию
марок надо начать собирать, - усмехнулся Петя. Выйдя на улицу, он сказал себе: «Может быть, все-
таки удастся уговорить его величество пойти на принятие конституции. Мы с Никитой уже и проект
составили..., Не хотелось бы, конечно, чтобы кровь пролилась».
Он вспомнил ледяной голос Никиты Муравьева: «Никаких полумер, никакой конституционной
