В стороне от «шаши» тлеют развалины резрушенных артиллерийским огнем халуп, имений, фольварков.
Ярко горят подожженные отступающими войсками, а может быть, хозяевами, стогн прошлогоднего сена, ометы соломы, скирды хлеба.
Когда на шоссе получается «беженский затор», командиры полка пускают в дело команду конных разведчиков.
Конники молотят нагайками беженских лошадей и возниц. Первых норовят ударить по глазам, вторых – по переносице.
В такие минуты весь беженский табор, точно сговорившись, горланит истошным ревом, будто на него налетела орда грабителей.
И если битье не помогает, разведчики слезают с седел. Рубят шашками гужи и постромки беженских повозок; сбрасывают повозки в воду, в болота, в канавы, с веселым гиком и хохотом ломают оглобли, дышла, колеса, клетки с кроликами, плетушки с курами – путь должен быть очищен!..
Связь с соседними частями оборвалась. В карты глядеть некогда. В сумасшедшем хаосе отступления карта – анахронизм.
Иногда неприятельская шрапнель начинает рваться прямо над головами или впереди нас.
Тогда мы, не дожидаясь команды, под прямым углом поворачиваем вправо или влево и, обнаруживая непонятную прыть, улепетываем от губительного огня.
* * *
Кавалерия противника целый день назойливо маячит на горизонте.
И потеряй мы окончательно присутствие «воинского духа» – порубят нас как капусту.
Вот на фланге подозрительно кружатся облачка бледно-розовой пыли. Облачка растут и приближаются с досадной, весьма для нас нежелательной поспешностью.
Головы всех поворачиваются туда, руки невольно сжимают винтовки, в глазах животная ярость, ярость усталых, голодных, загнанных, перепуганных людей, которым так нахально мешают уходить от смерти…
– Ну, братцы, сейчас или голова в кустах, или грудь в крестах!
Это шутит ротный.
А через секунду сухо-деловым тоном кричит:
– Проверь затвор! Открой подсумки! Спокойствие! Спокойствие. Спокойствие, чорт вас возьми!
Перестраиваемся. Рассыпаемся в цепь.
Замерли, почти не дышим, затаившись в изломах земли.
– Прицел постоянный! – несется откуда-то сзади знакомый баритон командира полка. – Без команды не стрелять. Пулеметы на линию!
Уже отчетливо видны дерзкие всадники, пригнувшиеся к лошадиным головам, взмыленные, взбешенные шпорами лошади, переливающаяся на солнце сталь обнаженных клинков.
Еще несколько секунд – и всадники врежутся в нашу цепь, пройдутся по нам тяжелыми конскими копытами, прощупают наши ребра острыми саблями.
О чем они думают в этот момент?
Может быть, они думают, что у нас нет патронов, что мы разучились стрелять?
А может быть, им надоело жить, голодать в походах, грабить жителей, расстреливать шпионов и они ищут смерти?
– По кавалерии пальба!
Мы прилаживаем винтовки к плечу.
– Поо-лк! Пли! Поо-лк! Пли!
Сухой треск двух тысяч винтовок с шумом разбрасывает воздух. Пулеметы тарахтят монотонно и грозно.
Как трава под косой, стелются по земле лошади, дрыгая перебитыми ногами, давят всадников, обдают их тяжким предсмертным хрипом.
Основное ядро конников поворачивает назад и моментально скрывается в тучах пыли.
И только несколько всадников, чудом уцелевших от наших залпов, подскакивают почти к самой цепи.
Офицеры поднимаются на ноги, выбегают вперед и из наганов в упор расстреливают тяжело поводящих боками лошадей и странно выпучивших глаза безмолвных всадников.
Отразив атаку, двигаемся дальше. Нервное напряжение, вызванное картиной боя, спадает.
А через час, через два опять кто-нибудь тревожно кричит:
– Недобитая кавалерия на фланге маячит!
И опять приходится бить. Бить или подставлять свою собственную шкуру.
Ночь-спасительница укрыла нас своим опахалом и дала желанный отдых истомленным ногам.
Ночью кавалерия в атаку не ходит.
* * *
Ночевали в богатом местечке.
Два солдата нашей роты забрались к старику-поляку в картофельный погреб картошку воровать.
Старик захлопнул крышку погреба и навалил на нее тяжелый камень.
Парни очутились в мышеловке.
Утром мы уходили. Не хватало двух человек.
Бросились на поиски. Случайно наткнулись на мышеловку и «отвалили камень от гроба».
Старик запер их без всякой задней мысли – хотел «попужать», ко утром забыл по рассеянности выпустить.
Фельдфебель притащил перепутанного старика к ротному держать ответ. Штабс-капитан Дымов, наверное, отпустил бы его, но в халупу случайно заглянул раздраженный чем-то батальонный.
– Ага! Ты знаешь, что здесь через сутки будут немцы, и поэтому запер наших солдат, чтобы выдать их в плен! Шпион! Я тебе покажу, мерзавец, как родину… Расстрелять!
Старик опускается на колени и жалобно лепечет:
– Соколики, возродные мои! Не убивайте меня, Христа ради!
Старика подхватывают под руки и тащат в глубь двора к плетню.
Он ухватил одного солдата за ногу. Солдат, размахнувшись винтовкой и крякнув, неловко сует прикладом в бок старику. Старик, глухо охнув, садится на землю.
Во дворе болтались десятка полтора солдат, уже одетых и собравшихся в поход.
– Смирно! – командует батальонный. – Слушай мою команду! Стройся! Ровняйсь! По старику, что у плетня, пальба!
Шеренга вскинула винтовки.
– Взвод!
Старик встал на колени и с кроткой мольбой протягивает к солдатам ссохшиеся, оголенные до локтей руки в синих узлах вен. Ветер пушит и качает его седую бороду.
– Пли! – тихо звучит исполнительная команда.
Короткий залп колыхнул воздух. Точно большой гвоздь вогнали тяжелым молотом в забор.
Старик дернулся телом и врастяжку упал ничком.
За воротами строимся в колонну по отделениям. Первый и второй батальоны с песнями вышли за околицу.
– Песенники на середину! – звенит вибрирующий голос батальонного. – Запевать с первого шага. Батальон! Шагом! Марш!
Запевалы грянули любимую песню батальонного.
А позади нас на теплом трупе старика молодели голосом истерично визжала обезумевшая старуха…
* * *
Заночевали в большом селе.
Пришли без квартирьеров, халупы для постоя приходится разыскивать и отвоевывать самим. Начальство захватило себе по обычаю лучшие дома и махнуло на нас рукой.
Мы с Воронцовым долго бродим по темным переулкам и под каждым окном встречаем сердитое: «Проходи дальше, здесь полно!..»
На противоположном конце деревни, у самой церковной ограды, мы с последней надеждой в измученных сердцах робко стучали в чистенький домик.
В окно выглянула женская голова:
– Что угодно?
– Пустите переночевать.
– Сколько вас?
– Двое.
– Вы кто: солдаты или офицеры?
– Вольноопределяющиеся.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
