удивительно красивый город».
-Благодарю вас, - портье увидел бриллиантовый перстень на пальце гостя: «Ну и камень. И
запонки у него тоже алмазные. И часы, это Брегета работа, без сомнения. Сюртук так сшит, что у
нас портные и не повторят этого кроя».
-Этаж готов, ваше сиятельство, - сглотнул портье. «Все, как…»
-Мистер Кроу, - сухо прервал его Питер. «Или месье, как вам удобнее». Он посмотрел на
хронометр: «Пусть приготовят ванну и легкий ужин, в комнатах. Далее пришлите мальчика, ему
надо будет разнести письма. С утра - все газеты, какие у вас есть, и «Ведомости», - он перешел на
русский и портье открыл рот, - тоже. Что мне надо подавать на завтрак? - требовательно спросил
Питер.
-Яйца, бекон, овсянку и кофе, ваше…, мистер Кроу, - спохватился портье.
-Не зря я вас предупреждал, выучили, - усмехнулся Питер. Уже поднимаясь по лестнице, он
подумал: «Завтра встречу Марту с Юджинией, Теодору записку отправлю, и буду заниматься
делами. А сегодня отдохну, - он улыбнулся, - почитаю».
Наверху, в пятикомнатном номере, что выходил на Мойку, он, отпустив прислугу, с мелкой
монетой, присел на подоконник. Вечер был светлым. Питер вспомнил: «Здесь, как в Шотландии,
белые ночи».
Он увидел в отдалении блеск золотого фонарика на крыше Адмиралтейства. Услышав чьи-то шаги,
Питер посмотрел вниз, на набережную.
Невысокий юноша, - легкий, с вьющимися, темными волосами, - остановился. Подняв голову, он
довольно бесцеремонно спросил, на отменном французском языке: «Нравится вам эта книга,
месье?».
Второй этаж был низким, юноше было хорошо видно название на обложке. Питер полистал
«Элегии» Марселины Деборд-Вальмор, и честно признал: «Не читал еще, месье».
-Обязательно прочитайте, - велел молодой человек. Он был в простом, но изящно скроенном
сюртуке, с небрежно, пышно завязанным галстуком. Юноша улыбнулся: «Послушайте».
-Ступайте с миром, милый враг.
Довольно Вы меня терзали -
то поднимали, то бросали.
Ступайте же, мой милый враг.
Вас больше нет, пусть будет так, - он опустил руку. Питер, внезапно, требовательно, сказал: «А
теперь давайте свое».
Юноша совсем зарделся и пробормотал: «Я, месье, большей частью на русском пишу».
-А я понимаю русский, - хмыкнул Питер. «И даже говорю, с акцентом, правда. Читайте, читайте, я
вижу, что вы поэт».
Питер замер. Темные глаза юноши заиграли золотыми искрами, он откинул назад изящную голову,
и медленно, завораживающе начал:
-Любви, надежды, тихой славы
Недолго нежил нас обман,
Исчезли юные забавы,
Как сон, как утренний туман;
Но в нас горит еще желанье,
Под гнетом власти роковой
Нетерпеливою душой
Отчизны внемлем призыванье.
Мы ждем с томленьем упованья
Минуты вольности святой,
Как ждет любовник молодой
Минуты верного свиданья…., - юноша смешался. Питер, после долгого молчания, незаметно вытер
глаза: «Спасибо. Спасибо вам. Месье…»
-Александр, - молодой человек поклонился. «Месье Александр. Спокойной вам ночи, простите
что…, - он повел рукой. Питер, все еще слыша его голос, - взволнованный, высокий, -ответил: «Что
вы. Вам спасибо, месье Александр. А книгу я обязательно прочитаю».
Он уходил вверх по Мойке, к Летнему саду. Посмотрев на простые, стальные часы, перейдя
Пантелеймоновский мост, юноша улыбнулся - на балконе квартиры Воронцовых-Вельяминовых
кто-то курил сигару.
-Пьер! - негромко позвал Пушкин. «Спускайся, грех сидеть дома в такой прекрасный вечер». Петя
был в штатском. Быстро выйдя на набережную, посмотрев сверху вниз на Пушкина, он
рассмеялся: «Стихи читал».
-Совершенно незнакомому человеку, - развел руками Александр. «Ты знаешь, у меня такое
бывает. А теперь тебе хочу почитать».
Они вышли к Неве. Петя, глядя на коричневые, мощные стены крепости напротив, тихо сказал: «Я
и сам, Alexandre, могу».
-Товарищ, верь: взойдет она,
Звезда пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья
Напишут наши имена! - Петя замолчал: «Он прав, конечно. Непременно напишут».
-Это я ему и читал, - усмехнулся Пушкин. «Иностранец какой-то, у Демута остановился. Но по-
русски понимает».
-Надеюсь, не до конца читал, - озабоченно сказал Петя. Пушкин расхохотался, показав белые,
красивые зубы: «Не дурак же я. Пойдем, Петенька, - он подтолкнул друга, - пойдем ко мне, на
Фонтанку. У меня хоть и не Демутов трактир, но бутылка вина найдется, и табак тоже».
Петя вдохнул свежий, вечерний, напоенный запахом речной воды, воздух: «Кузина Эжени
приезжает. Надо будет ее с Пушкиным познакомить, она ведь поэзию любит».
-Пойдем, - согласился Петя. Они, миновав Пантелеймоновскую церковь, направились к Фонтанке.
Корабль медленно входил в дельту реки. Капитан, взглянул на рыжеволосую девушку, что стояла у
борта, зачарованно рассматривая панораму города: «Это и есть Санкт-Петербург, фрейлейн».
Пахло солью, распустившейся, ранней листвой, над тихой водой реки еще висел легкий туман.
Юджиния невольно сжала в пальцах бархатный мешочек и покраснела: «Увижу кузена Пьера». Он
писал аккуратно, каждые две недели, сначала на французском, а потом, когда Юджиния ответила,
что учит русский - на родном языке. Он терпеливо исправлял ее ошибки. В последнем письме
девушка прочла: «Я очень рад, кузина Эжени, что вы проведете лето в Санкт-Петербурге. Мы с
вами давно не виделись, уже три года. Я уверен, что нам есть о чем поговорить».
Юджиния все перечитывала эту фразу, а потом, неуверенно, сказала: «Он просто имел в виду, что
он тоже любит музыку. И поэзию. Вот и все, и больше ничего». Она взглянула на плоские,
купающиеся в рассветной дымке берега и вздохнула: «Сиди замужем уже. Она такая счастливая
была, когда с Мартином из Озерного Края вернулась. Только вздохнула - это лучше всего на
свете».
Девушка почувствовала, как дергается у нее уголок рта. Она никому об этом не рассказывала, даже
матери. Юджиния играла во дворце Амалиенборг, для короля Фредерика и королевы Марии.
После концерта, когда жена датского монарха ушла, Юджиния, собрав ноты, поклонилась. Она
услышала смешливый голос Фредерика: «Мадемуазель Эжени, останьтесь, мне надо с вами
переговорить».
Она так и стояла у кабинетного рояля - розового дерева, с бронзовым, королевским гербом.
Фредерик прошелся по гостиной. Он был в военной форме, светлые, начинающие редеть волосы
были зачесаны назад. Побарабанив пальцами по стеклу - за окном было сумрачно, шел дождь,
король спросил: «Вам восемнадцать лет, да?»
-Да, ваше величество, - недоуменно ответила Юджиния.
-Вы сядьте, - велел ей король. Девушка, расправив шелковые, темно-зеленые юбки, опустилась на
кушетку.
-Вам нравится Копенгаген? - поинтересовался Фредерик.
-Очень приятный город, - искренне сказала Юджиния. «Здесь уютно, не то, что, - она позволила
себе улыбнуться, - в Берлине».
-Да, - король усмехнулся, - там, кроме казарм ничего строить не умеют, а я ценю изящество. В
архитектуре, в искусстве, в женщинах..., - он сел рядом. Не успела Юджиния опомниться, как
Фредерик положил руку ей на колено.
-Ваше величество! - изумленно сказала девушка. «Что такое...»
-Не буду ходить вокруг да около, - рассмеялся Фредерик. «У меня есть любовница, но ей почти
тридцать, у нее трое детей от меня - в общем, немолодая женщина. Я вам предлагаю особняк,
имение, дам баронский титул..., И, конечно, буду заботиться о детях, я хороший отец, - он
усмехнулся, - не волнуйтесь. Они будут обеспечены. Вы не думайте, мадемуазель Эжени, - он
потянулся и закинул руки за голову, - мне, хоть и пятьдесят этим годом, но я еще долго проживу.
Соглашайтесь, - он взял из шкатулки сигару и вопросительно посмотрел на девушку.
Юджиния резко поднялась и зарделась: «Я артистка, ваше величество, а не...»
-Это вы пока артистка,- лениво повел рукой король. «Пока вы хорошенькая, юная девушка, пока на
вас, - он склонил голову набок, - приятно смотреть. Через десять лет вы состаритесь, поблекнете, и
проведете остаток жизни, обучая девочек музыке. Потому что, - он, не спросив разрешения,
закурил, и выдохнул дым, - через десять лет ваше место займут молоденькие красавицы. Так
остаетесь? - он похлопал рукой по кушетке. «Разумеется, мы с вами будем ездить на воды, вы
будете появляться при дворе. Драгоценности, платья, и так далее..., Идите сюда, - он поманил ее к
себе.
Юджиния подхватила папку с нотами, и, вздернув подбородок, коротко поклонилась: «Всего
хорошего, ваше величество».
После этого она стала настаивать, чтобы во время частных концертов рядом с ней была мать,
