На подоле платья действительно был крошечный черный ярлычок с такой надписью. Я понятия не имела, что это значит. Хотела вообще его отпороть, но потом подумала, что и так сойдет.
— Это не может быть настоящее платье от самого Танаки! — судя по голосу, змеей взвилась Жубанова. — Подделка! Обычная подделка под бренд!
Остальные хором ее поддержали. Моя внешность подверглась детальнейшему разбору. Какими только эпитетами меня не награждали!
Неужели я действительно выгляжу, как… как…
Слезы душили меня, а Вольф по-прежнему был вне зоны доступа.
Едва дождавшись, когда добрые коллеги вдоволь позлословят на мой счет, я вернулась в зал за палантином, а потом направилась к выходу.
Пусть Роман лишает меня премии, а может даже и уволить! Не могу больше находиться в этом гадюшнике!
В конце концов, я развелась — так пусть еще и работы лишусь. Сгорел сарай — гори и хата.
— Сто-я-я-я-ять!
Задорно танцующий под Верку Сердючку Роман Евгеньевич ловко поймал меня и утянул на танцпол.
— Далеко ли собралась, Ульяша?
— Мне домой пора. Спасибо за приятный вечер. Вы веселитесь, а я пойду…
— Да ты и часа не побыла! — возмутился Роман. — Мы тут, значит, всем коллективом сплочаемся, даже Комарова пришла! А у нее месячный ребенок! Все могут, одна Рудная не может!
И он буквально-таки толкнул меня на лихо отплясывающего Алекса, вокруг которого ненавязчиво крутилась Вавилова. Тот меня поймал и облапал при этом, после чего мне удалось вырваться и припустить, наконец, к гардеробу.
В распахнутой шубе я вылетела на мороз, но мне было наплевать. Лишь бы подальше отсюда!
Забавно — с работой получается то же самое, что и с Глебом. Я так рвалась, буквально отвоевывала себе право на нее ходить у Вольфа.
А ради чего? Ради такого свинского отношения?
— Ульяна! Ульяна! Постой! Подожди!
Алекс Вишневецкий выскочил за мной в одном костюме.
— Что, уже уходишь? Какая жалость! А я рассчитывал еще с тобой… потанцевать!
— Потанцуешь с кем-нибудь другим… Я… Мне пора…
Господи, вот что я мямлю? Почему не могу ответить грубо, окоротить?
— С други-и-и-м? Ты в своем уме, Рудная? Там одни страшилы остались. Ты у нас одна оказалась такая четкенькая в дизайнерском платье от Гинзы Танаки. От него же? Дай лейбл гляну! Правильно, от него.
Не очень хорошо стоя на ногах, он полез трогать мой подол, и мои ноги заодно. А я беспомощно оглядывалась по сторонам, не зная, как от него отцепиться. Уж больно приставучим он оказался, этот Алекс.
Никогда не думала, что такое произойдет, но сейчас я хотела, чтобы появился Вольф. Более того, молила небеса о его появлении…
Вот только на этот раз он был далеко. Решал свои важные дела.
— Отстань, пожалуйста, Алекс! Не трогай меня! Я сказала, не трогай!
Он совершенно вышел из-под контроля. Цеплялся за мои руки, пытался поцеловать, болтал про номер в отеле, который он прямо сейчас забронирует. В красках живописал, что там будет со мной делать.
Противно.
— Прекрати!
Не вняв голосу разума, Вишневецкий, дыша перегаром, навалился на меня.
Я безуспешно попыталась его отпихнуть, а в следующее мгновение с облегчением почувствовала, что Алекс больше меня не держит.
Некая сила отлепила его от меня…
Некая сила?!
Вольф — кто же это еще мог быть…
— Повтори, что ты собрался с ней сделать? — негромко проговорил он, сделав шаг на мотающегося Алекса.
— А это еще кто, Рудная? — пьяно захихикал Вишневецкий. — Муженек, что ли, твой? Так вы ж развелись вроде! Наверное, потому, что ты ее не удовлетворял. Или ты удовлетворяла его?
Чувство самосохранения отказывало ему совершенно. К тому же, он был настолько высокомерен и самонадеян, что не чуял серьезности своего положения. Поэтому принялся болтать — пьяно, глупо и оттого опасно.
За что и поплатился почти сразу же. Не тратя времени на разговоры, Вольф сначала вмазал Алексу по лицу, а затем запихнул в придорожный сугроб. Склонившись над сучащим ногами Вишневецким, Вольф впечатал его лицом прямо в рыхлый снег и держал рукой в черной кожаной перчатке долго.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Слишком долго.
— Отпусти его! О господи, он же сейчас задохнется!
Ноль внимания. Вольф, как будто робот — не человек. Робот — задача которого ликвидировать глупого пьяного Алекса, который перестал дрыгать ногами и затих.
И как назло — рядом вообще никого! Никому из бара не приспичило выйти на улицу, покурить…
Я боялась его в этот момент. По-настоящему боялась того хладнокровного и красивого лица, на которое не хотелось смотреть. Хотелось отвернуться и бежать со всех ног.
— Вольф! — пересилив себя, я подскочила к нему и повисла у него на руке. — Прекрати. Пожалуйста! Хватит. Он правда задохнется!
Хищные волчьи глаза глянули на меня будто бы с непониманием. Будто он видел меня в первый раз. Я была далека от него в этот момент. Намного ближе — жажда жестокости. Крови. Смерти.
А в следующую секунду Вольф отпустил Алекса и выпрямился. Не успела я до смерти испугаться, что Вишневецкий лежит и не шевелится, как тот, нелепо взмахнув руками, вынырнул из окровавленного сугроба.
Он судорожно хватал ртом воздух, отплёвываясь и откашливаясь от снега, но был жив. И, кажется, даже протрезвел в ту же секунду.
— Ты… Ты чуть не убил меня, чувак! — с потрясением прохрипел Алекс. — Ты… ненормальный! Хоть понимаешь, что я чуть не сдох? Рудная, муженек твой — вообще не норм, знаешь об этом?
— Закрой фонатан, придурок, — один тяжелый взгляд Вольфа заставил квохтающего Алекса замолчать, а затем пойти на попятный.
— Ладно, приношу свои извинения. Черт знает, что на меня нашло, — пробормотал Вишневецкий. — Хотя знаю, это я от неожиданности. Ты умеешь удивлять, Рудная. У нас все от тебя в легком шоке. Ну что, мир, что ли?
Но Вольф проигнорировал его протянутую руку. Подхватив меня под локоть, он потащил меня к машине.
Глава 30
Лук прижаривался в сковородке со специальным покрытием. Все-таки хорошие у него сковородки. Да и не только сковородки, а вообще все в этом доме.
Отличное, дорогое, качественное…
Я влила еще немного воды, чтобы лук еще больше размягчился и стал совсем прозрачным.
— Лук, Ульяшка, надо томить, а не жарить, — приговаривала, бывало, тетка Параскева.
Я долгое время не понимала, как это — «томить», а потом научилась все-таки. Спасибо тетке Параскеве…
Ну вот, вспомнила тетушку — и слезы на глаза навернулись. Надо же. Я ни слезинки не проронила, пока резала лук, а теперь в голос разрыдаться готова.
Родное Ларюшино… Папа, Варька, Наталья Семеновна, тетка Параскева… Как-то они там?
Успокаивает, что, наверное, в любом случае лучше, чем я здесь.
Я и с готовкой-то затеялась только с одной целью — отвлечься. Не думать о том, что произошло вчера. И не вспоминать жестокое, хладнокровное и потрясающе красивое лицо мужчины, с которым я, наверное, скоро буду делить не только кров, но и…
Постель.
Я сидела рядом с ним в машине в подаренной им шикарной шубе, распахнутой на груди. Казалось, что Вольф недоволен тем, что я помешала ему убить Алекса. Казалось, что ему ничего не стоит вот так же накинуться на меня, когда он…
Когда он будет принуждать меня к близости, а я не смогу быть податливой и мягкой. Буду брыкаться и кусаться. Рваться и царапаться. Я не смогу принадлежать ему.
Этому чудовищу, монстру, который так запросто чуть не убил на моих глазах человека…
Больше всего на свете я боялась в эту ночь оставаться наедине с Вольфом. Перед моим мысленным взором продолжали стоять его жестокие и хищные глаза, когда он, играючи, одной рукой удерживал Вишневецкого.
Они словно светились в темноте.
Взгляд оборотня.
«Свят, свят, свят!», — сказала бы тетка Параскева. И перекрестилась раз десять, не меньше.
На мое счастье, Вольф в ту ночь ушел. Оставил меня в своей квартире, и ушел, сумрачно взглянув, но не сказав ни слова.
