На острове
Над этим островом какие выси, Какой туман!И Апокалипсис был здесь написан, И умер Пан!А есть другие: с пальмами, с лугами, Где весел жнец,И где позванивают бубенцами Стада овец.И скрипку, дивно выгнутую, в руки, Едва дыша,Я взял и слушал, как бежала в звуки Её душа.Ах, это только чары, что судьбою Я побежден,Что ночью звездный дождь над головою, И стон, и звон.Я вольный, снова верящий удачам, Я — тот, я в том.Целую девушку с лицом горячим И с жадным ртом.Прерывных слов, объятий перемены Томят и жгут,А милые нас обступили стены И стерегут.Как содрогается она — в улыбке Какой вопрос!Увы, иль это только стоны скрипки Под взором звезд.
Возвращение
Я из дому вышел, когда все спали,Мой спутник скрывался у рва в кустах,Наверно на утро меня искали,Но было поздно, мы шли в полях.
Мой спутник был желтый, худой, раскосый.О, как я безумно его любил!Под пестрой хламидой он прятал косу,Глазами гадюки смотрел и ныл.
О старом, о странном, о безбольном,О вечном слагалось его нытье,Звучало мне звоном колокольным,Ввергало в истому, в забытье.
Мы видели горы, лес и воды,Мы спали в кибитках чужих равнин,Порою казалось — идем мы годы,Казалось порою — лишь день один.
Когда ж мы достигли стены Китая,Мой спутник сказал мне: «Теперь прощай,Нам разны дороги: твоя — святая,А мне, мне сеять мой рис и чай». —
На белом пригорке, над полем чайным,У пагоды ветхой сидел Будда.Пред ним я склонился в восторге тайном,И было сладко, как никогда.
Так тихо, так тихо над миром дольным,С глазами гадюки, он пел и пелО старом, о странном, о безбольном,О вечном, и воздух вокруг светлел.
Леонард
Три года чума и голодРазоряли большую страну,И народ сказал Леонарду:— Спаси нас, ты добр и мудр. —
Старинных, заветных свитковВсе тайны знал Леонард.В одно короткое летоСтрана была спасена.
Случились распри и войны,Когда скончался король,Народ сказал Леонарду:— Отныне король наш ты. —
Была Леонарду знакомаВойна, искусство царей,Поэты победные одыНе успевали писать.
Когда же страна усмириласьИ пахарь взялся за плуг,Народ сказал Леонарду:— Ты молод, возьми жену. —
Спокойный, ясный и грустный,В ответ молчал Леонард,А ночью скрылся из замка,Куда — не узнал никто.
Лишь мальчик пастух, дремавшийВ ту ночь в угрюмых горах,Говорил, что явственно слышалСогласный гул голосов.
Как будто орел, парящий,Овен, человек и левВопияли, пели, взывали,Говорили зараз во тьме.
Птица
Я не смею больше молиться,Я забыл слова литаний,Надо мной грозящая птица,И глаза у нее — огни.
Вот я слышу сдержанный клекот,Словно звон истлевших цимбал,Словно моря дальнего рокот,Моря, бьющего в груди скал.
Вот я вижу — когти стальныеНаклоняются надо мной,Словно струи дрожат речные,Озаряемые луной.
Я пугаюсь, чего ей надо,Я не юноша Ганимед,Надо мною небо ЭлладыНе струило свой нежный свет.
Если ж это голубь ГосподеньПрилетел сказать: Ты готов! —То зачем же он так несходенС голубями наших садов?
Канцона («Словно ветер страны счастливой…»)
Словно ветер страны счастливой,Носятся жалобы влюбленных.Как колосья созревшей нивы,Клонятся головы непреклонных.
Запевает араб в пустыне —«Душу мне вырвали из тела».Стонет грек над пучиной синей —«Чайкою в сердце ты мне влетела».
Красота ли им не покорна!Теплит гречанка в ночь лампадки,А подруга араба зернаБлаговонные жжет в палатке.
Зов один от края до края,Шире, все шире и чудесней,Угадали ли вы, дорогая,В этой бессвязной и бедной песне?
Дорогая с улыбкой летней,С узкими, слабыми рукамиИ, как мед двухтысячелетний,Душными, черными волосами.
Канцона («Об Адонисе с лунной красотой…»)
Об Адонисе с лунной красотой,О Гиацинте тонком, о Нарциссе,И о Данае, туче золотой,Еще грустят Аттические выси.
Грустят валы ямбических морей,И журавлей кочующие стаи,И пальма, о которой ОдиссейРассказывал смущенной Навзикае.
Печальный мир не очаруют вновьНи кудри душные, ни взор призывный,Ни лепестки горячих губ, ни кровь,Стучавшая торжественно и дивно.
Правдива смерть, а жизнь бормочет ложь.И ты, о нежная, чье имя — пенье,Чье тело — музыка, и ты идешьНа беспощадное исчезновенье.
Но, мне, увы, неведомы слова —Землетрясенья, громы, водопады,Чтоб и по смерти ты была жива,Как юноши и девушки Эллады.
Персей. Скульптура Кановы
Его издавна любят музы,Он юный, светлый, он герой,Он поднял голову МедузыСтальной, стремительной рукой.
И не увидит он, конечно,Он, в чьей душе всегда гроза,Как. хороши, как человечныКогда-то страшные глаза,
Черты измученного болью,Теперь прекрасного лица…— Мальчишескому своевольюНет ни преграды, ни конца.
Вон ждет нагая Андромеда,Пред ней свивается дракон,Туда, туда, за ним победаЛетит, крылатая, как он.
Солнце духа
Как могли мы прежде жить в покоеИ не ждать ни радостей, ни бед,Не мечтать об огнезарном бое,О рокочущей трубе побед.
Как могли мы… но еще не поздно,Солнце духа наклонилось к нам,Солнце духа благостно и грозноРазлилось по нашим небесам.
Расцветает дух, как роза мая,Как огонь, он разрывает тьму,Тело, ничего не понимая,Слепо повинуется ему.
В дикой прелести степных раздолий,В тихом таинстве лесной глушиНичего нет трудного для волиИ мучительного для души.
Чувствую, что скоро осень будет,Солнечные кончатся трудыИ от древа духа снимут людиЗолотые, зрелые плоды.
Средневековье
Прошел патруль, стуча мечами,Дурной монах прокрался к милой,Над островерхими домамиНеведомое опочило.
Но мы спокойны, мы поспоримСо стражами Господня гнева,И пахнет звездами и моремТвой плащ широкий, Женевьева.
Ты помнишь ли, как перед намиВстал храм, чернеющий во мраке,Над сумрачными алтарямиГорели огненные знаки.
Торжественный, гранитнокрылый,Он охранял наш город сонный,В нем пели молоты и пилы,В ночи работали масоны.
Слова их скупы и случайны,Но взоры ясны и упрямы,Им древние открыты тайны,Как строить каменные храмы.
Поцеловав порог узорный,Свершив коленопреклоненье,Мы попросили так покорноТебе и мне благословенья.
Великий Мастер с нивелиромСтоял средь грохота и гулаИ прошептал: «Идите с миром,Мы побеждаем Вельзевула».
Пока они живут на свете,Творят закон святого сева,Мы смело можем быть как дети,Любить друг друга, Женевьева.
Падуанский собор
