Егорка и запечалился.
— Ты чего?
— А вдруг у нее тоже нет денег?
Марья, конечно, дрова купила, еще и спасибо сказала. За стол ребят усаживать чай пить, но они отказались: им не терпелось выскочить на двор, отогнать коня с санями на конный двор и поровну поделить честно заработанные деньги.
…Дедушка Филипп выписал квитанцию, пожал маленькую Егоркину ручонку и сказал:
— Дак читай, набирайся ума — с Нового года пойдет тебе газета.
Егорка торопил дни этих двух оставшихся до нового года месяцев, нетерпеливо срывал утром листок настенного календаря, поглядывал на проходящего дедушку Филиппа, который усмехался в бороду:
— Ждешь?
— Жду.
— Молодец!
Взяли в армию брата, застучали морозы, снег стал глубоким.
И вот наступил Новый год. Пришла Егорке газета. Свежая, пахнущая типографской краской. Егорка бросился к окну, торопливо заскользил глазами по заголовкам, потом уселся на диван и степенно, как отец, углубился в чтение. Его грудь распирала гордость. Он был сейчас счастливейшим человеком в мире, хотелось побежать к ребятам, поделиться радостью. Еще бы! Не каждый из ребят имеет свою газету.
Воспитатель дед Филипп
В деревне легкий зной и власть послеобеденного покоя. Даже воробьи и куры притихали. Люди спят в темных сенцах, кладовках, амбарах. Часа через два им снова идти в поля полоть посевы, возить на пары назем, достраивать длинные колхозные конюшни, крыть их тесом — роскошь, невиданная раньше при единоличной жизни.
Егорка и Юрка, семилетние карапузики, пользуясь полной свободой, облазили все гумна и овины, как бы ничейные после коллективизации, перепачкались сажей, пылью, паутиной и стояли у колхозного амбара, соображая, чем бы еще заняться. Амбар был двухэтажный, если выражаться по-современному, под свесом крыши боками с прозеленью. От увесистого, кованного из железа языка свешивалась вниз веревка, привязанная за перила второго этажа, куда вела лестница из плах. С заплота слетел воробей, помахал короткими крылышками и сел возле колокола.
Ребята проследили за полетом воробья, и вдруг их внимание привлекло грозное, не раз виденного чудовище, незыблемо и тяжело висящее на толстой перекладине.
«Вот если брякнуть — звон бы пошел!» — пришла в голову Егорке увлекательная мысль, и карие глазенки его озорно скосились на флегматичного Юрку, лопоухого и белобрысого товарища на сегодня. Юрка тоже смотрел на колокол, но, казалось, был далек от мысли звонить.
— Давай звякнем! — заговорщицки шепнул Егорка и поглядел туда и сюда вдоль полусонно улицы. Никого, ни души…
— Не! — боязливо возразил Юрка, искривляя губы. — Тятька ремнем выпорет…
— Не узнает, — убежал Егорка, подтягивая короткие, до колен, штанишки, мы разок ударим — и сразу вниз по лестнице.
— Не! — упрямо повторил Юрка. — Боюсь ремня тятькиного.
— Трус ты, сдрейфил, — презрительно выпятил нижнюю губу Егорка и еще раз поглядел вдоль деревни. — Кто увидит?
Ну и пускай трус, — беззлобно согласился Юрка, — лезь сам, если надо, а я не полезу…
Егорке стало обидно, что Юрка, трусливо-осторожный и раздражающе упрямый, не понимает, не представляет, как это интересно брякнуть в колокол и слушать потом необыкновенно густой, как у быка, бас с металлическим дребезжащими нотками, плывущий на деревней и рекой, над недальним бором и, пожалуй, над синими далекими хребтами.
— И полезу! — с вызовом заявил Егорка, направляясь к лестнице. — А ты трус, трусишка, наклал в штанишки…
— Это ты наклал в штанишки…
Егорка добрался до веревки, отвязал ее, зажал в кулачок и, зажмурясь, горбясь, как будто тяжелый звук колокола должен упасть на его спину, изо всей силы дернул веревку.
Колокол отозвался немедленными сдержанным гулом, который, казалось, сковал Егорку оцепенелым страхом, но мальчик тут же опомнился и пришел в неописуемый восторг, с бесшабашной удалью крича вниз, Юрке:
— Еще?!
Но Юрка повернулся и, глядя с ужасом за угол амбара, бросился бежать по улице, часто-часто мелькая пятками.
«Чего он испугался?» — подумал Егорка, почувствовав безотчетную тревогу, и на всякий случай стремительно скатился вниз.
У лестницы его ждал с пучком крапивы в мозолистой ладони с грубой коричневой кожей дед Филипп, чужой дед, не родной, один из добровольных и вечных воспитателей деревенской детворы. Черная аккуратная борода, серая, подпоясанная ремнем, косоворотка, смазанные дегтем ичиги… Сам серьезность и гроза!
— Сымай штанишки, — произнес он голосом с той убедительной силой, когда становится совершенно ясно, что на пощаду рассчитывать нет надежды. Дед взял Егорку за воротник рубашонки.
— Я больше не буду-у! — заныл Егорка.
— Ты не будешь — и я не буду. А пока — сымай штанишки!
— Пусти, не буду-у! — Егорка резко рванулся, пытаясь вырваться. Бесполезно, Цепкие руки у деда.
— Сымай без разговоров. Не сымешь — помогу.
— Пусти-и… не буду-у…
— Не будешь? А ты знаешь, для чего в деревне колокол? Знаешь? Нет? Пожар ли где, тонет ли кто, знак ли подать в поле, штоб на обед шли али с обеда на работу…
Дед снял с Егорки штанишки и стал пороть его крапивой, приговаривая:
— А ето для закрепления, для понятия, для уважения… Будешь ишшо безобразничать? Будешь? Будешь проказничать?
Потом отпустил Егорку и, когда тот бросился убегать, крикнул вслед, что вечерои еще отцу скажет.
За ужином Егорка сидел на скамье, стараясь остаться незамеченным. поужинав, отец опросил, чуть улыбаясь:
— Хватит или добавить?
— Хватит, хватит, — заелозил на скамейке Егорка.
…Обида на деда Филиппа прошла быстро, но урок, заданный им, остался в памяти на долгие — долгие годы, и Егор Ильич, сам став учителем, сильно жалел, что со смертью деда Филиппа из нашей жизни ушло что-то очень важное.
Задание выполнено!
Сосулька свисала с шиферной крыши четырехэтажного дома.
Да, тоскливо подумала управдомша, уныло поглядев на сосульку — глыбу льда в четверть тонны весом, такая, если упадет, прохожего насквозь прошьет… Надо сказать дворнику, чтобы сбил ее.
Не могу, развел руками дворник, потому как высоко, а ежели с крыши сбивать, то сверзиться вниз можно… По технике безопасности не полагается.
Что же делать — запечалилась управдомша.
Только ракетой сбить можно, пошутил дворник.
Управомше было не о шуток. Мысль о ракете показалась спасительной, и она (бывают же чудеса!) «уготовила» ракетную установку.
Будет сделано! — козырнул ракетчик. — Собьем с первого залпа.
И сбил. Не стало зловещей сосульки.
На вместе с ней не стало и крыши. Слетела вместе с вредной сосулькой.
Что же это вы наделали? — ухватилась за голову управдомша.
А что? Сосульку сбил, задание выполнил…
Не случалось ли, читатель, у вас таких ситуаций?
Риск
Их было пятеро. Пятеро девушек-студентов. Сдружились они за пять университетских лет: вместе ходили в кино, в театры, вместе встречали
