— Какие преимущества? — спрашиваю я.
— Стелла, водопроводчик в доме! Водопроводчик в доме! Что здесь еще объяснять?
Через несколько недель после того, как Би исполнилось шесть, мы переехали в наш новый дом на Хамбургвейен. Мартин, Аманда, Би и я. Водопроводчик поселился на чердаке.
Я не думала, что у отца есть деньги. Я почему-то всегда думала, что он весь в долгах. Наследство оказалось сюрпризом. Когда продавщица Андерсен умерла и посетители перестали приходить, магазин с безделушками на Майорстюен пришлось закрыть. Это было много лет назад. Последний год своей жизни папа провел в маленьком темном офисе в центре Осло. Мне никогда не было интересно, чем он там занимался. Если уж я об этом думала, то представляла себе, что он ничего не делает. Слова «ничего» было бы вполне достаточно для того, чтобы рассказать о папе. Есть такая песенка про мужчину, который умер в кофейне [10]. Когда я впервые ее услышала, то подумала о папе. Подумала, что это папа умер, сидя в кофейне.
Однажды я собралась с силами и пошла в его офис, чтобы навести там порядок. Мама сказала, что она не пойдет, у нее и так работы более чем достаточно: надо сложить его одежду в картонные коробки (коробок было две) и отвезти в Армию спасения. Мне нужно сделать все остальное.
Не знаю, горевала ли она. Сложно сказать. Была совершенно обычная среда. Они с отцом сидели по разные стороны кухонного стола под синей люстрой и ужинали. И во время ужина папа умер. Он не упал на пол, а вежливо остался сидеть, осанка его была по-прежнему прямой, а глаза — голубыми. Не похоже было, что с ним что-то произошло — если так можно сказать, — он просто-напросто перестал есть. Может, его лицо посерело на полтона, хотя я и не уверена. Во всяком случае, мама заметила, что он не двигается, только когда начала убирать со стола.
Его офис оказался таким, как я его себе и представляла. Письменный стол темного дерева, черный стол, коричневая этажерка для книг. Компьютер. Грязное окно выходит на грязный двор. На потолке белые лампы. Судя по каталогам и счетам, когда магазин на Майорстюен закрылся, папа начал заниматься рассылкой безделушек по почте. Хрустальные лебеди, блестящие латунные подсвечники, стаканчики для хереса, фарфоровые собачки, ангелы разных видов и стоимости. Я узнала, что он снимал маленький склад где-то в Аскере. И все, насколько я могу судить, было в идеальном порядке. Никаких неоплаченных долгов. Никаких недовольных клиентов. Никакой тайной возлюбленной. Никаких незаконнорожденных детей. Ничего.
Верхний ящик письменного стола был заперт. Мне потребовалось немного времени, чтобы найти ключ. Он лежал в керамическом горшке, где раньше, наверное, рос цветок — на донышке осталось немного земли. Очистив ключ, я открываю ящик. Там фотография и старое неоконченное письмо. На фотографии — полная светловолосая женщина, ей около пятидесяти лет. У нее пухлые красные губы. Трудно сказать наверняка, но, по-моему, она довольно рослая. Я переворачиваю фотографию. На обратной стороне зелеными чернилами написано «Элла». Маминым почерком. И год: 1979.
Я вскрываю письмо и сразу узнаю в мелких красивых печатных буквах папин почерк:
Дорогая Элла!
Это мое первое и последнее письмо к тебе. Эдит сказала, что ты решила навсегда уехать и она собирается последовать за тобой. Прошу тебя. Прошу вас обеих: не делайте этого. Стелла уже большая девочка, но все-таки она еще недостаточно взрослая. Ей нет и четырнадцати. Вы обещали мне подождать, пока она не повзрослеет.
Все они уже умерли.
Я пою для Би песню. Она лежит в кровати и с серьезной миной слушает, она не хочет играть с моими руками, как Аманда в ее возрасте.
— Спокойной ночи, Би, — говорю я, но ответа не слышу.
— Что же ты не отвечаешь мне, Би? — спрашиваю я.
Она отворачивается к стене.
Я сижу на краешке кровати и смотрю на ее худую потную шейку.
Потом я заглядываю к Аманде.
— Привет, — говорю я.
— Привет, — отвечает она.
— Заканчивай уже с «Нинтендо», — говорю я.
— Мама, я должна убить лесное чудовище, — говорит она, — и тогда принцесса перейдет на следующий уровень.
Я ложусь на диван и читаю. В нашем новом доме слишком тихо. Только короткая механическая мелодия из «Нинтендо».
Тишина и сюда добралась.
Я лежу на диване и читаю, когда Мартин заходит в гостиную и говорит:
— Стелла, я ухожу от тебя. Я собрал чемодан. Я снял маленькую квартиру. Здесь невыносимо… дом, дети, Би… невыносимо.
— Не верю, — говорю я, не отрывая взгляда от книги. Такое уже случалось.
Он садится на диван, кладет голову мне на плечо и плачет.
— Я больше не могу, — шепчет он. — Я исчезну, если останусь здесь.
— По-моему, ты от меня не уйдешь, — говорю я. — Я не верю, что ты собрал чемодан, и не верю, что ты снял квартиру.
Мартин плачет. Я глажу его по голове.
— Все это прах, — говорит он.
— Но я не верю, что ты уйдешь, — говорю я.
Подняв голову, он смотрит на меня, и я не могу определить, по-доброму он смотрит или нет. Но я знаю, что сейчас он не уйдет. Еще немного он побудет рядом со мной.
Когда Би исполнилось семь лет, я заболела. То лето было самым прекрасным. Солнце светило каждый день — все даже стали жаловаться на жару и ждать дождя. Обычно, когда кто-нибудь жалуется на жару, всегда находятся те, кто перебьет и скажет: не ной, хорошая погода может в любой момент испортиться.
Вот и Мартин такой. Вечно ему нужно меня одернуть.
— Не накаркай! — говорит он. — Придержи язык! Сплюнь!
Как-то ночью я сказала, что у меня болит живот, и добавила, что это, возможно, начало тяжелой болезни.
— Постучи по дереву, — ответил Мартин.
Мы сидели в садике около нашего нового дома и пили водку. Дело было поздно ночью, где-то в три или полчетвертого, небо с одной стороны уже начинало светлеть.
— В последний раз я болела в детстве, у меня была краснуха, — сказала я, рассмеявшись. — Глупости все это, я никогда не заболею. Никогда!
— Лето никогда не закончится, а ты никогда не заболеешь, — пробормотал Мартин.
— У меня просто живот чуть-чуть болит. Забудь, — сказала я.
На следующее утро боль усилилась. Я не могла встать с постели.
Меня вырвало на одеяло и на пол, но я подумала, что это из-за вчерашней водки.
Но это не из-за вчерашней водки, это что-то иное, оно проросло во мне и грызет меня изнутри. Да, так оно и есть: что-то грызет меня изнутри. Почему же я раньше не поняла? И на следующее утро Мартин отвез меня в больницу.
— У меня схватки, — сказала я врачу и заплакала. — Схватки, но я не беременна. Я умираю. Я умру, да?
И звуки исчезают. Я вижу, как врач шевелит губами, но не слышу, что он говорит. Я слышу только собственное дыхание — вдох-выдох, вдох-выдох — и на мгновение представляю, как каждый вечер я наклоняюсь над кроваткой Би и прислушиваюсь, как она дышит — вдох-выдох, вдох-выдох, вдох, — потому что смерть может отнять ее у меня. Би слишком хороша для этого мира. Я поворачиваюсь к Мартину и пытаюсь сказать ему, что Би слишком хороша для этого мира, — он-то этого никогда не понимал, — но не могу. Он не слушает. Он говорит. Мартин говорит, и доктор говорит, они оба смотрят на меня, и Мартин крутит в руках ключи от машины. Я знаю, что он сейчас уронит их на пол, и хочу сказать ему, чтобы он оставил ключи в покое. Но этого он тоже не слышит. А потом он роняет ключи, и грохот отдается у меня в голове. Он этого не замечает. Я наклоняюсь за ними, мои пальцы чувствуют маленький прохладный предмет, узнают в нем обычную связку ключей. Я встаю и хочу сказать что-то врачу и Мартину, потому что теперь никто из них не шевелит губами, они просто смотрят на меня. Оба такие серьезные, что я хихикаю, им бы еще черные фетровые шляпы и бороды. «Вы что, на похороны собрались? — пытаюсь сказать я. — Сейчас такой погожий денек». Я вытягиваю вперед руку, показывая, что ключи у меня, и улыбаюсь прекраснейшей из улыбок, а потом опять раздается грохот, и все погружается в темноту.
Однажды много лет назад ты сказал мне, что иногда разговариваешь с мертвыми или, во всяком случае, чувствуешь их. Что граница между вами почти стерлась. Милый Аксель. Я не хочу умирать. Попроси за меня. Попроси их держаться подальше. У меня двое детей. Дай мне еще немного времени.
В конце концов я выздоровела, но кровь в моих венах потекла медленнее, и я перестала чувствовать ароматы, даже когда в саду расцветала сирень. Иногда мне кажется, что я живу на этом свете слишком долго.
Я смотрю на свою фотографию, сделанную всего пару лет назад, и впервые замечаю, что была почти красива. А сейчас… не знаю.
Я хочу, чтобы он трахал меня, пока я не проснусь. Я хочу, чтобы он трахал меня до крови.
