потолком висели постиранные бинты. Было накурено.
– Братишка, махорочки не найдется? – было первым, что услышал Виктор, когда откинул полу висевшей на входе плащ-палатки.
– Не знаю, – растерянно ответил он, забыв о том, что сам уже давно не курил.
– Тебе туда, дальше. Там есть свободное место внизу, – произнес еще кто-то, кого он не успел разглядеть, пока глаза еще не привыкли к темному помещению.
– Везунчик! Нижняя полка досталась, – послышался голос из темноты. – Владелец пару минут назад в тыл убыл на лечение. Занять никто не успел.
Виктор доковылял до обозначенного ему места. Устало опустился на него. Потом, осмотревшись, лег на спину, вытянувшись в полный рост.
– Ты бы вниз плащ-палатку постелил. Под голову вещмешок положил как подушку. Все удобнее. А укрылся бы шинелькой своей. В ватнике не особо удобно будет на голых досках. Да и озябнешь скоро, – заботливо посоветовал тот самый голос, обладатель которого сообщил Виктору о наличии свободного места.
Глаза его понемногу привыкли к почти полной темноте помещения, свет в которое проникал с одной стороны через дыры в заслонявшей вход плащ-палатке. А с другой оно едва освещалось самодельной коптилкой. Виктор обвел взглядом ближайшие к себе нары с лежащими на них ранеными солдатами и увидел, что у каждого снизу действительно находилась плащ-палатка, под головой тощий вещмешок, сверху – шинель. Сразу стало понятно, что прибыл он в ближний тыл своей части без всего этого, совершенно пустым.
Он начал спешно прокручивать в голове события вчерашнего дня и ночи. Попытался воспроизвести в памяти передвижения со станковым пулеметом по траншеям. Пребывание с ним сначала в одной стрелковой ячейке, потом в другой, третьей. Моменты боя. Потерю первого номера расчета. Затем то, как сам встал к прицелу и вел огонь по вражеской пехоте. Снова смена позиции и снова огонь. С напарником они снимали, а потом опять ставили пулемет на бруствер, укрываясь и пережидая так ответный огонь противника и его артиллерийские обстрелы. Очередное открытие огня по идущим в атаку немецким солдатам. Ливень пуль со стороны врага, а потом тот самый удар миной по его собственной позиции, в результате чего погиб заряжающий. Второй удар миной. На этот раз смерть одного из подносчиков патронных лент. И оба они, его верные товарищи, принимали почти весь удар осколками на себя, закрывая собой Виктора. Сами погибали, а ему давали шанс на выживание. Судьба их жизнями распорядилась именно так.
И как тут, в суматохе идущего кругом боя, было ему думать о том, где остались его шинель, плащ-палатка и вещмешок? Солдатский скарб скудный. Добра на передовой не наживешь. Почти у всех одно и то же. Шинель досталась ему совсем не новой, изрядно поношенной. На ней отчетливо виднелись пара грубо зашитых дыр и темных обширных пятен. Содержимое вещмешка самое обычное. В нем пара белья на смену, что само по себе уже богатство, спасибо ротному старшине. Да еще не очень чистые, наскоро постиранные когда-то портянки. Кружка, котелок, кусок мыла, завернутый в тряпицу, да какая-то мелочовка. Оставить все это пришлось в одном из блиндажей, что восстановили для своего взвода какое-то время назад, да жили в нем, выбираясь для выполнения служебных обязанностей – в наряды, караулы и дежурства в передовых порядках.
– Витек, ты тут? – разбудил его знакомый голос.
Он открыл глаза и увидел перед собой одного из бойцов своего пулеметного расчета, что вчера доставил его к санитарам.
– Я вот вещички твои принес. А то тебе без них туго будет, – произнес тот и добавил: – А еще мы с ребятами тебе махорочки насобирали. А то когда тебе еще дадут ее!
Виктор подтянулся плечом на нарах и привстал на здоровую руку.
– А пулемет наш спишут теперь, – продолжил боец. – Мы ночью стащили его с бруствера. Так там решето одно вместо кожуха. Затвор весь разбило. И щиток погнуло. Так что нет у нас больше пулемета. Теперь, кажись, нас в другой расчет переведут, где людей не хватает. Бой вчера лихой был. Многих побило. Нас, вон, двое уцелело. Ты ранен. Остальных сегодня до обеда в братской могиле в лесочке схоронили.
Последняя фраза особенно угнетающе подействовала на раненого солдата. Боль от ран сразу сменилась болью утраты боевых товарищей, двоим из которых он теперь обязан жизнью, но отплатить уже никогда не сможет по причине их гибели.
Последующие два дня пребывания растянулись для Виктора в вечность. Часть тех, кто коротал с ним время в одном помещении, хрипя, кашляя, со стонами и сдавленными криками, покинули его, дождавшись отправки в госпитали. Другие, не многие, у кого раны были не опасными и начинали показывать признаки заживления, вернулись в свои подразделения. На их место прибыли новые с ранениями, кого доктор и санитары наскоро осмотрели и оставили тут, чтобы залечивать свои боевые ранения на месте и уже скоро вернуться на передовую.
Сам чувствовал постоянное нытье раны в районе правой лопатки. Она никак не хотела успокаиваться, постоянно болела и не давала ему покоя. Последняя ночь от этого стала для Виктора бессонной. Лежать на спине не было никакой возможности. Перевернуться на правый бок он не мог, а на левом боль ощущалась по всему плечевому поясу. Попытка лечь на живот тоже не увенчалась успехом. В этом положении давило колено, которое распухло, а сама нога совсем перестала сгибаться, почти застыв в одном положении.
На четвертый день своего пребывания в дивизионном санитарном батальоне Виктору стало совсем не по себе. Еще с ночи его почти постоянно трясло. Все нижнее белье и одежда пропитались потом. Обсохнуть возможности не было. Шинель поверх туловища в плохо натопленном помещении перестала согревать. Он чувствовал, что у него поднялась температура, и ждал перевязки, чтобы рассказать о своем самочувствии доктору или санитару. Тому, кто придет к нему для смены бинтов.
– Ого! – процедил вечно сжимавший в зубах дымящую самокрутку санитар. – Видать, худо, брат, тебе совсем. Вон, мокрый весь.
Он подозвал второго санитара, видно более опытного, и вместе они осмотрели рану Виктора на спине.
– Кипяточку полей ему на это место, – произнес подошедший, бегло взглянув на открывшееся перед его глазами и воспалившееся накануне повреждение в районе правой лопатки солдата в тот момент, когда была снята повязка. – Только не очень крутого. Просто чтоб вода погорячее была.
– Подожди пока, – обратился к Виктору первый, обдав его в очередной раз облаком вонючего махорочного дыма.
На пять минут он оставил раненого бойца. Куда-то ушел и вернулся с закопченным дочерна чайником в одной руке и скомканным бинтом в другой.
– Должно помочь, – произнес
