остатки обгорелого знамени из развалин печки. В ту же ночь имел место следующий возмутительный случай, лишний раз показывающий немцев, как зверей человечества и вновь доказавший великий дух русского солдата, и преданность его Царю и Родине. Рядовой 2-й роты Пятигорского полка Водяной на разъезде был схвачен немецким разъездом и за отказ дать сведения о расположении своих войск подвергся по приказу начальника разъезда истязаниям: рядовому Водяному немцы отрезали язык и уши. За высокое исполнение долга рядовой Водяной награжден Георгиевским крестом с производством в ефрейторы, и о его доблести донесено Верховному Командованию.
Пусть все изложенное (служит) всем от генерала до рядового постоянным напоминанием, что мы воюем с врагом варваром, почему все от первого до последнего в своих действиях должны твердо помнить предательство и коварство неприятеля.
Подлинное подписал: Полковник Федотов.
С подлинным верно: Начальник Штаба подполковник Карпенко».
Объявления об этом якобы имевшем место предательстве были расклеены повсеместно, напечатаны во всех газетах, в том числе и в «Правительственном Вестнике», а в Ташкенте было отслужено молебствие за избавление от еврейского предательства.
Едва ли не в первом авторитетном опровержении этого обвинения мне случайно пришлось принять активное участие. Приехавший из Шавель вскоре после начала войны из-за занятия Шавель немцами, доктор Датновский сообщил мне, что в Петербург вскоре после объявления о Кужах приехал Шавельский уездный предводитель дворянства Быстрицкий, и что он негодует по поводу объявления о предательстве в Кужах, хорошо ему знакомых. По моей просьбе доктор Датновский устроил свидание Быстрицкого с О. О. Грузенбергом и мною. Г. Быстрицкий рассказал нам, что он хорошо знает каждый дом в Кужах и что в очень немногих из них имеются погреба, которые притом пригодны только для хранения картофеля. Их трудно назвать подвалами и спрятать в них нельзя и десятка человек. К тому же, по его заявлению, большинство домов принадлежит литовцам и лишь не более двух — евреям. По мнению Быстрицкого, было очевидно, что начальник занявшего Кужи отряда, вытеснившего оттуда немцев, не позаботился на ночь принять меры предосторожности. Отряд и был схвачен немцами врасплох, почему и была придумана версия о еврейском предательстве, впоследствии объявленная Главным Командованием во всеобщее сведение. По нашей просьбе Быстрицкий все им изложенное подтвердил в письме в редакцию, напечатанном в газете «Речь».
Лживость Кужского навета была затем с несомненностью установлена поехавшим, по просьбе Политического Бюро, в Ковенскую губернию после состоявшегося оттуда выселения евреев, членом 4-й Государственной Думы А. Ф. Керенским. То же было установлено и расследованием, произведенным гражданскими властями. Но в результате якобы имевшего место предательства в Кужах уже было произведено сплошное, без всяких исключений, выселение евреев из значительных частей Ковенской (5 мая) и из Курляндской губерний (27 — 28 апреля).
Привожу текст приказа, полученного администрацией Ковенской губернии:
«Вследствие распоряжения командующего армией подлежат поголовному выселению все евреи, проживающие к западу от линии Ковно — Янов — Вилькомир — Рогов — Поневеж — Посволь — Салаты — Бауск. Перечисленные пункты также входят в число местностей, из коих подлежат выселению евреи. В отношении евреев, проживающих в ныне занятых германскими войсками местностях, надлежит приводить в исполнение указанную меру немедленно вслед за занятием их нашими войсками. Выселяемые евреи должны отправиться на жительство в один из следующих уездов: Бахмутский, Мариупольский и Славяносербский Екатеринославской губернии и Полтавский, Гадяческий, Зеньковский, Кобелякский, Константиноградский, Лохвицкий, Лубянский, Миргородский, Роменский и Хорольский Полтавской губернии. Предельным сроком выселения назначено 5 сего мая. После этого срока пребывание евреев к западу от указанных границ будет караться по законам военного времени, а чины полиции, не принявшие действительных мер к исполнению указанного распоряжения, будут устраняться от должностей и предаваться суду. Давая знать об изложенном для исполнения, предлагаю об окончании поголовного выселения евреев за указанную границу вверенной вам местности донести мне телеграммой к 12 часам ночи 5-го мая. О ходе выселения евреев из местностей, занятых ныне неприятелем, доносить по мере исполнения».
Выселение производилось с неслыханной жестокостью. Полиция вечером 3 мая начала извещать евреев гор. Ковно о том, что они должны оставить город не позже 12 часов ночи 5 мая. Выселены были тяжело больные из больниц, роженицы, целые дома сумасшедших, раненые солдаты, семьи солдат, сражавшихся на фронте.
Нечего говорить, как потрясено было всем этим еврейское население России. Уже в эмиграции мы узнали из появившихся в 18-м томе Архива Русской Революции, издававшегося И. В. Гессеном, записей о секретных заседаниях Совета министров 16-го июля — 2 сентября 1915 года, что и Правительство было чрезвычайно возмущено этими мерами. Как свидетельствует помощник управляющего делами Совета министров А. П. Яхонтов, 4 августа, «даже непримиримые антисемиты приходили к членам правительства с протестами и жалобами на возмутительное отношение к евреям на фронте» (стр. 42).
Нам было особенно больно, что в то же время видные либеральные общественные деятели считали, что борьба с такими действиями военных властей несовместима с патриотизмом. Я хорошо помню, как поздно вечером в тот день, когда был объявлен приказ о выселении евреев из частей Ковенской и Курляндской губерний, А. И. Браудо и я пошли в редакцию «Речи».
Мы хотели проследить за тем, чтобы этим событиям была дана надлежащая оценка во влиятельной либеральной газете. Мы сперва пошли в комнату И. В. Гессена, сказавшего нам, что он бессилен что-нибудь предпринять в этом направлении, и предложил нам поговорить с П. Н. Милюковым. Последний нам сказал: «мы не можем в военное время критиковать действия военных властей». Я обратил внимание Милюкова на тот пункт приказа, в котором говорилось, что из мест, занятых неприятелем, евреи должны быть выселены по мере очищения их от неприятеля, и спросил его, за чью победу он прикажет молиться евреям города Шавли, занятого немцами, и думает ли он, что такие мероприятия содействуют успехам русского оружия. Милюков только руками развел и «Речь» никак не отозвалась на эти выселения.
Хочу отметить, что аналогичное отношение со стороны Милюкова встретил и упомянутый мною выше председатель военной Комиссии при Варшавском общинном управлении Абрам Подлишевский. Рассказывая в появившихся в 1931 г. мемуарах о своей поездке в Петербург ч Москву, куда он с другими представителями общины поехал в 1915 году, о встречах с кадетскими деятелями, Подлишевский пишет, что в то время, как кн. Львов и Ледницкий отнеслись тепло, «Милюков был холоден и сказал: идет война и мы должны ее выиграть».
Я, конечно, уверен, что Милюков, совершенно чуждый антисемитизму, осуждал выселения евреев. Но по соображениям тактического характера — ошибочным и крайне вредным — он
